Роберт Уилсон - Тайные убийцы Страница 65

Поднимаясь на лифте, он думал, что сумеет заснуть только после изматывающего, безумного секса с Марисой — на балконе, в коридоре, в лифте на обратном пути, на улице. Он чувствовал себя победителем, и ему нужно было, чтобы все видели его в деле.

Мариса посмотрела телевизор в состоянии безразличной скуки. Она поняла, что вся пресс-конференция вертелась вокруг Эстебана, потому что журналисты задавали вопросы только ему. Она поняла и то, что он управлял этой дискуссией за круглым столом, и даже то, что ведущей до смерти хотелось залезть ему в штаны, но тема «круглого стола» удержала ее поползновения на ранней стадии. Почему западным людям всегда надо так все обмусоливать, говорить о разных вещах до посинения, как будто это может чем-то помочь? Потом ей надоело. Вот что раздражало ее в западных людях: они всегда смотрят на вещи поверхностно, потому что только так могут их контролировать и оценивать. Они повсюду сеют ложь, а потом поздравляют друг друга с тем, что «взяли ситуацию под контроль». Вот почему ей было скучно с белыми людьми. Их не интересует то, что лежит в глубине. «Что ты делаешь, Мариса? Просто сидишь весь день?» — вот вопрос, который ей чаще всего задавали в Америке. А в Африке ее никогда об этом не спрашивали — да и вообще ни о чем не спрашивали. Когда задаешь вопросы о существовании, это не помогает тебе существовать.

С балкона она наблюдала за прибытием Кальдерона. Она видела его уверенную поступь, его маленькие приготовления. Когда он, как всегда, сказал в домофон: «Это я», она откликнулась: «Мой герой».

Он ворвался к ней в квартиру, точно телевизионный шоумен, воздев руки и ожидая аплодисментов. Он притянул ее к себе и поцеловал, протолкнув язык за барьер ее зубов, хотя она этого не любила. Обычно они целовались только губами.

Нетрудно было сообразить, что он до сих пор на гребне волны этого успеха на экране. Она позволила ему вытащить ее на балкон, где они и занялись сексом. Он смотрел на звезды, не отрываясь от ее губ и предвкушая еще более яркую славу. Она принимала в этом участие, прижимаясь к перилам и издавая нужное количество звуков.

Закончив, он тут же почувствовал страшную физическую и душевную усталость, словно прошло действие большой дозы кокаина. Ей удалось поместить его в постель и снять с него ботинки, прежде чем он погрузился в глубокий сон: это было в час пятнадцать. Она стояла над ним с сигаретой в руке и размышляла, удастся ли ей разбудить его часа через два.

Она подмылась в биде, жмуря правый глаз от сигаретного дыма. Она лежала на диване, предоставляя времени делать то, что оно так хорошо умеет. В три часа ночи она попыталась его поднять, но он оставался совершенно безучастным. Тогда она поднесла к его подошве зажигалку. Он дернулся и брыкнул ногой. Она не сразу смогла привести его в чувство. Он не понимал, где находится. Она объяснила, что ему надо домой, ему рано утром на работу, он должен переодеться.

В три двадцать пять она вызвала такси. Она сама надела ему ботинки, помогла не упасть, вдела ему руки в рукава пиджака и нажала кнопку лифта. Потом она стояла рядом с ним на улице, и его голова клонилась то на грудь, то к ней на плечо, а потом, вздрогнув, приподнималась. Такси приехало вскоре после половины четвертого. Она разместила его на заднем сиденье и дала таксисту указание отвезти его на улицу Сан-Висенте. Она объяснила шоферу, что он устал, что он — главный судебный следователь по делу о взрыве, и шофер ощутил, что выполняет ответственное задание. Он отмахнулся от ее десятиевровой бумажки. Такой человек не должен платить за поездку. Такси отъехало. Кальдерон сидел, откинув голову назад. В желтоватом свете он был похож на мертвеца. Из-под век виднелись белки глаз.

В этот ранний утренний час, при том что вся Севилья вымерла, точно город призраков, машин на улицах не было, и такси домчалось до Сан-Висенте меньше чем за десять минут. После многократных окликаний таксисту пришлось, просунувшись в салон, самому вытаскивать Кальдерона на улицу. Он довел его до подъезда и спросил ключи. Затем шофер отпер дверь и понял, что ему придется пройти весь путь. Они ввалились в вестибюль.

— Свет зажигается? — спросил таксист.

Кальдерон шлепнул по стене. Брызнул свет, раздалось тикание таймера. Шофер помог ему подняться по лестнице.

— Вот сюда, — сказал Кальдерон, когда они оказались на первом этаже.

Таксист отпер дверь в квартиру, которая была заперта на два оборота, и вернул ключи Кальдерону.

