Том Харпер - Затерянный храм Страница 62

Он замолчал, когда заметил, что Рид смотрит на него не со своим обычным нетерпением, но с неприкрытым восторгом.

— Вот оно.

— Что?

— Попробуйте посмотреть на мир глазами Одиссея. — Рид заговорил, позабыв и про свой возраст, и про усталость. — С поля битвы у Трои вы везете свой драгоценный груз через Дарданеллы и Босфор в Черное море. Вы идете вдоль берега — в те времена никто не рисковал переходить через открытое море, но даже такой маршрут полон опасностей. На ваши корабли нападают каннибалы, вас треплют штормы. Вы, как Марлоу[62] в «Сердце тьмы», — на краю света, где-то в белом пятне в самом углу карты. Вы проходите земли киммерийцев, и вот, как раз там, где вы и ожидаете, вы приходите к устью реки. Не простой реки — великой реки шириной девять миль, и, пересекая ее, вы не видите ее начала. Океан.

Грант начал понимать.

— Это пролив.

— Течение из Азовского моря в Черное могло представляться широкой могучей рекой. И путешественники увидели то, что и ожидали. И пересекли реку. — Рид постучал по карте к востоку от пролива. — И тут, на дальнем берегу мира, они и нашли Белый остров. Он должен быть здесь.

— Должен быть? — переспросил Джексон. — Три дня назад это не мог не быть Змеиный остров. Пока мы выясняли, что ошиблись, нам чуть не выдали билет в один конец на поезд, идущий по Транссибирской магистрали.

— Тогда мы основывались на неверных текстах. Филострат — другое дело, ведь он же был жрецом Гефеста на Лемносе. И его тексты не противоречат Гомеру.

— Еще бы, — вставил Джексон. — У него небось Гомер на столе лежал, когда он писал свою книжку.

— Идея «Героикуса» в том, что это сознательная попытка «исправить» Гомера. Филострат не соглашается с ним, если только не вынужден это делать, потому что это подрывает цель его книги. Наверное, он что-то знал, если написал именно так.

— Может быть, он знал не все, — заметил Грант. — Но это не меняет того факта, что у берегов к востоку от Керченского пролива нет ни одного острова.

Рид молчал.

— А сам пролив? — Джексон махнул рукой туда, где два рукава суши на карте сходились, чтобы образовать пролив. Западный берег казался сплошным, тогда как восточный был словно побит молью — столько было озер и заливов, что воды там, казалось, больше, чем суши. — Весь этот район напоминает цепь заиленных островов.

— Судя по этой карте, они низкие и заболоченные, — произнес Грант, глядя в лоцию. — А в табличке говорится о горе.

— И еще там говорится, что они проплыли мимо реки. Если бы этот мыс был разбит на острова, это были бы, пожалуй, острова в самом Океане, то есть в проливе. Надо искать дальше на востоке.

— Там нет никаких островов, — повторил Грант.

— Может быть, это не остров.

Они оба посмотрели на Рида так, словно он сошел с ума. Представить это было не трудно — волосы у профессора были всклокочены, глаза горели.

Джексон заговорил очень медленно:

— Значит, вы хотите сказать, что после всего, что было, Белый остров — это и не остров вовсе?

Рид был достаточно хорошо воспитан, чтобы изобразить смущение, хотя Гранту было понятно — это маска, надета она бессознательно, а разум профессора занят совсем другими мыслями. Рид полистал свою тетрадь.

— Вот. Помните «Хрестоматию» в Афинах?

— Потерянная поэма. Продолжение рассказов Гомера.

— Ну да, пересказ Прокла. После смерти Ахилла «они кладут тело Ахилла, и его мать, морская нимфа Фетида, приходит оплакать его. Потом она забирает его тело с погребального костра и увозит его на Белый остров».

— Ну это же не противоречит самой идее существования острова, а?

Рид пропустил его слова мимо ушей.

— Греческие слова, который использует Прокл, говоря о Белом острове, — Λευκην νησον. — Леукин низон.

— И что это значит?

— «Леукин» означает «белый», «низон» — «остров».

Джексон вытаращил глаза:

— И что в этом особенного?

— В некоторых случаях «низон» может означать и полуостров. В эпических произведениях повсюду Пелопоннесский, например, полуостров называется «низон».

— Зачем? У них что, не было отдельного слова для обозначения полуострова?

— Греческая поэзия метрическая, то есть слова надо подгонять под определенный слоговый ритм. Есть такие слова, которые никак в размер не впишутся, например «херсонесос» — слово, обозначающее полуостров. И там, где тот, кто пишет прозу, употребит слово «херсонесос», поэт не сможет это сделать. Ему придется искать синоним, который соответствует требованиям силлабо-тонического стихосложения.

— Но разве «Хрестоматия» — поэма? Тот отрывок, который вы прочитали, не очень поэтично звучал.

