Уоррен Мерфи - Цвет страха Страница 6

По колонне прокатился ропот ненависти.

– Тот страшный час оказался самым мрачным мгновением битвы при Питерсберге, – продолжал Пэйдж. – И несмотря на то что героические воины под началом генерал-майора Махони сумели отразить последовавшее наступление федеральных войск, эта трагедия навсегда останется в наших сердцах. Этот гордый великолепный город вот-вот подвергнется новому нашествию. Мне остается лишь предположить, что ненавистный Север, повинный в клеветнических измышлениях, был подвигнут на злодеяния тем самым врагом, которого вы все знаете и именем которого я не решаюсь осквернить чистый воздух Виргинии. Иными словами, я готов обратиться к вам с призывом поддержать наших братьев, носящих серую форму.

Его слова были встречены молчанием.

– Разумеется, я не имею права требовать, чтобы вы, парни, последовали моему примеру. И дам вам возможность взвесить все за и против и прийти к решению.

Когда отпущенное время истекло, капитан сказал:

– Я присоединяюсь к своим землякам-виргинцам и остаюсь в их рядах до тех пор, пока не будут наказаны истинные виновники трагедии. Ваше слово, ребята.

Никто не возразил.

Пленники в синих мундирах, пунцовые от стыда и связанные по рукам и ногам, были погружены в грузовики и танки Национальной гвардии, облепленные солдатами Конфедерации, которые размахивали своими фуражками и победно улыбались.

– По направлению к кратеру... Марш! – скомандовал капитан Пэйдж.

Над полем разразился воинственный повстанческий клич, потонувший в грохоте выстрелов; подразделение, которое впоследствии получит имя Объединенного конфедеративного союза мстителей, выступило на государственное шоссе номер 95, в просторечии Ричмонд – Питерсберг Тэрнпайк, и покатило на юг, не встречая ни малейшего сопротивления.

Когда весть о восстании докатилась до администрации штата, губернатор Виргинии уже знал, что ему делать. Он позвонил Президенту Соединенных Штатов Америки.

Выслушав доклад губернатора. Президент поблагодарил его и положил трубку. Он тоже знал, что ему делать. Он нажал кнопку и вызвал свою супругу. Первую леди страны.

– Над Виргинией сгустились грозовые тучи, – сказал он, когда супруга вошла в кабинет.

– Я слышала. Может быть, отдать приказ о подчинении виргинской Национальной гвардии федеральным властям?

– Поступи я так, и меня тотчас линчуют на дороге в Литтл-Рок, когда я буду возвращаться с работы домой, – отозвался Президент, копаясь в ящиках стола. – Ты не видела мою футболку? Ту самую, с эмблемой колледжа Смита?

– Хотела бы я знать, отчего всякий раз, когда начинаются неприятности, ты отправляешься на пробежку в этой майке.

– Сколько раз повторять! – раздраженно ответил Президент. – Этот вопрос не обсуждается.

Первая леди бросила на супруга ледяной взгляд.

– Чего ты хочешь добиться, напяливая эту тряпку?

– Продлить твое пребывание на посту супруги Президента до конца положенного срока, – упавшим голосом откликнулся Президент. – Если в стране разразится гражданская война, к четвертому июля нас здесь уже не будет.

Сердитый блеск в глазах Первой леди немедленно угас.

– Я шепну газетчикам, что ты собираешься на прогулку, – торопливо произнесла она. – Тогда твоя майка обязательно попадет на телеэкраны.

Как только она закрыла за собой двери Овального кабинета. Президент поднялся на ноги и подошел к зарешеченному окну, выходившему на Южную лужайку. Отсюда открывался тот самый вид, которым любовались все предыдущие президенты, начиная с Авраама Линкольна, самого несчастного руководителя государства в истории США. Сохранилось даже старинное мутноватое оконное стекло.

Зато обязанности хозяина этого зала претерпели некоторые изменения. Перед Линкольном стояла задача объединения молодой нации. Тогда, в девятнадцатом столетии, эта задача казалась невероятно трудной, но теперь, в двадцатом. Президенту все чаще приходилось не столько улаживать внутренние конфликты, сколько приглядывать за скандальной семейкой зарубежных народов.

В течение сотни лет президентская миссия в общем и целом оставалась прежней – сохранять единство страны. На долю Линкольна выпало примирение Севера и Юга. Какой простой кажется эта задача в наши дни! Ибо современная Америка, хотя и объединенная законом, была поделена на тысячи частей незримыми губительными границами. Великому демократическому эксперименту угрожали многочисленные силы, исподволь внедрившиеся в культурно-политическую структуру государства.

