Марк Олден - Власть Страница 61

21

Нью-Йорк

Вскоре после рассвета ДиПалма покинул спальню и прошел в небольшую комнату в конце коридора. Из окна видно поднимающееся над Бруклинским мостом солнце.

На улице был март: весна настала неделю назад, но на окнах по-прежнему, лежал снег, а внизу на улице завывал холодный ветер.

ДиПалма включил свет, который на мгновение ослепил его. Стены комнаты были увешаны великолепной коллекцией самурайских мечей: дайто – длинными мечами, вакидзаси – средними, танто – короткими мечами. В небольших коробках и в витринах были выставлены предметы, принадлежавшие раньше самураям: цепи, рукоятки с орнаментами, цубы. ДиПалма пришел сюда, чтобы поразмышлять в одиночестве.

Он восстановил свои силы и вылечил левую ногу с помощью кэндо. Путь меча стал для него главным интересом в жизни. У него был талант к кэндо и эскрима, но он не ограничился усвоением техники этих видов боевого искусства. Он изучил историю меча самураев, а также биографии людей, которые ковали мечи и сражались с ними.

Он собирал мечи и ездил в Японию, чтобы изучать это оружие: написал книгу о японских мечах и искусстве фехтования, после чего его стали считать авторитетом в данном вопросе. Американские торговцы антиквариатом, владельцы частных коллекций и даже некоторые японцы интересовались его мнением, когда им нужно было установить подлинность меча. Кроме того, ДиПалма часто приглашали выступить перед коллегами, бизнесменами и другими людьми, интересующимися японской культурой. Некоторые называли его экспертом по мечам, что заставляло его вспомнить предупреждение отца. «В тот момент, как ты становишься экспертом, – говорил тот, – ты перестаешь думать».

Стоя в маленькой комнате, ДиПалма поежился и поднял воротник халата. Ему были ясны причины его увлечения мечами и другим оружием. Он всю жизнь остерегался обмана и предательства, ему трудно было быть откровенным с кем бы то ни было. Его подозрительное отношение к миру в целом логически привело его к выбору профессии – работы в полиции. Боевые искусства были лишь дополнительным средством самозащиты.

Но со временем боевые искусства научили его большему, чем просто сражаться. Он осознал значение традиции и необходимость сохранения неразрывности истории и культуры, о которой так часто говорил его отец, имея в виду их собственное сицилийское наследие. Посредством изучения кэндо и самурайских мечей ДиПалма пришел к пониманию того, что прошлое представляет собой большую ценность для настоящего. Боевые искусства научили его пониманию важности поиска и, использования искусства и философии всех времен.

Из окна в своей комнате-музее ДиПалма наблюдал, как внизу полицейский катер медленно курсирует по опустевшей нью-йоркской гавани. Южная оконечность Манхэттена за гаванью была по-прежнему темной и наполовину скрытой туманом. ДиПалма усмехнулся. На нос полицейского катера приземлилась одинокая чайка и теперь каталась «зайцем», не привлекая внимания находящихся на борту полицейских.

ДиПалма отвернулся от окна и коснулся длинного меча, висевшего на стене справа от него. Этот меч – один из его и Тодда самых любимых – был выкован более трехсот лет назад в Японии в период Синтоновых мечей. Этот меч мог ввести в заблуждение непосвященного. Человеку несведущему он мог показаться эффективным оружием, однако он был создан скорее для декоративных целей, чем для боя.

Вместо санскритских слов, призывающих к мужеству и преданности до смерти, мастер выгравировал на клинке цветы и птиц. Режущая кромка меча составляла всего два фута, тогда как у аналогичных мечей, выкованных ранее она была четыре фута. Этот дайто был скорее привлекательным, чем полезным. Был не таким, каким казался.

То же самое можно было сказать о ван Рутене, о котором ДиПалма последнее время много думал в связи с исчезновением Тароко. Акулий Глаз обратился к ДиПалме, потому что опасался за жизнь Джан и за свою собственную – так он утверждал. Акулий Глаз пожелал уничтожить своего отца – вот почему ДиПалма оказался на Филиппинах, где его едва не отправили на тот свет. В Нью-Йорке, где было достаточно времени для раздумий, у ДиПалмы возникли вопросы относительно истинных намерений ван Рутена. Не ведет ли Акулий Глаз свою собственную игру? Не использовал ли он ДиПалму для того, чтобы отвлечь внимание от исчезновения Тароко?

