Кабинет доктора Ленга - Чайлд Линкольн Страница 6

– Леди уже здесь, сэр.

– Пожалуйста, проводите ее, – сказал Кунц.

Грубер открыл дверь, и через мгновение посетительница вошла в кабинет. Кунц немедленно встал, повинуясь скорее инстинкту, чем законам вежливости. Женщина выглядела просто потрясающе: среднего роста, стройная, на плечах – меховое боа, которое Грубер услужливо принял. Под боа оказалось изящное платье из шелка модного в этом году розового цвета, с баской и рукавами, которые заканчивались манжетами из брабантского кружева. При всем изяществе покроя посетительниц в таких платьях Кунц еще не видел. Оно не имело турнюра и подчеркивало фигуру женщины больше, чем полагалось. В целом платье выглядело несколько… нельзя сказать, что вызывающе, но оно скорее подошло бы для парижских салонов, чем для Нью-Йорка. То была женщина необыкновенной красоты.

Грубер прочистил горло.

– Ее светлость герцогиня Иновро… Иловро…

– Иновроцлавская, – закончила женщина низким, но приятным голосом.

Кунц вышел из-за стола и выдвинул мягкий стул.

– Прошу, ваша светлость. Будьте моей гостьей.

Она поблагодарила его, подошла и села на стул, двигаясь благопристойно и в то же время грациозно. Грубер прикрыл дверь и сел возле входа. Он был не только секретарем и привратником Кунца, но также телохранителем и всегда держал наготове пистолет, если кто-нибудь вдруг решился бы на ограбление. Кунц тоже держал двухзарядный «дерринджер» в кармане пиджака: это было почти обязательным требованием для работы в «Ювелирном дворце».

Предложив гостье прохладительный напиток, от которого она отказалась, Кунц вернулся на свое место за столом, улыбнулся и отпустил пару-тройку обычных любезностей, призванных заодно проверить ее легенду. Женщина превосходно говорила по-английски, с едва заметным намеком на акцент; ничто в манерах, осанке и поведении гостьи не позволяло усомниться в ее знатном происхождении. И все же одна мелкая несообразность привела Кунца в замешательство. Ей недоставало свиты. Она остановилась в лучшем, по всеобщему мнению, отеле города и, как подозревал Грубер, воспользовалась псевдонимом, чтобы снять номер. Все это требовало дальнейшего расследования. Но, разумеется, лучшим доказательством стали бы замечательные драгоценности, которыми она, по ее словам, владела.

Кунц еще раз улыбнулся, кивнул и положил руки на стол ладонями вниз.

– Насколько я понял, ваша светлость, вы собираетесь предложить нам некие драгоценные камни. – (Женщина наклонила голову.) – Очень хорошо. В таком случае не могли бы вы рассказать о том, как они оказались в вашей собственности?

Возникла пауза. Такие моменты часто бывают неловкими.

– Вы должны понимать, – продолжил Кунц. – Мы, как крупнейший поставщик драгоценных камней, обязаны принять все меры, чтобы убедиться в качестве и происхождении того, что продаем… и, соответственно, покупаем.

– Понимаю, – ответила герцогиня. – И буду только рада выполнить ваше пожелание, но прошу об ответной любезности: не могли бы мы поговорить конфиденциально? Это не только удовлетворит ваше любопытство, но и поможет мне удостовериться в собственной безопасности.

Кунц задумался, потом украдкой кивнул Груберу, приказывая выйти. Не было ничего предосудительного в том, чтобы остаться наедине с женщиной в своем рабочем кабинете. Да и какое злодейство она могла замышлять – наброситься на него со сверкающим кинжалом в руке? Вопиющая нелепость. Это же Нью-Йорк 1880 года, а не какой-нибудь бульварный роман. Тем не менее Кунц незаметно прижал правый локоть к телу, проверяя, на месте ли «дерринджер».

Кунц и герцогиня посмотрели друг на друга. Он поразился необычному фиалковому оттенку ее глаз и глубине взгляда, говорившей о большом уме, жизненном опыте и уверенности в себе. Эта женщина испытала больше, чем можно было предполагать с учетом ее возраста.

– Я расскажу вам свою историю, – сказала она. – Но вынуждена просить вас держать ее в строжайшем секрете, потому что я в буквальном смысле слова отдаю свою жизнь в ваши руки. И делаю это только для того, чтобы вы все поняли, увидев камни.