Первым эту ужасную истину осознал руководитель страны, правивший тридцать лет назад, – гениальный Президент, достойный звания великомученика наравне с самим Линкольном. Америка умирала. Законы и руководители государства оказались не в силах обеспечить его единство. По Штатам прокатилась волна беззакония. Правительственные учреждения не могли ее обуздать, поскольку источник угрозы крылся среди государственной администрации.

Бесчестные суды и судьи замахнулись на саму Конституцию, и она перестала быть неприступным оплотом закона, который была призвана защищать, и превратилась в серьезную помеху на пути сохранения величайшей нации в истории человечества. Настало время прибегнуть к чрезвычайным мерам.

Поначалу Президент намеревался дать решительный бой и отменить Конституцию, бросив себя на алтарь спасения отечества. Впрочем, сотню лет назад подобное стоило Линкольну жизни.

И Президент пошел другим путем.

В обстановке строжайшей секретности была создана особая организация, КЮРЕ, возглавляемая одним-единственным человеком, достойным высочайшего доверия. Слово «КЮРЕ»[5] следовало понимать буквально; организация призвана была служить могучим средством для исцеления больной нации – лекарством, безусловно, горьким, но если бы оно подействовало, страна протянула бы до следующего века, а возможно, и дольше.

Официально КЮРЕ не существовала. Признать ее существование властями значило расписаться в бессилии. Организация должна была поддерживать на плаву кренящийся корабль государства, пуская в ход неконституционные средства – политический сыск, прослушивание телефонов и даже ликвидацию преступников, которых не удавалось обезвредить в рамках закона. В общем, никаких ограничений, ибо на карту было поставлено выживание страны.

Недуги нации все обострялись, и КЮРЕ получала все более широкие полномочия. Со временем организации разрешили в крайних случаях прибегать к убийству. Радикального перелома не произошло, и все же КЮРЕ, словно корабельный киль, не давала внутренним штормам захлестнуть судно. Широкая публика оставалась в неведении, Конгресс ни о чем не догадывался, и лишь сменявшие друг друга Президенты посвящались в тайну, давая клятву хранить секрет от всех, кроме своего преемника. Каждому из них показывали стоящий в спальне Линкольна аппарат экстренной линии, связывающей Белый дом с безликим человеком, стоявшим во главе КЮРЕ.

С человеком по фамилии Смит, вступившим в эту должность много лет назад.

Взгляд Президента скользнул по магнолии, которую посадил Эндрю Джексон и повредил пилот-самоубийца, протаранивший лужайку несколько месяцев назад, и остановился на холодном граните памятника Вашингтону, позади которого располагался мемориал Джефферсона. Глава государства досадливо выругался, проклиная загадочную аварию, прервавшую экстренную связь со Смитом. Куда проще было бы взять трубку и поговорить по телефону, чем натягивать майку и отправляться на пробежку в надежде, что Смит увидит его по телевизору и примет сигнал.

Впрочем, зная Смита, Президент нимало не сомневался в том, что он уже отправил своих людей в Виргинию.

И в душе у него теплилась надежда, что на сей раз будет поменьше трупов. Предыдущая акция КЮРЕ закончилась настоящей мясорубкой.

Глава 4

В Ричмондском международном аэропорту «Бэрд» совершил посадку лайнер, выполнявший рейс номер 334 из Бостона. По трапу самолета в синем мундире северян спустился некто Франклин Лоуэлл Фиск.

Случилось так, что в это же самое время прибывший из Атланты самолет покинул инженер Орэл Реди в серой форме Конфедерации.

Они встретились у багажного транспортера.

Реди посмотрел на Фиска, а Фиск посмотрел на Реди, после чего между ними вспыхнула едкая перепалка, не уступавшая своим накалом грохоту артиллерийской картечи. Собралась небольшая толпа донельзя заинтригованных граждан.

Гроза прошла бы стороной, если бы не одно прискорбное обстоятельство – на транспорте в этот миг появился багаж противников. Распаленный руганью, Реди выхватил из походного рюкзака кавалерийскую саблю, а Фиск достал из чемодана действующую модель пистолета «драгун» в декоративном исполнении, с рукоятью орехового дерева, золотой предохранительной скобой в двадцать четыре карата и черным ремешком.