Андреас Эшбах - Один триллион долларов Страница 7

– Но ведь это же безумие какое-то, разве нет?

Старый человек чуть приподнял руки:

– Об этом я предоставляю судить вам самому.

– Вернуть людям будущее. Именно я? – Джон вздохнул. Вот и цена всем этим видениям и предвидениям грош. Естественно, в наши дни будущего нет ни у кого. Неизвестно пока лишь то, от какой из многих напастей человечеству придется погибнуть. А то, что оно погибнет, вопрос решенный. Дело лишь за выбором оружия: страх перед атомной войной в последние годы вышел из моды – может, и ошибочно, – зато подскочили акции новых эпидемий – СПИДа, эболы, коровьего бешенства, – не забыть еще озоновые дыры и расширение пустынь, и, как стало слышно, на исходе оказалась питьевая вода. Нет, действительно нет никаких оснований заглядывать в будущее. И он, Джон Сальваторе Фонтанелли, не составляет здесь исключения. Скорее наоборот: в то время как его ровесники сумели позаботиться хотя бы о своем ближайшем будущем, обзаведясь домом, семьей и обеспечив себе стабильный доход, он день не знает, как дожить, и отодвигает подальше даже те события, которые лежат в ближайшем будущем: например, внесение платы за квартиру. Действительно, если найдется кто-нибудь, менее подходящий на роль искателя утраченного будущего для человечества, то Джону было бы интересно взглянуть на этого типа.

Старик снова посмотрел в свою папку.

– В 1525 году, как уже было сказано, Джакомо Фонтанелли вернулся в монастырь, в котором провел свое детство, и рассказал аббату о своем видении. Они пришли к убеждению, что этот сон был послан от Бога, что он сравним с библейским сном фараона о семи тощих и семи упитанных коровах, из которого Иосиф предсказал ему семь урожайных и семь голодных лет, и они решили действовать соответственно. Все состояние Джакомо Фонтанелли было вверено попечению доброго знакомого аббата, правоведу по имени Микеланджело Вакки…

– Вот как, – сказал Джон.

– Да. Моему предку.

– Вы хотите сказать, что ваша семья хранила и умножала состояние моей семьи, чтобы сегодня передать его мне?

– Именно так.

– В течение пятисот лет?

– Да. Семья Вакки занимается такими делами уже пятьсот лет. Дом, в котором находится наша контора теперь, тот же самый, что и тогда.

Джон помотал головой. Непостижимо. Непостижимо, прежде всего на фоне той спокойной уверенности, с какой старик рассказывал ему все эти несообразности. Он попытался воскресить в памяти изрядно оскудевшие сведения из уроков истории, и у него мурашки пробежали по спине: пятьсот лет назад, тогда Колумб еще даже не открыл Америку, его предок уже родился. И этот старый юрист хочет впарить ему ни много ни мало, что его адвокатская семья в промежутке между открытием Америки и первой высадкой человека на Луну только тем и занималась, что сберегала состояние, заложенное на основании сна, – и даже сидя все это время в одном и том же доме!

– Пятьсот лет? – повторил Джон. – Это… я не знаю, сколько это поколений. Неужто за все это время никому не пришло в голову просто забрать два миллиарда себе?

– Никогда, – спокойно ответил Кристофоро Вакки.

– Но ведь ни одна душа бы про это не прознала! Даже сейчас, когда вы мне рассказываете, мне трудно поверить.

– Ни одна душа – может быть, – признал старик. – Но Бог узнал бы.

– А! Вон в чем дело.

Патрон развел руками:

– Наверное, я должен еще кое-что разъяснить. Само собой разумеется, что есть точные распоряжения вашего прародителя, как должна вознаграждаться наша деятельность по управлению состоянием. Мы всегда неукоснительно придерживались этих указаний и неплохо при этом жили, хотел бы я добавить. Разумеется, мы сохраняем и можем предоставить вам все бухгалтерские документы по всем движениям денег на всех счетах и по всем гонорарным выплатам.

«Да, – думал Джон. – Это вы можете».

– И, само собой разумеется, – добавил старый Вакки, – исходная сумма составляла не два миллиарда долларов. Столько денег в те времена, наверное, вообще не было. Состояние, которое заложил в 1525 году Джакомо Фонтанелли, насчитывало триста флоринов, что в пересчете на сегодняшнюю цену золота равнялось примерно десяти тысячам долларов.

– Что? – вырвалось у Джона.

Старик кивнул, и на шее его образовались складочки, наводящие на мысль о динозавре.

