Эрик Ластбадер - Французский поцелуй Страница 7

— А я думал, что считаюсь невиновным, пока не доказана моя вина, — возражал Гейбл. — Суду присяжных надо доказать мою виновность, да так, чтобы и тени сомнения не оставалось. — Он пожал своими массивными плечами. — Что волноваться прежде времени?

— Позвольте напомнить вам, — заметил Крис, — о гнусном характере преступления, в котором вас обвиняют. Убийство второй степени попадает в категорию А-1 Уложения о преступлениях. В уголовном кодексе оно определяется так: «Деяние с намерением вызвать смерть человека, являющееся причиной его смерти».

— Намерение? — вскричал Маркус Гейбл. — Какое намерение?

— Обвинение считает, что уже тот факт, что вы взяли в руки заряженное оружие, является преступным намерением.

— Но такое говорится обычно о преднамеренном убийстве!

— Нет, — возразил Крис. — Согласно Пункту 1125.25, намерение убить теперь не считается обязательной частью предварительно обдуманного плана убийства. Оно может, фактически, быть результатом внезапно возникшего решения.

Гейбл отмахнулся от юридических тонкостей. — Эта хреновина гроша ломаного не стоит. Не так все произошло!

Крис упрямо продолжал.

— Обвинение предъявит суду присяжных фотографии вашей жены, сделанные полицией, прибывшей на место происшествия. Они притащат в зал суда всех — я подчеркиваю, всех -кто когда-либо видел вас с женщиной, независимо от того, с какими бы невинными целями вы с ней не встречались.

— А теперь я хочу напомнить вам,что именно я вызвал полицию, — возразил Гейбл. — И я был на месте, когда они прибыли, и все им сам показал. Я позволил им совать нос, куда им только не заблагорассудится.

Крис уже достаточно хорошо знал Маркуса Гейбла, чтобы воздержаться от напоминания о том, что полиция имела право на самый тщательный обыск места преступления и без специального разрешения Гейбла. Но говорить об этом значило только подлить масла в огонь. Поэтому Крис поднял руку в умиротворяющем жесте. — Признаю, это не типичные действия для виновного в убийстве, — сказал он. — По этому вопросу мы уже договорились с вами. Тем не менее, я пытаюсь заставить вас осознать, что в зале суда вас ожидает не легкая тренировочная схватка, а настоящий бой, причем, без перчаток. Я, конечно, уповаю на то, что справедливость и правосудие восторжествуют в сердцах членов суда присяжных. Но до момента, когда они удалятся на совещание, чтобы вынести свой вердикт, всякое может случиться. Обвинение не остановится перед тем, чтобы стащить вас и всех, кто вас поддерживает, в самую что ни на есть яму. Я хорошо знаю представителя обвинения, Аликс Лэйн. Прокурор округа очень заинтересован в этом деле, а Аликс Лэйн — его лучший помощник. Она умна и компетентна. Она спит и видит, чтобы ее имя попало в газетные заголовки, и уж учует за милю, когда пахнет жареным, — даже если это и не ее стряпня.

— Послушайте-ка, а я ведь — ветеран Вьетнамской войны, — сказал на это Гейбл. — У меня целая пригоршня орденов и медалей, и, смею вас заверить, за каждый из них я рисковал башкой. Я их заслужил на поле боя. Многие ребята, выбравшиеся из этого дерьма, обязаны мне жизнью. Вот на чем можно выстроить мою защиту адвокат! Я уже вижу газетные заголовки аршинными буквами: ГЕРОЙ ВОЙНЫ НА СКАМЬЕ ПОДСУДИМЫХ. Это не должно не потрясти обвинителей. И это не вранье. Черт побери, меня до сих пор преследуют по ночам кошмары! Один из них особенно мерзкий. Будто я в лифте опускаюсь все вниз и вниз. Внезапно двери открываются, и вот я по колено в крови, хлынувшей в кабину. А в крови плавают потроха, руки и головы моих погибших корешей. Их мертвые глаза смотрят на меня, скрюченные пальцы манят меня к себе. — Гейбл с силой выдохнул сквозь оттопыренные губы, как будто выпуская излишек энергии. — И всегда я пробуждаюсь от этого кошмара, слыша плач маленькой девочки. — Он бросил на Криса тяжелый взгляд. — Жуть, верно?

Маркус Гейбл задумчиво кивнул сам себе после этих слов и затем добавил: "Конечно, не все на суде будет тишь и гладь. Но такова наша жизнь! Я прошел сквозь ад и выбрался из него через заднюю дверь. Ну, хорошо, выдаст нам Аликс Лэйн что-нибудь. А мы это ей назад, на лопате! Меня только одно волнует, когда я смогу вернуться к своему бизнесу. Это сучье дело стоит мне кучи денег каждый день, пока я утюжу своей задницей скамейки в этом суде.