— Как, пришли в себя? — спросил он, заглядывая в мутные глаза судьи.

— Да, все нормально. Все будет в порядке, спасибо, — ответил тот.

— Вы великое дело делаете, — сказал таксист. — Видел вас по ящику перед сменой.

Кальдерон похлопал его по плечу. Шофер спустился по лестнице, и свет в вестибюле с громким щелчком погас. Послышался звук заводимого мотора; такси уехало. Кальдерон обогнул дверной косяк и вошел в квартиру. На кухне горел свет. Кальдерон захлопнул дверь и прислонился к ней. Он был измотан, веки у него словно налились свинцом, но он все равно стиснул зубы от раздражения.

25

Кальдерон пришел в себя, вздрогнув и задев головой стену. Он лежал лицом на деревянном полу. В нос ему бил запах лака. Его веки резко поднялись. Он вдруг почувствовал себя предельно бодрым и собранным, словно где-то рядом таилась опасность. На нем по-прежнему была та одежда, в которой он проходил весь вчерашний день. Он не понимал, почему лежит в коридоре своей квартиры. Неужели он был так измотан, что упал и сразу отключился? Он посмотрел на часы: четыре с минутами. Значит, он отрубился всего минут на десять. Таинственная история. Он помнил, как вошел в квартиру, помнил, что на кухне горел свет. Свет там был до сих пор, но сейчас Кальдерон лежал подальше, в глубине квартиры, где было совершенно темно и где благодаря кондиционерам стояла прохлада. Он с трудом поднялся на ноги, прислушался к себе. Нет, он цел и невредим, даже не стукнулся головой. Видимо, он просто сполз по стене.

— Инес! — громко позвал он, озадаченный светом на кухне.

Кальдерон расправил плечи. У него затекло тело. Он вступил в ромб света на полу коридора.

Сначала он увидел кровь — огромное, быстро ширящееся темно-красное пятно на белом мраморе. Этот цвет в ярко-белом сиянии был как сигнал тревоги. Он отступил назад, словно ожидая, что тот, кто сюда вторгся, еще здесь. Нагнувшись, он увидел ее за стулом и столом. Он сразу понял, что она мертва. Ее глаза были широко раскрыты, и в них не было ни единого проблеска света.

Кровь растеклась по правую сторону стола и затекла под него. Казалось, вязкую жидкость засасывает под ножки стула и стола. Она была настолько яркой, что ему казалось, будто она пульсирует, словно в ней еще оставалась жизнь. Кальдерон на четвереньках обогнул стол: слева лежала Инес, ее вялые ступни были разведены и смотрели в сторону раковины. Ночная рубашка у нее задралась. Он перевел взгляд с ее белых ног на белые хлопчатобумажные панталоны и дальше, — и там, выше пояса, как раз и начинались синяки. Он понятия не имел, что его кулаки нанесли такие чудовищно зримые повреждения. Только теперь он подумал, что ему следовало бы увидеть это раньше: все его тело захлестнуло знакомое паническое ощущение, которое, казалось, сжимает горло и перекрывает ток крови, поступающей в мозг. Не вставая с колен, он попятился и подпер голову руками.

Он выполз из кухни и уже в коридоре встал на ноги. Потом он поспешно вышел из квартиры, для чего пришлось отпереть дверь. Он резким движением включил свет на лестнице, огляделся и вошел обратно. На кухне по-прежнему горел свет. Инес по-прежнему там лежала. Пятно крови было на расстоянии одной кафельной плитки от деревянного пола коридора. Он нажал на глазные яблоки и потер их, но это не изменило той жуткой картины, которая лежала перед ним. Он снова обрушился на четвереньки.

— Долбаная сука, безмозглая долбаная сука, — повторял он. — Вот полюбуйся, какую хрень ты натворила.

Кричаще-яркая кровь, казалось, заполнила собой кухню. Жидкость двигалась, пожирая белый мрамор и подбираясь к нему. Он отступил в обход стола. Омерзительная лиловость синяков, казалось, успела за это короткое время сгуститься, или это с ним шутили шутки постоянные переходы из света в темноту и обратно. Она лежала ничком, разведя ноги, и он увидел у нее на бедрах следы своего ремня. Он снова упал на колени, прижал кулаки к глазам и начал всхлипывать. Вот и все. Это конец. С ним покончено, покончено, покончено. Даже самый неопытный государственный судья сможет легко сколотить против него совершенно очевидное дело. Человек, избивавший жену, зашел слишком далеко. Человек, избивавший жену, трахался с любовницей, только что вернулся от нее, произошла ссора, и на этот раз… Ну да, это могла быть случайность. Это была случайность? Возможно. Просто на этот раз он переборщил и она раскроила свою глупую башку. Он стукнул по столу.