Дафна дю Морье - Синие линзы Страница 7

— Ты это серьезно — насчет сестры Энсел? — спросил Джим.

Она спокойно смотрела, как он подпиливает ногти. Он всегда носил пилку в кармане. Раньше Мада не придавала этому значения — пилка была неотъемлемой частью Джима, как его вечное перо и трубка. Только теперь она поняла, что за этим крылось: ястребу нужны острые когти, чтобы терзать свою добычу.

— Не знаю, — сказала она, — мне кажется довольно глупо брать с собой сиделку, раз ко мне вернулось зрение.

Он ответил не сразу. Голова глубже ушла в плечи. Его темный деловой костюм напоминал оперение большой нахохлившейся птицы.

— Я лично высоко ее ценю, — сказал он. — А ты, естественно, будешь слаба первое время. Я за то, чтобы не менять прежний план. В конце концов, если наши ожидания не сбудутся, мы всегда можем ее отослать.

— Возможно, — сказала его жена.

Она пыталась припомнить кого-нибудь, кому она могла доверять. Нет, у них никого не осталось. Родных раскидало по свету. Брат с женой жили в Южной Африке, из друзей в Лондоне она ни с кем не была очень близка. Не до такой степени. Никого, кому она могла бы сказать, что сиделка превратилась в змею, а муж — в ястреба. Беспомощность осуждала ее на вечную муку. Она была в своем личном аду. Одинокая, окруженная ненавистью и жестокостью; хладнокровно все взвесив, она больше в этом не сомневалась.

— Что ты будешь делать сегодня вечером? — спокойно спросила она.

— Поеду в клуб обедать, вероятно, — ответил он. — Как это мне надоело. Слава богу, еще два дня, и ты опять будешь дома.

Да, но, попав домой, вернувшись туда вместе со змеей и ястребом, не окажется ли она еще больше в их власти, чем здесь, в лечебнице?

— Гривз точно обещал в среду? — спросила она.

— Да, так он сказал, когда звонил мне сегодня утром. В среду он заменит тебе эти линзы на другие, в которых ты будешь различать цвета.

Которые покажут и тела в их истинном виде. Вот в чем разгадка. Синие линзы показывают только головы. Это было первое испытание. Гривз тоже в этом замешан, и ничего удивительного, ведь он хирург. Он занимает важное место в заговоре… а возможно, его подкупили. Кто это был, старалась она припомнить, кто первый предложил операцию? Их частный врач, после разговора с Джимом? Кажется, они оба пришли тогда к ней и сказали, что операция — единственный шанс спасти ей зрение. Корни заговора уходят в далекое прошлое, в глубь месяцев, возможно, лет. Но с какой целью, ради всего святого? Мада яростно рылась в памяти — не всплывет ли чей-нибудь взгляд, слово, какой-нибудь знак, который позволил бы ей проникнуть в этот ужасный заговор, это покушение на ее жизнь или на ее рассудок.

— Ты даже осунулась, — внезапно сказал Джим. — Позвать сестру Энсел?

— Нет… — вырвалось из ее губ чуть ли не криком.

— Я, пожалуй, лучше пойду. Она просила не задерживаться надолго.

Он встал с кресла — массивная фигура, перья на голове, как клобук, — подошел к ней, чтобы поцеловать на прощанье. Она закрыла глаза.

— Спи спокойно, моя любимая, и ни о чем не тревожься.

Несмотря на страх, она невольно ухватилась за его руку.

— Что с тобой? — спросил он.

Знакомый поцелуй вернул бы ее к жизни, но она почувствовала укол ястребиного клюва, кровавого клюва, больно щипнувшего ее. Когда муж ушел, Мада принялась стонать, катаясь головой по подушке.

— Что мне делать? — повторяла она. — Что мне делать?

Дверь снова отворилась; Мада сунула в рот кулак. Никто не должен знать, что она плачет. Ни слышать этого, ни видеть. Последним усилием воли она взяла себя в руки.

— Как вы себя чувствуете, миссис Уэст?

У изножья кровати стояла змея, рядом с ней — постоянный врач лечебницы. Приятный юноша, он всегда ей нравился, и, хотя, подобно всем прочим, у него была звериная голова, это не испугало ее. Это была голова собаки, шотландского колли. Коричневые глаза, казалось, поддразнивали ее. У нее самой когда-то был колли.

— Могу я поговорить с вами наедине? — спросила Мада.

— Разумеется. Вы не возражаете, сестра? — он кивнул на дверь, и сестра Энсел исчезла. Мада Уэст села в постели и стиснула руки.

— Вы сочтете, что все это глупости, — начала она, — но дело в линзах. Я не могу к ним привыкнуть.

Он подошел к кровати, верный колли, нос вверх в знак сочувствия.

— Очень жаль это слышать, — сказал он. — Они вам не режут?

— Нет, — сказала она. — Нет, я их даже не чувствую. Просто из-за них у всех странный вид.