Крис посмотрел на него, на этого коротышку с мощными, как у борца, плечами, с жесткими глазами солдата, с большим хищным ртом на лице, которое можно назвать красивым, если при этом иметь в виду силу, которую это лицо излучало. Надо полагать, женщины всегда пользовались этим словом, описывая его внешность.

В этом лице была зрелость, которую может принести только возраст. Но, тем не менее, оно было гладким, как у юноши. Кто знает, подумал Крис, может, Гейбл все-таки время от времени подтягивает кожу? Он более внимательно пригляделся к местам поближе к ушам и, конечно, обнаружил красноречивые шрамчики.

— Под «сучьим делом», я полагаю, вы имеете в виду смерть вашей жены? — спросил он.

— Не саму смерть, — ответил Гейбл, как всегда отмахиваясь от мнения другого человека, не совпадающего с его собственным. — Я имею в виду эту пародию на правосудие, через перипетии которой мне приходится проходить.

Крис подумал о том, есть ли в лексиконе Маркуса Гейбла словосочетание «угрызение совести». Наверное, есть, решил он, но, скорее всего, снабженное негативными, презрительными коннотациями.

— Я добиваюсь от вас только правды, м-р Гейбл, — сказал Крис. — Если вы солгали мне в чем-то, то я не смогу вам помочь при всем желании. И если обвинение докопается до какой-либо правды относительно вас, о которой мне ничего не известно, вы будете обнюхивать стены исправительного заведения с внутренней стороны в течение ближайших пятнадцати лет, как минимум, прежде чем в суде будет принято к слушанию дело о вашем досрочном условном освобождении.

— Что это ты там говорите о тюрьме? — воскликнул Гейбл, вскакивая со стула: его так и распирало от избытка энергии. — Вы здесь как раз для того, чтобы сделать так, чтобы я не попал в тюрьму. — Он перевел глаза с Криса на репродукцию гравюры Дега на стене. — Знаете, а у меня несколько лет висел оригинал. Мне он никогда не нравился, и я купил его не потому, что он мне нравился. Просто Линда думала, что эта картина хорошо смотрится над диваном в гостиной, или что-то в этом роде, не помню уж точно. Но это не важно. Я продал ее на аукционе в прошлом месяце, и мне дали за нее вчетверо больше, чем я заплатил. Эти япошки отрывают с руками любую хреновину. Просто удивительно. Набрасываются, как стая пираний, сшибая друг друга, чтобы освободиться от своих иен, пока на них хоть что-то можно купить...

— Ну а правда?

Гейбл заморгал длинными, как у девушки, ресницами.

— Причем здесь правда? Ах, да. Правда состоит в том, что искусство — это та же коммерция. Сколько я могу за него выручить и какой доход я получу, продав. Цвет, перспектива, формы, оригинальность видения мира — все это ерунда для меня. Честно говоря, я подозреваю, что и для всех людей.

Крис смотрел в окно на голубоватую дымку от выхлопных газов, окутывающую Сентрал-Парк, медленно считая про себя до десяти. — Я не о том. Я — о вашей любовнице, — сказал он, наконец.

— Это чистейшая ложь! — крикнул Гейбл, ударив кулаком по столу. Его лицо застыло в непроницаемую маску, так что у Криса создалось впечатление, что, если по этой маске ударить молотком, она разобьется на мелкие кусочки. — Я любил свою жену. Всякий, кто скажет противоположное, солжет. Понятно?

Крис кивнул.

— Понятно. Но должен вас предупредить, что всю следующую неделю, а может, и часть следующей, на нас будет литься дерьмо, как из рога изобилия.

— Я вам плачу за вашу работу, — сказал Гейбл, уже держась за ручку двери. — Вот и выполняйте ее, черт побери, не спрашивая у меня на то особого разрешения.

Вот тут-то и почувствовал Крис впервые, насколько ненавистна ему его работа. Он всегда верил в святость прав человека, как и в мудрость американской судебной системы. Каждому гарантируется объективное разбирательство, справедливый суд и непредвзятая оценка его проступка здравомыслящими согражданами. Гордость этими достижениями демократии и привела Криса на юридический факультет.

Но теперь, после возвышенных, идейных дискуссий на семинарах, после аргументов, которыми он убедил Макса Стейнера передавать ему безнадежные дела, пришли будни Кругов Ада, когда он сам с тоской во взоре мог наблюдать, как человеческие отбросы проскальзывают сквозь благородные залы, где вершится правосудие. Крис видел, что эти люди насмехаются над законом. Они нанимают ловких юристов, вроде Криса, чтобы те помогли им выкарабкаться. И Крис, с его наивной верой в то, что права каждого человека должны быть защищены, послушно вызволял их, просто отвернув от них глаза, как от бородавки на носу симпатичной женщины. Он предпочитал совать голову в работу, как страус сует ее в песок при опасности. Не его дело, убеждал он себя, судить о личностных качествах его подзащитных. Это — дело психиатров.