Эндрю Клейвен - Час зверя Страница 64

Быть может, добравшись домой, он обнаружит, что в квартире пусто, или же застанет Заха уже мертвым, худенькое тело брошено на кровать, повсюду кровь, а голова…

Смотри, что они сделали с моей головой, Олли!

Проклиная все на свете, Перкинс пробился в щель между двумя женщинами. Хватит фантазировать. Надо расталкивать, расталкивать людей. Вытянув шею, Перкинс ухитрился увидеть море людских голов — все спешат в ту же сторону. Вон там его улица, Корнелия-стрит. В нескольких метрах впереди.

И тут начался карнавал.

Сказочная процессия двинулась вверх по 6-й улице. Впереди, высоко задирая ноги, шагал диксиленд — Перкинс уже различал заунывный плач рожков. Он видел сверкающий медью кларнет, отражавший свет фонарей и отбрасывающий во все стороны золотых и зеленых зайчиков. Позади и выше оркестра мчались, приплясывая на ветру, скелеты динозавров; драконы из папье-маше извивались в руках несших их сказочных персонажей. По краям процессии скакали клоуны — они забегали во все уголки, осыпая зрителей пригоршнями конфетти. Дружный крик восторга вырвался из тысяч уст, когда шествие достигло толпы. Оно надвигалось на Перкинса, точно морская буря. Вовсю трубили картонные трубы, вопили продавцы накладных носов. Толпа сомкнулась вокруг поэта.

Но потом, чуть позже, он все же вырвался на свободу, бросился прочь от клокочущего людского болота. Спотыкаясь, побежал к Корнелия-стрит, к дому из темного песчаника.

Зах!

Задыхаясь, подавляя приступы страха, дурного предчувствия, Перкинс спешил домой.

К тому времени, когда Оливер Влетел в квартиру, Зах уже успел подняться на ноги и теперь нервно расхаживал взад и вперед по крохотным островкам линолеума, проступавшим из-под книжных зарослей. Звук проворачивающегося в замке ключа заставил его застыть на месте, глаза метнулись к входной двери. Дверь распахнулась, и Зах увидел Оливера — брат в изнеможении привалился к косяку, согнулся, отпыхиваясь.

«Спасибо тебе, Иисусе», — механически поблагодарил Зах.

Четверть восьмого. Они успеют.

— Ты в порядке? — задыхаясь, прошептал Олли. Оторвавшись от дверного косяка, он шагнул в комнату и захлопнул за собой дверь. Ни один из братьев не потянулся к выключателю. Стояли в густо-лиловой тени, неотрывно глядя друг на друга. Почему-то темнота заставляла разговаривать совсем тихо, почти шепотом.

Захари помнил, что он должен сказать, он все приготовил заранее, и все же теперь спотыкался на каждом слове:

— Она… она приходила сюда, Олли. Она приходила сюда.

Оливер закашлялся, сбившись с дыхания. Прислонился к стене, хватаясь за грудь.

— Кто? Кто?

— Тиффани.

— Как?!

Оливер распрямился. Зах не мог угадать, что выразилось на лице брата, боялся заглянуть ему в глаза. Зашагал взад-вперед в темноте. Провел обеими ладонями по коротко подстриженным волосам.

— Вот именно. Вот именно. Я лежал на кровати…

— Она приходила сюда? — Оливер недоверчиво покачал головой. — Когда? Я только что встретил ее у бабушки. Она ушла минут на десять раньше, чем я.

У бабушки? Зах резко остановился. Мощная рука обручем сдавила сердце, потом вдруг отпустила его, позволив раздуться, и вновь сжала изо всех сил. Ради Господа Бога, какого черта ей понадобилось у бабушки? Она не должна была заходить к бабушке, она никому не смела показываться, никому! Он же велел ей оставаться за городом, у матери, пока не наступит подходящее время. Так следовало по плану. Все, все к черту. Иисусе, Иисусе, помогииииии!

— Ну да, да, верно, — поспешно подхватил он, вновь принявшись расхаживать взад-вперед по комнате. Брат молча глядел на него из темноты. Зах потер рукой лоб. Медные трубы диксиленда ревели под окном, но он слышал, как, перекрывая их грохот, заходится в крике младенец: «А-а-а!» Так трудно сосредоточиться. — Ну да, — продолжал он, — Тиффани пришла, ну, примерно десять минут тому назад, совершенно верно. Я тут… тут, на кровати… — Он постепенно выруливал на ту историю, которую изначально собирался поведать Олли. Оливер, напряженный, с отвисшей челюстью, тяжело дыша, наблюдал за ним. — Я себе лежу и вдруг слышу стук, стук в окно — я выглянул. Господи, Олли, было похоже, что она вроде как плывет, плывет в воздухе за окном…

Перкинс повернулся к окну, точно Тиффани все еще поджидала там.

— Она могла подняться по пожарной лестнице.

— Да. Да. Я подошел…

— Как? Как она узнала, что ты здесь?

— Что?