— Это пересказ в прозе, но пересказ поэтического произведения. Весьма вероятно, что Прокл просто переписал фразы из оригинала, когда пересказывал его.

— То есть вы хотите сказать, что Белый остров на самом деле — Белый полуостров? — Джексону, несмотря ни на что, стало смешно. — Да, не очень поэтично звучит, это точно. И никому раньше это в голову не приходило?

— Нет, насколько мне известно, — пожал плечами Рид. — Это как вода, бегущая вниз с холма. Как только первая капля найдет себе дорогу, остальные следуют за ней. С каждой каплей поток бежит все быстрее, русло пробивается все глубже, становится все определеннее. И уже никто не сомневается в направлении.

— Ну да, ну да. — Джексона метафоры не интересовали. Он еще раз посмотрел на карту, разгладил ее, чтобы она не загибалась. — Значит, нам нужен полуостров со скалами где-то к востоку от пролива. — Он обвел пальцем береговую линию. — Вот какой-то выступ.

— Ничего особенного, — с сомнением заметил Грант.

— Так он и не должен быть особенно большим.

Рид заглянул в лоцию. Взгляд его скользил по странице и вдруг замер:

— Как это место называется?

— Мыс Русаева.

— Мыс Русаева, — повторил Рид. — Голые высокие скалы у подножия цепи старых гор, разделены многочисленными узкими долинами. У берега — отдельные пляжи, на западном берегу рыбоконсервный завод, возможно заброшенный. Утесы имеют замечательно белый цвет. — С громким звуком он захлопнул книгу. — Издалека похоже на остров.

В комнате повисло молчание — все задумались.

— Подходит, — произнес наконец Грант.

— Белый полуостров. — Джексон недоверчиво покачал головой. — Не могу не поздравить вас, профессор, — в этот раз вы вернулись с добычей.

— Это ничего не значит, — предостерег Грант. Но он и сам себе не вполне верил. — Даже если карта верна, все равно эта территория занимает несколько миль, может, даже не один десяток. И тоже принадлежит Советскому Союзу, — прибавил он сурово.

— Значит, мы должны попасть туда как можно скорее.

— А Марина? Теперь, когда мы знаем, где храм, мы можем отдать табличку.

Рид кивнул, но Джексон смотрел на Гранта тяжелым взглядом. Лицо его приняло суровое выражение.

— Коммунистам мы ничего не отдадим — до тех пор, пока щит благополучно не окажется в Теннесси. И уж точно не отдадим ничего, пока он лежит в пещере на советской территории.

Грант пристально посмотрел на него:

— Ты же не бросишь Марину. Особенно после того, что она для нас сделала.

И шагнул к американцу. Джексон в притворном жесте покорности поднял руки.

— Хорошо, хорошо. Только не ломай мне больше нос, ладно? Я просто хочу сказать, что нам надо тщательно все обдумать. Не сбрасывать же тузов, чтобы взять в прикупе даму.

— Она не карта, Джексон. Все, что сделают с ней русские, я потом проделаю с тобой.

— Хорошо. — Джексон глубоко вдохнул и сел на стул. — Давайте не будем забывать — мы все на одной стороне и все хотим одного.

— Неужели?

— Да. Я тоже хочу вернуть Марину, честное слово. Она хорошая девушка. Но поверь, если русские доберутся до щита, ты об этом узнаешь в самых худших из всех вообразимых обстоятельств. Так что нам нужно все. Который час?

Грант еще раз посмотрел на свои часы:

— Начало пятого утра.

— А мы должны встретиться с Курчатовым в шесть часов вечера, правильно? — Джексон склонился над картой и померил расстояние пядью. — Четыреста пятьдесят миль. Самолет Курчатова по-прежнему у нас. Если мы вылетим сейчас, то будем там к рассвету. Если щит там, бисматрон нас к нему выведет. Мы выхватим его из-под носа у русских и улетим, пока они соображают, в чем дело. В общем, удерем и вернемся к вечеру, как раз чтобы обменять у Курчатова табличку на Марину.

— А если мы вовремя не вернемся?

Джексон пожал плечами:

— Значит, у всех нас будут проблемы посерьезнее, чем встреча с Курчатовым.

Глава тридцатая

Подняв фонтан водяной пыли, самолет сел на воду под сланцево-серым небом. Из моря вставали утесы — ослепительно белые, а за ними поднимались еще более высокие стены гор. В приближении к чужому берегу, во всей этой ситуации Грант ощущал нечто странно знакомое. Но одно дело в военное время или, скажем, месяц назад, когда он выгружал оружие на том судьбоносном берегу в Палестине, — тогда он ощущал некое оживление, прилив энергии, чего вовсе не было сейчас, потому что его не отпускало какое-то тревожное безразличие и даже прыгающая лодка казалась ему мертвой. Ему хотелось надеяться, что это не дурной знак.