Зухра Сидикова - Стеклянный ангел Страница 61

Прохожие обходили его стороной, и очень скоро поток людей, спешащих по своим неотложным и очень важным, как им всем ошибочно казалось, делам, разделился на два ручейка поменьше. И в самом центре этого человеческого хаоса сидел он – бывший журналист Михаил Плетнев, теперь уже навсегда неудачник, без надежды, без веры, без любви. И даже без покаяния.

Глава тридцатая

Домой он пошел пешком. Денег на автобус не было. Последние отдал тому ушлому таксисту.

Но это даже лучше, трясся бы сейчас в автобусе, набитом раздраженными потными обывателями, такими же неудачниками, как он сам. Неустроенными женщинами, спешащими на ненавистную работу, облезлыми мужиками, настолько никчемными, что не в состоянии даже в кредит купить себе самый занюханный авто, бедными студентами, которых просто жалко за их пустые надежды, которые у девяноста процентов не сбудутся.

Миша шел по утреннему, копошащемуся, как обосанный муравейник, городу, и думал о том, как никчемно прошла его молодость – все чего-то пыжился, тужился, а итоге - пшик, клоунада на грани фола, которая ни к чему хорошему его не привела - сам себе противен, даже несмотря на то, что эта клоунада была единственным доступным способом защиты, защиты от пошлости, мерзости, несправедливости того, в чем приходилось крутиться.

«Э-э-э, куда это тебя понесло, браток?!» – подумал он с усмешкой и подмигнул намалеванной девице, скользящей на нереально высоких каблуках куда-то по своим птичьим делам. Девица расплылась в ответной смущенной улыбке, но даже это не помогло. На душе было все так же паршиво.

В подъезде на лестничной площадке между третьим и четвертым этажами стояла троица и без стеснения бухала, разложив на подоконнике закусон в виде трех корочек хлеба, посыпанных раскрошенным бульонным кубиком. Амбре стоял на весь подъезд. Миша знал, что в их с мамой квартиру через хлипкую дверь запах проходит беспрепятственно, так что через пару часов одежда, висящая в прихожей, вся пропитается этим мерзким запахом.

Он встал напротив троицы и сжал кулаки, сдерживая ярость и примериваясь, кого ударить первым.

- А, Мишаня! – ласково сказал один из них, длинный и тощий, и Миша узнал соседа со второго этажа - вечного забулдыгу и ханурика по прозвищу Штырь. Миша даже имени его не помнил, а этот, поди ж ты, знает Мишино имя.

- Выпьешь, Мишаня? – спросил Штырь. - Согреешься сразу, вон нос - красный.

- Выпью, - сказал Миша, и залпом вылил в себя протянутый Штырем стакан. В глазах защипало, а в душе потеплело.

- А закусить? – заботливо спросил другой, пожилой толстяк в рваном, словно изодранном собакой, пальто.

- Не, спасибо! Я не закусываю, – ответил Миша, пожал всем троим руки и пошел домой.

«Привыкай, – стукнуло в голову выпитое, – привыкай, лошара, это теперь твоя жизнь».

Мама сидела на кухне перед остывшей чашкой чая, смотрела телевизор.

По телевизору шли новости, и Миша снова видел нелепую пизанскую башню и черный Сенинский БМВ.

Мама была чем-то удручена и, похоже, даже не заметила изменений в Мишином облике.

- Кушать будешь? - спросила она, все еще не отрывая взгляда от экрана.

- Буду, – сказал Миша, - после душа.

И уже из коридора спросил:

- Ма, ты сегодня не на работе?

- У меня отгул, - сказала мама.

«Странно, - подумал Миша, - мама ни разу в жизни не брала отгул».

Он услышал, как она мешает чай, ложечка стучала о края чашки, и это тоже было странно: мама никогда не пила чай с сахаром.

- Ты не заболела? - спросил он, когда вернулся после душа.

- Нет, что ты, - ответила она и, наконец, словно проснулась, взглянула на Мишу, охнула:

- Что у тебя с лицом, сынок?!

- Все в порядке, мамуля. Поскользнулся и упал. Ты ведь знаешь, как у нас чистят тротуары.

- Нужно продезинфицировать, - сказала мама, - перекисью.

- Я уже, - ответил Миша, - не беспокойся.

- Спиртом не надо было, - сказала мама, - можно кожу сжечь. Запах какой резкий, у нас разве спирт есть?

- Есть немного, - соврал Миша, стараясь не выдыхать в мамину сторону. - Пожалуйста, мамочка, свари овсянки! Очень хочется!

Мама стала варить кашу.

Миша задумался, подбирал слова. Как сказать, что она оказалась права, когда отговаривала его поступать на журфак? Когда говорила, что ни к чему хорошему этот выбор не приведет. Что теперь в двадцать шесть лет он остался ни с чем - без денег, без работы. С никчемным, идиотским, никому ненужным дипломом. Не зря говорят, что журналист - вторая древнейшая. И о чем он раньше думал? И что делать теперь? Может к Саньку в помощники? Или в школу учителем? Бла-бла-бла, дорогие детки, читайте побольше и будете получать поменьше.