– Надо при этом различать покупательную способность и цифру пересчета. Если бы мы сегодня пересчитали и обменяли те деньги, они бы и разговора не стоили – один наш приезд почти целиком поглотил бы ее. Бесчисленные валютные изменения и валютные реформы обычно заслоняют от нашего взгляда тот простой факт, что инфляция обгладывает все состояния – как большие, так и маленькие. Но у Джакомо Фонтанелли был могущественный союзник, – значительно добавил патрон, – и этот союзник – сложные проценты.

– Сложные проценты? – эхом повторил Джон, ничего не понимая.

– Позвольте мне вам объяснить. В 1525 году пересчитанные нами десять тысяч долларов были депонированы в учреждение, которое сегодня называлось бы банком. Тогда банков в нынешнем понимании еще не было, но зато в тогдашней Европе, особенно в Италии, было процветающее хозяйство и хорошо функционирующий рынок капитала. Подумайте только, Флоренция тогда была метрополия денег, в четырнадцатом веке ею владели такие богатеи, как Барди и Перуджи, а в пятнадцатом веке – Медичи. Существовал, правда, церковный запрет на ростовщичество, но его невозможно было придерживаться, потому что без процентов рынок капитала не может существовать: никто не станет давать ссуды, которые ничего не приносят, кроме убытка из-за инфляции. Инвестиции Джакомо Фонтанелли идеально совпали с развитием хорошо функционирующего международного рынка денег в шестнадцатом веке. Мой прародитель Микеланджело Вакки выбрал надежный способ вложения, хоть и сравнительно малодоходный – под четыре процента. Это значило, что в конце 1525 года в пересчете на доллары набежало четыреста долларов процентов, которые были прибавлены к исходной сумме, так что в следующем году инвестировалось уже не десять тысяч, а десять тысяч четыреста долларов. И так далее.

– Я знаю, что такое сложные проценты, – проворчал Джон, все еще ожидавший какого-то внезапного поворота сюжета: открытия сокровища инков, появления золотых приисков, чего-нибудь в этом роде. – Но ведь это же мелочь.

– О, я бы не сказал, – улыбнулся старик и взял в руки лист бумаги, на котором стояли длинные колонки цифр. – Как и большинство людей, вы недооцениваете, что могут сделать сложные проценты в союзе со временем. А ведь это легко подсчитать, поскольку, хоть фактические условия всегда слегка изменяются, в среднем мы смогли все это время держать четыре процента начисления. Это значило, что в 1530 году, пять лет спустя после основания счета, сумма составляла уже больше двенадцати тысяч долларов в пересчете на сегодняшние деньги. В 1540 году это было уже восемнадцать тысяч, а к 1543 году сумма удвоилась. Соответственно, удвоилась и сумма начислений.

Джон предчувствовал что-то, хотя не смог бы сказать, что именно. Но что-то великое. Что-то захватывающее дух. Что-то вроде айсберга, вроде обрушения мамонтового дерева.

– А дальше, – улыбнулся Кристофоро Вакки, – все идет, как в истории про шахматную доску и рисовые зернышки, число которых на каждой следующей клетке удваивалось. Потому что четыре процента годовых означают, что капитал удваивается каждые восемнадцать лет. В 1550 году он составлял двадцать шесть тысяч долларов, в 1600 году уже сто девяносто тысяч. В 1643-м была преодолена граница миллиона. В 1700-м было девять с половиной миллионов, в 1800-м уже четыреста восемьдесят миллионов долларов, а в 1819 году был достигнут миллиард…

– Боже мой, – прошептал Джон и снова ощутил на себе давящую тяжесть чего-то огромного, неподъемного. Только на сей раз оно навалилось на него со всей мощью. Пощады больше не было.

– Когда начался двадцатый век, – безжалостно продолжал старик, – состояние Фонтанелли переросло двадцать четыре миллиарда долларов, разделенное на тысячи счетов, распределенные по тысячам банков. Когда началась Вторая мировая война, это было уже сто двенадцать миллиардов долларов, а когда она закончилась – сто сорок два миллиарда. К решающему дню, то есть вчера, состояние составило – уже ваше состояние – приятно круглую сумму почти ровно в один триллион долларов. – Он самодовольно улыбнулся: – Со всеми процентами и процентами на проценты.

Джон глупо таращился на адвоката, двигая нижней челюстью, но не произнося при этом ни звука, потом откашлялся и, наконец, прохрипел голосом туберкулезника:

– Один триллион долларов?

– Один триллион. Это тысяча миллиардов. – Кристофоро Вакки кивнул. – Это значит, вы самый богатый на земле человек, даже богатейший человек всех времен, и с большим отрывом. Триллион долларов только за один этот год принесет вам не меньше сорока миллиардов долларов процентов. Есть на свете две-три сотни долларовых миллиардеров, смотря по тому, как считать, но вряд ли среди них наберется десяток, чье состояние больше ваших процентов за один этот год. Никто никогда не имел хотя бы приблизительно столько денег, сколько будете иметь вы.