Акулий Глаз был хитер, как лиса. Он обожал использовать людей и не мог без интриг, как сластена без конфет. Акулий Глаз был звездой, и мир – его бенефисом. Если Тароко обидела его, то ее ждет беда. Чувствительный, как девица, ван Рутен немедленно отвечал ударом на удар.

В последние дни их совместной работы ДиПалма добивался, чтобы ван Рутена привлекли к ответственности за передачу информации китайским преступным организациям. В ответ на это ван Рутен сообщил торговцам наркотиками из восточной части Нью-Йорка о предстоящей встрече ДиПалмы с осведомителем на их территории, и те попытались его убить.

В один из октябрьских вечеров ДиПалма в полицейской машине без опознавательных знаков приехал в нижний Ист-Сайд. Припарковав машину у заброшенного дома, он вышел на тротуар и уже хотел закрыть дверцу машины, как вдруг у него на затылке волосы стали дыбом. Он почувствовал – осознал – увидел уголком глаза опасность. Кэндо обострило его интуицию, и он быстро среагировал, отскочив от машины за долю секунды до того, как на нее обрушился сброшенный с соседней крыши старый холодильник.

Несколько дней расспросов и кое-какие затраты помогли ДиПалме выйти на человека, который связал ван Рутена с тем, кто столкнул с крыши холодильник. Этот человек был негром, наркоманом и мелким вором, называвшим себя Капитан Марвел. Согласно его информации, ДиПалму пытались убить пуэрториканцы, контролирующие торговлю героином на 1-й Авеню Ист-Сайда. И ван Рутен был очень тесно связан с этой шайкой. К сожалению, Капитан Марвел струсил. Он отказался повторить свои показания в суде или перед районным прокурором. Покушение на жизнь ДиПалмы осталось безнаказанным.

Приятели-полицейские с трудом удержали ДиПалму от того, чтобы он набил ван Рутену морду. Разумеется, он больше не желал работать с этим человеком. ДиПалма также поклялся выгнать его из полиции. Для ван Рутена этот инцидент был довольно неприятным, поскольку ДиПалма пользовался большим уважением в полицейском участке. Многие копы готовы были поверить, что ван Рутен ведет нечестную игру.

Партнером ДиПалмы назначили нового человека – это само по себе уже о многом говорило. Обиженный ван Рутен обещал отомстить. И он сдержал свое слово.

Джан готовилась снимать романтическую комедию на Уолл-Стрит и уговорила мэра сыграть в фильме эпизодическую роль. Прочитав о намерении мэра осчастливить кинолюбителей своим появлением на экране, ван Рутен явился в производственный цех к Джан и заявил, что его направили к ней из полицейского управления в качестве технического советника. Будь там ДиПалма, он сказал бы ей, что ван Рутен лжет, но тот считал производство фильмов скучнейшим занятием и никогда не посещал съемочных площадок Джан. По его мнению, наблюдать за съемками это все равно что наблюдать за совокуплением мух.

Джан никогда не знала удержу в своих страстях. Она подчинялась зову чувств, а не голосу рассудка; эмоции ее были безграничны. Ван Рутен с его хищническим инстинктом на жертву сумел воспользоваться ее слабостью. Позднее, когда она узнала, для чего он затеял этот роман, между ними произошла ссора в его квартире. Джан разбила зеркало ценой две тысячи долларов, выбросила с балкона на улицу его бумажник с жетоном и пообещала его убить.

Еще ни один мужчина не использовал ее так цинично. И кого ей винить, кроме себя? Она сама полезла в огонь. Она больно обожглась, но пострадал и Фрэнк. Она заслужила страдание, он – нет.

Не умея смирять свои страсти, Джан понимала, что это самое настоящее рабство, но ничего не могла с собой поделать. Она желала обладать всем, что представало перед ее взором, тем более, если это был чувственный соблазнительный мужчина. Такие мужчины неизбежно делали ее несчастной, но это никак на нее не влияло. «Мне все время кажется, что знаю, чего хочу», – говорила она Фрэнку.

Они оба понимали, почему Фрэнк не бросил ее. Он боялся, что кроме Джан никого больше не сможет полюбить.

Стоя напротив красивого дайто, ДиПалма поднял руку и провел пальцами по обтянутому акульей кожей эфесу. Он уже собирался вытащить клинок из ножен, когда услышал голос Джан:

– Я так и знала, что ты здесь.

ДиПалма повернулся к ней. Джан стояла возле двери, обхватив себя руками, чтобы согреться. На ней был красивый фланелевый халат и отделанные мехом тапочки, лицо ее припухло от сна. Он протянул руки, и она подошла к нему, спрятала лицо на его плече.

– Тебя все еще беспокоит желудок? – спросил он.