Она замолчала. Кунц сделал жест – «продолжайте» – и сказал:

– Пожалуйста, миледи.

– Меня зовут Каталина, – начала она. – Недавно я приехала из бывшего княжества Трансильвания, где нашла убежище моя семья, однако моя прародина – герцогство Иновроцлавское в Галиции. Я происхожу из дома Пястов, и моя родословная восходит к Казимиру Четвертому, герцогу Померании. Считалось, что он погиб, не оставив наследника, в тысяча триста семьдесят седьмом году, сражаясь против Владислава Белого, и его титул перешел к Владиславу Второму, отлученному от церкви в тысяча триста восьмидесятом году, – предположительно, последнему герцогу Иновроцлавскому. Однако жаждавший новых земель Владислав не подозревал, что у Казимира был сын, Казимир Пятый, который вернулся на родину при содействии Людовика Первого Венгерского во время смуты, возникшей после смерти Владислава, и был вправе претендовать на титул герцога, земли и драгоценности. Людовик потребовал от него безоговорочной преданности, и моя семья выжила и разбогатела, поскольку хранила верность королю и ценила ее выше личных амбиций: a băga mâna în foc pentru cineva[12]. Однако эта традиция прервалась в тысяча семьсот семьдесят втором году, когда страну захватила Пруссия. Мой предок, герцог Иновроцлавский, сбежал в Трансильванию. К несчастью, на этом неприятности не закончились: мой дед погиб в тысяча восемьсот сорок восьмом году, во время Венгерской революции, а отец – перед Ausgleich[13] Семинедельной войны[14], тринадцатью годами позже. Остались только мы с матерью – последние представители некогда гордого рода герцогов Иновроцлавских. Титул удалось сохранить: он перешел по материнской линии вместе со значительным состоянием. Однако после смерти матери в минувшем году о моем существовании стало известно другим членам дома Пястов, из линии, восходящей к приемному сыну Болеслава Пятого Стыдливого. Если я умру, не оставив наследника, они могут предъявить права на мой титул и мое богатство. – Она помолчала. – Я понимала, что моя жизнь не стоит и ломаного гроша, пока я остаюсь в Трансильвании. Поэтому после смерти матери я тайно покинула Европу, путешествуя в одиночестве, под чужим именем. Мои домашние со всем имуществом должны были последовать за мной в Америку через полгода. К этому времени я предполагала заявить о себе и своих правах по рождению.

Теперь она умолкла надолго, вероятно закончив рассказ.

– И эти шесть месяцев уже прошли? – спросил Кунц. Он совершенно потерялся в хитросплетении титулов и событий. Герцогиня кивнула. – Осмелюсь спросить, зачем нужна такая секретность?

– Дело в том, что семеро моих слуг вместе с вещами и фамильными ценностями меньше месяца назад отплыли из Ливерпуля на пароходе «Сити оф Лондон». Они везли все мое достояние, кроме драгоценных камней.

Мгновение спустя Кунц уловил связь, вспомнив, что пассажирский пароход с таким названием пропал несколько недель назад, выполняя рейс в Нью-Йорк. Сорок один человек погиб.

– Боже милостивый! – пробормотал он. – Соболезную вам.

Вместо ответа молодая герцогиня достала из вместительной сумочки потертый кожаный конверт и протянула через стол. Кунц так же молча принял его, открыл и вытащил сложенный лист пергамента, который положил на стол и развернул с величайшей осторожностью.

Он видел немало похожих верительных грамот, как настоящих, так и поддельных. Сверху блестели позолотой три герба, потрескавшиеся, словно древний фарфор. Остальная часть документа, написанная чернилами, начиналась словами: Louis Király Nevében[15], крупные буквы были выведены рустикой[16]. По низу шла трехцветная лента, скрепленная восковой печатью, также треснувшей посередине. Кунц вытащил из ящика стола увеличительное стекло и внимательно рассмотрел пергамент, предварительно испросив у герцогини позволения на такую вольность. Да, он ни слова не понимал по-венгерски – или это был румынский? – но достаточно хорошо разбирался в аристократических грамотах, чтобы не усомниться в подлинности документа. Если у него и были какие-то подозрения насчет леди, ее истории и происхождении ценностей, теперь они рассеялись.