Иван Сербин - Идеальное преступление Страница 65

Путь до Щукина отнял у него около часа. Весь этот час он обдумывал версию «Скобцов — козел отпущения». Располагает ли следствие неоспоримыми фактами, подтверждающими невиновность Скобцова? Пожалуй, нет. Показания Чернозерского? Но Чернозерский — лицо заинтересованное. Кстати, со смертью жены он скорее выигрывает, нежели проигрывает. В материальном смысле. К тому же в банковском деле Чернозерский разбирается не меньше Третьякова или Татьяны Скобцовой. Значит, тут мимо кассы. «Пожилой театрал», старик в черном, мертв. Данный факт наверняка подтвердится, достаточно будет поднять сводки за неделю. Вот, пожалуй, и все.

С другой стороны, в деле куча свидетельств, подтверждающих, что Скобцов — убийца. Мало того, сумасшедший убийца. Волину пришла на ум фраза, слышанная им в одном из Катькиных «видюшных» фильмов: «Хороший заговор хорош именно тем, что его невозможно доказать». Передай он сейчас дело в суд — и Скобцов стопроцентно получил бы приговор. Или отправился бы в дурдом. И никто — ни судья, ни адвокат, ни прокурор, ни один из присяжных, если, конечно, состоится суд присяжных, — не поверит в то, что Скобцов невиновен. Никто. Никогда. Хороший заговор?

Волин шагал вдоль улицы, поглядывая на аккуратные, послевоенной постройки трехэтажные дома, и удивлялся тому, насколько точно Скобцов передал атмосферу района. Даже новенькие панельные башни не смогли убить в нем дух прошлого. Ближе к площади Курчатова трехэтажные строения сменились восьмиэтажными «кирпичками» постройки конца шестидесятых. Вон там, у «бородатой головы» Великого Атомщика, Скобцов встретился с детективами. А в этом гастрономе они покупали пиво.

Дворик оказался именно таким, каким его описал Скобцов. Небольшим и довольно уютным. Граница парка проходила метрах в десяти от подъезда. На асфальтовой площадке приткнулись три «ракушки». Рядом с ними — Волин признал ее сразу — «дремала» вишневая «Нюська». У служебных дверей гастронома стоял «ЗИЛ», и трое грузчиков, отчаянно матерясь, таскали в недра магазина алюминиевые поддоны с товаром. Обнесенная зеленой кирпичной стеной помойка, на которую Скобцов отнес пакет с мусором.

Волин поднял взгляд на окна. Он точно знал, что увидит, и не ошибся. Третий этаж. Седая, сухонькая старушка, делающая вид, что разглядывает улицу, а на самом деле изучающая его. Анна Михайловна. Волин вошел в подъезд, поднялся на второй этаж, позвонил в нужную квартиру. Никаких признаков жизни. Не то чтобы он, Волин, был сильно разочарован. Может быть, это и к лучшему, что никого нет. Этажом выше щелкнул замок. Волин подождал. Но на сей раз Анна Михайловна решила ограничиться только «прослушкой». Волин усмехнулся, зашагал вверх по лестнице.

Оказавшись на площадке между вторым и третьим этажами, успел заметить закрывающуюся дверь. М-да, подумал он. Поживи с такими соседями. Через год взвоешь. Однако в работе следственных органов помощь таких вот старушек иной раз бывает поистине неоценимой. Волин остановился у нужной двери, нажал кнопку звонка. Звонок не работал. Волин постучал.

— Кто там? — донеслось из-за двери.

— Милиция, — ответил он. — Откройте, пожалуйста, мне нужно задать вам несколько вопросов.

— Кто?

— Милиция, — чуть ли не по слогам повторил Волин.

Лязгнула цепочка. Старушечий глаз, наполненный подозрительностью, уставился на него из узкой щели.

— Милиция? — уточнила Анна Михайловна.

— Совершенно верно. — Волин продемонстрировал удостоверение.

— А ко мне вчера уже приходили.

— Да-да, — согласно кивнул он. — Это был наш сотрудник. Анна Михайловна, мне нужно задать вам пару вопросов. Я могу войти?

Старушка явно неохотно скинула цепочку. Волин сделал шаг, едва не споткнувшись о низкий стульчик, стоящий у самой двери. В квартире пахло лекарствами, нафталином и старостью.

— Вы живете одна? — спросил Волин, озираясь.

После его «стандартной пятиэтажечной» квартира Анны Михайловны казалась не просто большой, а огромной.

— Одна я, батюшка, одна, — закивала мелко старушка, поправляя цветастый байковый халат. — Кому ж еще тут быть? А те комнаты, — махнула она рукой по коридору, — у меня на ключ запертые. Я туда и не захожу. На что мне? Мне много не надо. Комнатка есть, и ладно.

— Не тоскливо одной-то?

— Так старая, чтобы квартирантов пускать. Шуметь ить будут. Музыку заводить.