На экране маленького кухонного телевизора появился Шурик Шпажников и доверительно сказал маме и Мише:

- Только что стало известно, что Герман Олегович Сенин попал в больницу. Предположительно у него случился инфаркт, наступивший в результате переживаний по поводу гибели его единственного сына Аркадия Сенина. Мы ведем свой репортаж из Института Кардиологии, в котором находится господин Сенин, и готовы ежечасно информировать наших зрителей о состоянии больного.

Мама уронила тарелку с кашей и заплакала.

Миша кинулся к ней:

- Мама, ты что? Обожглась?

- Нет, нет, Миша, - всхлипывала она, - нет!

- Но что случилось? Почему ты плачешь?

- Миша, Миша! - мама задыхалась, и Миша испугался, усадил ее на табуретку, кинулся к крану, набрал воды.

- Выпей! Выпей, мама!

Мама поднесла стакан к губам, зубы застучали о край стакана, издавая стеклянный звон.

- Не могу, не могу, подожди, Миша…

- Мамочка, что случилось? Тебе плохо? Может, скорую вызвать?

- Нет, не надо… Миша… Мишенька…

- Что, что, мамочка?

- Это твой отец, Миша. Это твой отец… Он умирает…

- О чем ты, мама? Не понимаю, о чем ты говоришь?

- Он умирает, Миша! Твой отец умирает! Нужно срочно ехать в больницу! Миша, собирайся скорей! Ну что ты так смотришь на меня? Да, да! Это правда! Герман Сенин - твой отец! Прости меня…

Часть третья

Другая жизнь

Глава первая

- Михаил Германович, к вам посетитель.

- Я ведь говорил: меня ни для кого нет! Если это снова Рыжов, гони его!

- Это не Рыжов… Простите, но этот человек уже полчаса сидит в приемной. Не уходит.

- Хорошо, пусть войдет.

- Здорово, Миха!

- Здорово, Санек! Это ты?! Сколько зим, сколько лет?!

- К тебе не пробьешься! Охрана, секретарша!

- Извини. Тебе нужно было сразу фамилию свою назвать. Проходи, садись. Как ты?

- Да все нормально. Вот решил зайти, год уже не виделись.

- Много дел теперь, сам понимаешь. Тебе деньги передали?

- Передали… Но только я ждал, что ты сам зайдешь, а ты прислал этого верзилу.

- Это мой охранник. У меня сейчас ни минуты свободной.

- Понятно… У матери твоей был. Она говорит: ты совсем не заходишь.

- Ну не то, чтобы совсем не захожу. Но часто не получается.

- Ты теперь занятой человек… и важный… Такой огромный кабинет… и по телевизору тебя все время показывают.

- Журналисты достали, не поверишь! Да что мы все обо мне и обо мне! Ты как? Рассказывай! Как бизнес, как вообще дела?

- Ничего, все нормально. Ты знаешь, зачем я к тебе пришел?

- Сейчас узнаю!

- Вот - приглашение принес.

- Приглашение на свадьбу? Женишься?! Поздравляю!

- Спасибо… Ну так я тебя жду в следующую субботу? Форма одежды парадная.

- В следующую субботу? Подожди, дай подумать… Нет, Санек, извини, но в следующую субботу не могу - срочные дела.

- Как так, Миха? Мы ведь еще тогда говорили об этом, помнишь? Еще когда в школе учились… Что будет свидетелями друг у друга.

- Нет, Санек, я не могу…  Вот, возьми, это от меня! Возьми, возьми! Купишь сам что-нибудь… Себе и невесте... Возьми, ты чего?

- Не надо…

- Почему?

- Не надо… И ладно… Давай!.. Будь здоров.

- Ну, ты чего, Санек? Обиделся что ли? Санек!

- Наталья, ко мне никого не пускать больше! Уволю!

- Хорошо, Михаил Германович, простите, больше этого не повторится. Вам мама звонит.

- Скажи, что у меня совещание на весь день.

- Хорошо.

- Нет, постой! Скажи, что я вечером заеду, после восьми.

* * *

Когда же кончится эта слякоть? Пронизывающий холод, этот бесконечный дождь? Не надо было шофера отпускать, сейчас сидел бы на заднем сиденье, смотрел бы в окно. Хотя чего там смотреть? Осень и осень, самое премерзкое время года. Мир становится таким маленьким, неуютным, серым. Поскорее бы снег – белый, чистый.

Нужно было махнуть все-таки с отцом в Эмираты. Был бы песок - белый и чистый. И синий океан, и никакой тебе слякоти и дождей. Но там Ирина. Так надоела! Перед отцом стыдно. И хотя он все посмеивается, но Миша-то видит, как ему неприятна вся эта ситуация.