Эрик Ластбадер - Глаза Ангела Страница 7

— Разумеется, нет. Но если бы ты, Рассел, вместо того, чтобы держать ее на расстоянии, когда она на тебя работала, стал ее другом, или просто союзником, ничего подобного не произошло. И Соларес был бы жив.

— Ариель должен был возбудить у Тори интерес к тому, чем занимался. Кроме того, поскольку я не был уверен в ее стопроцентной профессиональной пригодности, я хотел устроить ей проверку, создав экстремальную ситуацию, которая требовала бы максимального напряжения физических и умственных сил. Согласитесь, я разработал неплохой план, просто в чем-то Соларес допустил ошибку, за что и поплатился жизнью — кто-то его убрал.

— Ариель был не у меня в подчинении, им руководил ты. Вполне вероятно, что из-за недостатка оперативного опыта ты в чем-то ошибся. Скажи честно, неужели ты взял к себе Солареса только для того, чтобы выманить Тори Нан из ее добровольного затворничества, — еще раз насладиться полной властью над ней?

— Да, но вы сами дали свое благословение на увольнение Тори, — возразил Слейд и тут же пожалел о сказанном: стараясь овладеть ситуацией, он попался в умело расставленную Годвином словесную ловушку.

— Я дал лишь согласие, Рассел. Ничего больше, — старик сорвал цветок азалии и вставил его в петлицу.

Рассел ничего не ответил, размышляя о том, как бы ему одновременно избавиться от тирании Годвина и завладеть его секретами. Надо непременно выяснить, кто расправился с Ариелем Соларесом, но сделать это самому, собственными средствами. Он прекрасный администратор, у него своя сеть агентов. Почему нет? На Годвина работает секретная служба советских диссидентов, и у него, Рассела, тоже будет секретная служба, вот так.

Тори разбудило пение перепела. Он сидел в густых зарослях кустов, видневшихся сквозь раскрытые жалюзи. В первую секунду она не могла сообразить, где находится, потом вспомнила, — дома, в Лос-Анджелесе. Огромная кровать, на которой она лежала, была такая удобная, что из нее не хотелось вылезать. Тори шевельнулась и тут же услышала, как открывается дверь в спальню. В шикарном шелковом халате и шлепанцах из телячьей кожи, неся в руках поднос с завтраком, в комнату вошла мать Тори.

— Ты уже проснулась, дорогая? — спросила она нежным голосом. «...Как я здесь очутилась?» — удивилась девушка, сощурившись от солнечного света, затем закрыла глаза и стала вспоминать...

...Запах сигарного дыма и орехов в сахарном сиропе, загазованный воздух большого города и аромат дорогих духов... Затхлая плесень подземелья... Мелькание света в кромешной тьме, безумная игра теней, гулкие звуки... человеческие кости... Я не хочу больше жить...

...Пьянящее чувство любви, близости, восхитительное ощущение свободы... Потом ...кровь, смерть, ужас и опять липкий страх... Вонь взрывчатки и умирающий человек, уносящий с собой ее любовь, мир и покой.

...Я не хочу больше жить...

— Как чудесно, что ты снова дома, милая, — произнесла Лора Нан, садясь на край постели и ставя поднос рядом с собой, — мы так были обеспокоены твоим звонком. Как ты оказалась в полицейском участке Сан-Франциско?

...Не умирай, Ариель, пожалуйста. Не уходи! Грег мертв; если ты тоже умрешь, я не перенесу этого...

Тори сделала над собой усилие, пытаясь отогнать страшное видение, села в кровати, стараясь не уронить поднос с едой.

— А где папа? — спросила она, заранее зная ответ.

— Он в конторе, разумеется, и прислал свои извинения. Ты же знаешь своего отца, милая, Эллис, как зыбучий песок, всегда в движении. Ой, неужели я сказала «зыбучий песок»? Я хотела сказать «ртуть». Никогда не понимала, как можно спать по три часа в сутки и столько работать? Но Эллис человек привычки; как всегда — спит с трех до шести, ни секунды больше.

Тори смотрела на мать: Лоре Нан шел уже шестой десяток, но выглядела она молодой и свежей — каскад великолепных каштановых волос, ярко-зеленые глаза, нежная кожа без следа косметики и морщин. Невозможно было поверить, что время никак не отразилось на этом красивом лице, но... В Лос-Анджелесе к услугам богатых клиенток были и генная инженерия, и пластические операции, и многое другое. Местное общество прогнало старость прочь, так же как Господь выгнал Адама и Еву из райского сада — навечно. Только в отличие от Рая, в Лос-Анджелесе любили грешить, и, более того, грех всячески поощрялся. Отец Тори любил повторять: «Грех преуспевает здесь больше всего». Можно втаптывать в грязь тех, в чьих услугах не нуждаешься, а перед нужными людьми пресмыкаться!