— Кошку бы взяли. Или собачку.

— Так куда мне. Я ить лежу все время, не встаю почти.

Они прошли в комнату. Обстановка была едва ли не спартанской. Узкая кровать с ветхим бельем. Рядом с кроватью табуретка, на которой многочисленные аптекарские склянки, таблетки, ложка, мензурка, стакан с водой. Старый комод, еще более древний платяной шкаф. Зато на окнах горшки с цветами. Штук восемь. И ведь ни один не завял. Значит, двигается бабулька. Скромничает. Через спинку кровати висит врачебный стетоскоп. Зачем он старушке? А затем, что такой вот стетоскоп — самый универсальный прибор для подслушивания. Чувствительность у него — дай бог любому современному микрофону.

Анна Михайловна сразу же улеглась в кровать, натянув одеяло до самого подбородка, сложила на груди сухонькие ручки. Ни дать ни взять — ангел во плоти. В общем, Волин пришел к выводу, что старушка никакая не «стукачка». А шпионит просто из старческого любопытства.

— Скажите, Анна Михайловна, — останавливаясь посреди комнаты, спросил Волин, — вы соседей своих давно последний раз видели?

— Которых?

— Тех, что снизу.

— Давно, батюшка.

— Не припомните, когда?

— Да, поди, с неделю уж будет. Вот как последний раз Андрюшенька приезжал, так больше и не видела. Ни его, ни Танюшу.

— А когда Андрея последний раз видели?

Анна Михайловна вперилась подслеповато в потолок, принялась загибать сухонькие тонкие пальцы.

— Так пятого дня, должно быть. Пришел, лицо разбитое. Хулиганы, поди. Спросила, а он и отвечает, мол, я с мировым капиталом борюсь. Вот с тех пор больше и не видела. А еще он ночью приезжал.

— Ночью?

— Той же ночью и приехал. А потом еще один. Но тот на машине был. Машину-то свою он во дворе поставил и в квартиру поднялся.

Старушка покачала головой.

— А вы уверены, что именно Андрей приходил той ночью? — спросил Волин.

— А то кто ж? У них ить дверь тяжелая. Хлопнут — шум по всему подъезду слыхать.

Ну, это она явно преувеличивала. Стены в квартирах толщиной почти в метр. Тут хоть обхлопайся.

Значит, ночью с двадцатого на двадцать первое октября Андрей возвращался домой. И кто-то к нему приходил. А вот в показаниях самого Скобцова о позднем визите нет ни слова. Почему?

— А долго они пробыли в квартире? — спросил Волин.

— С четверть-то часа пробыли, батюшка. А ушел-то Андрей один!

— Вы точно это видели? — насторожился Волин.

— Точно, батюшка, точно. Они ведь меня своим хлопаньем разбудили совсем. Я и пошла в кухню, воды, значит, налить. В окошко-то глянула — Андрюша идет. Машину-то этого, второго, обошел, сел в нее и уехал.

Странно. А куда же делся второй? Когда оперативники проводили обыск, никого постороннего в квартире не оказалось.

— А он точно один был? Ошибиться вы не могли?

— Да как же. У нас тут фонарь прямо под окнами, спать не дает по полночи. Так что не сомневайся, батюшка, я его, голубчика, хорошо разглядела. Не сомневайся.

— А когда ушел второй?

— Так ить… — озадачилась старуха. — Получается, что не уходил он.

— Как не уходил?

— Так ить… дверь-то больше не хлопала. Вот когда милиция приехала, тогда ее и открыли.

Что за чертовщина?

— Может быть, вы просто не слышали, как он выходил? Спали, допустим. Или на кухне по хозяйству были заняты.

Старуха поджала губы:

— Я, батюшка, не оглохла еще. Слышу — дай бог каждому.

— Понятно. А машина какая?

— Большая, черная. Иностранная.

— Та-ак. — Волин почувствовал укол тревоги. — Анна Михайловна, голубушка, вы сказали нашему сотруднику, что к Татьяне в отсутствие Андрея приезжал какой-то мужчина.

— Полюбовник-то? Приезжал, батюшка.

— Какая у него машина была?

— Так на этой самой он и приезжал.

— Что, всегда на одной и той же?

— Всегда, батюшка.

— А как этот мужчина выглядел? Припомните, Анна Михайловна. Это очень важно.

— Ну… С тебя росточком будет. Только живот покруглее.

— Рубашка белая, галстук в полоску, пальто темное. — Волин в двух словах описал внешность Чернозерского, какой запомнил по визиту последнего в прокуратуру. — Он?

— Твоя правда, батюшка. Так и выглядел.

— Анна Михайловна, можно вас потревожить? Подойдите, пожалуйста, к окну.

— Зачем это? — насторожилась старушка.

— Пожалуйста. На минуточку.

Анна Михайловна нехотя выбралась из-под одеяла, прошаркала к окну.