— И ничего удивительного, так и должно быть. Ведь они скрадывают цвет. — Голос его звучал бодро, дружески. — Когда столько времени проходишь в повязке, наступает нечто вроде шока, — сказал он. — Не забывайте, вам порядочно досталось. Глазные нервы еще не окрепли.

— Да, — сказала она. Его голос, даже собачья голова внушали ей доверие. — Вы знаете людей, которые перенесли такую же операцию?

— И очень многих. Через день-два вы будете совершенно здоровы.

Он потрепал ее по плечу. Добрый песик! Веселый охотничий пес!

— И я вам еще одно скажу, — продолжал он. — Ваше зрение сделается лучше, чем раньше. Все станет яснее во всех отношениях. Одна пациентка говорила мне, что у нее было такое чувство, будто она всю жизнь носила очки и только после операции увидела своих друзей и родных в их истинном свете.

— В их истинном свете? — повторила Мада его слова.

— Именно. Понимаете, у нее всегда было слабое зрение. Она, например, думала, что волосы у ее мужа каштановые, а в действительности он был рыжий, ярко-рыжий. Сперва это было для нее ударом, но потом она пришла в восторг.

Колли отошел от кровати, похлопал по стетоскопу, торчащему из кармана, и кивнул головой.

— Мистер Гривз сотворил с вами чудо, можете мне поверить, — сказал он. — Ему удалось вернуть к жизни нерв, который он считал мертвым. Вы никогда им не пользовались — он не действовал. Кто знает, миссис Уэст, может быть, вы еще войдете в историю медицины. Так или иначе, хорошенько отоспитесь. Желаю вам удачи. Зайду утром. Спокойной ночи.

Он потрусил к дверям. Она слышала, как, идя по коридору, он пожелал доброй ночи сестре Энсел.

Ободряющие слова лишь задели ее по больному месту. Правда, в каком-то смысле они принесли облегчение, из них вытекало, что заговора против нее нет. Как и той пациентке с обострившимся чувством цвета, ей было дано не только зрение, но и видение. Она употребила слова, которые произнес врач. Она, Мада Уэст, может видеть людей в их истинном свете. И те, кому она доверяла, кого любила больше всех остальных, оказались ястребом и змеей…

Дверь отворилась, и сестра Энсел вошла в комнату, неся успокоительное.

— Будем ложиться?

— Да, благодарю вас.

Заговора, может быть, и нет, так, но вся вера, все доверие покинули ее.

— Оставьте лекарство и стакан воды. Я приму его позднее.

Она смотрела, как змейка ставит стакан на столик у кровати. Как подтыкает одеяло. Вот извивающаяся шея качнулась ниже и крошечные глазки увидели ножницы, полускрытые подушкой.

— Что это у вас там?

Язык высунулся и скрылся снова. Рука протянулась к ножницам.

— Вы могли порезаться. Я их уберу, вы не возражаете? Чтобы не искушать судьбу.

И ее единственное оружие было убрано, но не в туалетный столик, а в карман.

Одно то, как сестра Энсел их туда сунула, говорило о том, что она знает о подозрении Мады Уэст. Она хотела оставить ее безоружной.

— Не забудьте позвонить, если вам что-нибудь будет нужно.

— Не забуду.

Нежный, как ей прежде казалось, голос звучал вкрадчиво, фальшиво. Как обманчив слух, подумала Мада Уэст, как отступает от правды. Она подождала до одиннадцати часов, когда, как она знала, все пациенты уже были в постели. Затем погасила свет. Это обманет змею, если той вздумается взглянуть на нее через «глазок» в дверях. Она подумает, что ее подопечная спит. Мада Уэст тихонько встала. Вынула одежду из платяного шкафа и принялась одеваться. Надела пальто, туфли, повязала голову шарфом. Одевшись, подошла к дверям и осторожно повернула ручку. В коридоре было тихо. Она стояла неподвижно. Затем перешагнула порог и поглядела налево, туда, где всегда находилась дежурная сестра. Змея была на месте. Сидела, склонившись над книгой. Свет, падающий с потолка, заливал ей голову. Нет, она не ошиблась. Опрятная элегантная форма, накрахмаленная белая манишка, жесткий воротничок, но над ним раскачивалась змеиная шея и длинная плоская злобная голова.

Мада Уэст ждала. Она была готова ждать хоть несколько часов. Но вот раздался долгожданный звук — звонок от пациента. Змейка подняла голову от книги и посмотрела на табло. Затем, надев манжеты, заскользила по коридору в комнату, куда ее вызывали. Постучала, вошла. Не успела она исчезнуть, Мада Уэст вышла в коридор и направилась к лестничной площадке. Ни звука. Она прислушалась, затаив дыхание, затем крадучись стала спускаться. Четыре марша, четыре этажа, но ей повезло — с того места, где сидели дежурные сестры, лестница была не видна.