Спальня была богато обставлена: взгляд Тори скользил по тончайшему китайскому фарфору, украшенному цветочными мотивами, столовому серебру от Тиффани... Вещи вызывали у нее воспоминания и образы детства, большая часть которого прошла в Саду Дианы, который завели родители Тори, отдавая дань моде.

Лора Нан достала льняную салфетку и расстелила ее поверх покрывала.

— Ешь, дорогая, Мария так старалась приготовить все, что ты любишь. Такой великолепной стряпней грех пренебрегать.

Тори улыбнулась матери давно отработанной улыбкой послушной дочери и принялась за еду. Боже, как она была голодна!

Мать наблюдала за дочерью очень внимательно, словно астроном за далекой звездой.

— Эллис обещал вернуться сегодня пораньше. Пообещай мне, дорогуша, что ты не будешь спорить с отцом.

— А я с ним никогда и не спорю, — возразила Тори совершенно машинально.

— Ты, наверное, хочешь побыть одна, правда? — Лора поднялась.

— Нет, — Тори схватила мать за руку и притянула ее обратно. — Нет, не уходи. Обещаю, что не буду спорить с папой.

— Вот и славно, — улыбнулась Лора Нан дочери, — тогда мы сможем поговорить о действительно важных вещах. О твоем счастье, например. Вижу, ты по-прежнему одна, хотя и ожидала, что ты привезешь сюда какого-нибудь друга или приятеля.

— Мама, я очень тронута твоей заботой, но, прошу тебя, не надо. С мужчинами я на время завязала. — Увидев, как вытянулось материнское лицо, Тори добавила: — Не навсегда, конечно, просто сейчас у меня такое настроение, ничего не хочется.

— О, милая моя, как это грустно, — воскликнула Лора, — но у тебя должна же быть какая-нибудь компания, круг знакомых, как у всех! Это же необходимо, без этого нельзя жить, как без света или тепла, например.

— Многие обходятся без тепла и света, мамуля, — возразила Тори.

— Ну, есть такие, разумеется, но это же неправильно. Я только хочу, чтобы ты была счастлива...

— Ты —да, а папа?

— Не начинай все снова, Тори, ты же обещала. Пойми, твой отец упрям и от своей задумки не откажется. Он хочет устроить твою личную жизнь.

— Поэтому, наверное, он не одобряет моего поведения, — в голосе Тори помимо ее воли прозвучала обида.

— Дорогая, он совсем не осуждает тебя. Откуда ты это взяла? Просто он, в некотором роде, разочарован, что ли, особенно после того, как Грег погиб, так и не оправдав надежд отца.

— О, Господи, мама, что значит «не оправдав надежд»? Как он мог их оправдать, если погиб?

— Но твой отец...

— Знаю, знаю, для него это одно и то же.

— Жаль, я огорчила тебя, дорогая Тори, я не хотела, извини.

— Вовсе нет, — Тори отодвинула поднос и откинулась на подушки. — Я устала, только и всего.

— Ты поспи, а я пойду, — Лора поднялась. — Я оставила указания прислуге, чтобы тебя не тревожили. На этом этаже сегодня пылесосить не будут.

Что-то новое! Мать строго следила за тем, чтобы в доме убирались ежедневно, включая воскресенья.

— Мама, ты днем будешь дома?

— В три часа у меня встреча в студии. (Лора Нан называла «студиями» все киностудии, где ей доводилось сниматься.) Мария накормит тебя обедом.

— Нет, я подожду, и мы пообедаем вместе.

— Там будет видно, милая, — Лора Нан смотрела на Тори с улыбкой, которую знали миллионы ее поклонников по всему миру, — ты отдохни пока, ладно?

Оставшись в одиночестве. Тори глубоко, с облегчением вздохнула, словно все время разговора с матерью она сдерживала дыхание. Словно стояла под ярким светом прожектора, близко-близко, так что стало горячо, а потом прожектор выключили. И как только отец столько лет прожил рядом с женщиной, перед которой не мог устоять никто, и сохранить свою индивидуальность, остаться самим собой?

Актеры народ особый. Они примеряют на себя и носят разнообразные личины, как обычные смертные носят одежду, переодеваясь зачастую несколько раз в день. Для сцены, понятно, такое хамелеонство необходимо, а вот в семейную жизнь оно обычно вносит дискомфорт, делая родственные связи сложными, неустойчивыми и иногда более чем странными. Жить рядом с актером или актрисой значит без конца блуждать среди множества отражений в огромной зеркальной комнате, не зная, какое из отражений настоящее.

Тори с малолетства столкнулась с привычкой матери постоянно играть; вот и сегодня о ее разговоре с дочерью нельзя было сказать наверняка, был ли он искренним или мать находилась в образе, репетируя очередную роль. Отцу в его семейной жизни приходилось явно нелегко, и вряд ли можно было ему позавидовать.