— Как, черт побери, она могла узнать, что ты у меня, Зах?!

— Не знаю. Я не знаю, — торопливо забормотал Зах. Уставившись в пол, сделал шаг вперед, развернулся, шагнул назад, потемневшие глаза мечутся. Надо подумать. — То есть как раз поэтому… поэтому я так удивился, увидев ее, и… я встал. Подошел к окну. Я сказал: «Тиффани…» Ну, что-то вроде: «Какого черта тут происходит?» А она сказала… она сказала, ей все известно. Про убийство. Про девушку, которая в коттедже. Она сказала, ей известно все от начала до конца.

— Черт бы ее!.. — Голос Олли сорвался. Глаза хищно вспыхнули в темноте. Зах успел отвернуться, скрывая торжествующую усмешку. «Получилось. Я поддел его!» — И что же она рассказала?

— М-м-м… — протянул Зах. Грохот барабанов снаружи, бум-бум-бум. Чертов младенец. Тоненький плач, забирает все выше, полон отчаяния и страха. Неужели никто не может присмотреть за этим гребаным младенцем? — Ну, она сказала… она сказала, что не станет разговаривать со мной здесь, — забормотал Зах. — Сказала, что хочет встретиться со мной где-нибудь в укромном месте… Она обещала, что все расскажет, но только в укромном месте.

— Нет, — покачал головой Оливер, — нет, нет, ни за что. Это ловушка, Зах.

Зах боялся, что его сердце сейчас лопнет или разорвет грудную клетку. Он остановился, точно споткнулся о препятствие, с трудом сглотнул и повернул голову, чтобы взглянуть на брата.

— Что-что-что, что ты говоришь? Ловушка? — заикаясь, спросил он.

Оливер помедлил с ответом, продолжая медленно покачивать головой.

— Не знаю… так мне кажется. Просто все идет не так. Я не могу ни в чем разобраться, все выходит неправильно… А где? Где она назначила встречу?

И вновь Зах спрятал во тьме свою усмешку.

— В твоей комнате.

— В моей комнате?

— Там, в библиотеке. Это я предложил. Во время карнавала библиотека закрыта, ключ только у тебя. Верно? Абсолютно надежно, никто не сможет войти, кроме нас. Тиффани сказала, она встретится с нами в восемь. Она обещала все рассказать. Сказала, если мы не придем к восьми, она ждать не станет. — Что ж, кажется, все детали пригнаны. Оливер не ускользнет, Зах все рассчитал. Однако на всякий случай он прибавил: — Я очень беспокоюсь за нее, Олли. Это все так не похоже на Тиффани. Она попала в беду. — Даже на его слух это прозвучало фальшиво, но Оливер, к счастью, не обратил внимания, только охнул сердито. Обеими руками пригладил длинные волосы.

— Нет, — пробормотал он, — нет. Тут что-то не так. Все не так. Надо подумать. Мы сумеем разобраться. Надо вызвать адвоката. Позвонить в полицию. — Оливер прикрыл глаза, вцепившись руками себе в волосы.

Зах беспомощно уставился на него, на голубой силуэт во тьме. Затаил дыхание. «Пожалуйста, пожалуйста, Иисусе, пожалуйста…»

Вдруг Оливер открыл глаза, растерянно огляделся и проговорил:

— Ты не слышишь, по-моему, ребенок плачет?

Грохот карнавала на миг задушил этот звук, тоненький плач, переходивший порой в отчаянные вопли. На угол Корнелия-стрит и Шестой авеню вышел старомодный оркестр с медными трубами и барабанами. Оливер даже усомнился, в самом ли деле он различал в этом шуме жалостный плач малыша. Сдавил кулаками голову. Думать. Думать. Разум совершенно пуст, только черная пустота, да та черная, тяжелая, притаившаяся внутри крылатая тварь. На миг Олли привиделось, что они вновь ухнули вниз с горы. Вместе на санках по снежному склону там, на Лонг-Айленде, в детстве. Новые санки с гибкими полозьями, он и Зах стремительно несутся с горки. «Ты ведь будешь меня держать, правда, Олли?»

Зах выступил из темноты. Лицо ясное, безмятежное. Ласково глядят большие темные глаза, юношеский голос звучит певуче:

— Я должен пойти к ней, Олли. Ты не обязан, но я пойду. Понимаешь? Я люблю Тиффани. Все остальное не важно. Мне наплевать на полицию и все прочее. Я должен идти.

Оливер посмотрел на брата. Оркестр миновал окна его квартиры — теперь вновь отчетливо слышен детский плач. «Это не может быть сынишка Эйвис, — подумал он. — Она бы не допустила, чтобы он так ревел. Господи, да она его даже от титьки не отнимает».

— Я пошел, Олли, — с мальчишеской настойчивостью повторил Зах.

Оливер молчал. Что он мог возразить? Сказать, что не доверяет Тиффани, что у него дурное предчувствие? Или признаться, что не верит этой шлюхе, поскольку сам поимел ее? Он стоял молча, впустую шевеля губами.