Майкл Бламлейн - По живому Страница 7

Человек, страдающий подобной формой потери памяти, недееспособен. Механизм получения и обработки сенсорной информации не работает, нарушена воспроизводящая способность, поэтому интеллект практически отсутствует.

Существует другая форма амнезии, глубокая по своей сути, но с меньшим поражением познавательной способности. При этом интеллектуальная деятельность и поведение человека кажутся вполне нормальными. Речь идет о Корсаковском синдроме (или психозе). По времени он может быть ретроградный — когда пробел воспоминания предшествует наступлению психической болезни, и антероградный — когда больной не помнит того, что произошло и происходит после возникновения психического заболевания. Так проявляется частичная амнезия. В большинстве случаев причиной Корсаковского синдрома является хронический алкоголизм. Больные, как правило, хорошо помнят события, происходившие до болезни, но новые впечатления моментально забывают: с кем только что вели беседу, что видели, что говорили, что ели. Они склонны рассказывать неправдоподобные истории о себе, подлинных же воспоминаний у них нет. Они фантазируют, порою до абсурда. Их остроумие и живость воображения могут обмануть собеседника, тот не заметит ничего необычного. Но оставшись наедине с собою, такой больной все забывает. Картинка вспыхнула и погасла, потому что внутренних корней у нее нет. В результате их жизнь — это истории, ими рассказанные, постоянно меняющиеся, в зависимости от степени психического расстройства, вызванного алкоголем.

Правда, неизвестно, был ли в практике С. С. Корсакова пациент, заявлявший о своей принадлежности к противоположному полу.

Терри подал яичницу, сел сам и стал есть. Фрэнки не шелохнулся. Время от времени Терри поглядывал на нее и мотал головой. Наконец не выдержал и показал вилкой на стул.

— Да сядь же.

Фрэнки нахмурился, сел. А когда сел, то вспомнил, что надо есть. Взглянув на золотисто-коричневую корочку, почувствовал, что голоден как собака. И стал сгребать кашицеобразную яичницу себе в рот.

— Я еще хочу, — заявил он, закончив.

— Возьми в холодильнике.

— Я хочу такое же.

— Пожарь сама.

Фрэнки не двинулся с места.

— Ты что, забыла даже, как готовить? — спросил Терри, бросив на нее косой взгляд.

Фрэнки нахмурился, уловив в голосе насмешку. Наконец он встал и открыл холодильник. Там лежала зелень, открытая коробка молока, маргарин в фольге и всевозможные пластиковые упаковки. Все казалось незнакомым. Пока искал яйца, он начал мерзнуть. Холодный воздух струился по телу, соски огрубели, кожа на руках и груди стала "гусиной". Наконец он сообразил, что стоит голый и, повернувшись к Терри, спросил:

— Где моя одежда?

Терри недоуменно пожал плечами. — Где всегда.

А для Фрэнки "всегда" ничего не значило. Он вопросительно смотрел на Терри.

— В комнате, — ответил тот, махнув рукой. — Может, оденешься, пойдем куда-нибудь. Что скажешь?

Фрэнки повернулся и направился туда, откуда пришел. Но у первой же двери остановился и заглянул внутрь. Раковина, унитаз и ванна. Унитаз напомнил о том, что есть и другие нужды, помимо приема пищи. Он вошел, закрыл за собой дверь. Подняв седушку, встал, ноги на ширине плеч, как это делают мужчины. И стал мочиться.

Струя не получалась. Лишь половина мочи попала в унитаз, а остальная, разливаясь веером по краям его и ногам, стекала ручейками на пол. Фрэнки недовольно нахмурился. Здесь было что-то не так, удивляли и бусинки, свисавшие с волос на лобке. Опять кошмар в голове. Он запаниковал. Дыхание резко участилось. В пальцах пощипывало, мышцы дергались. Воздуха не хватало, он дышал все чаще. В голове потемнело, комната завертелась перед глазами. Он упал на пол.

Минуты через две он пришел в себя и обнаружил, что лежит на полу, голый, весь в моче, гадкий. Попытался встать, как-то изловчился и влез в ванну, дрожащими пальцами задвинул занавеску с разводами плесени и пустил горячую воду. Не сразу, неохотно из душа полилась вода, с шумом окатывая ему спину. Фрэнки в блаженстве закатил глаза, на которые наворачивались слезы удовольствия, первого — с тех пор как он стал мужчиной.

Он долго мылся, пока не кончилась горячая вода, потом насухо обтерся и вылез из ванны. Над раковиной висело запотевшее зеркало. Фрэнки хотел было приступить к бритью, но решил, что сейчас самое время одеться. Намотав по-мужски полотенце на бедра, он вышел из ванны и направился в комнату; он смутно ощущал, что ему надо туда, только там он сможет начать все заново, и это новое будет правильным. А сейчас раскалывается голова и время от времени к горлу подступает тошнота.

В спальне он сел на матрац, рядом на полу лежала куча мятой женской одежды и сумка, из которой торчало горлышко бутылки. Фрэнки схватил бутылку, отвинтил крышку и, не задумываясь, хлебнул. Внутри приятно обожгло. Он отхлебнул еще.

Вскоре исчезла головная боль, он почувствовал себя спокойнее, не так часто тошнило, он развязал полотенце и стал подыскивать себе одежду. У стены стоял комод, рядом шкаф — оттуда пахло чем-то сладким и сигаретами. Фрэнки прошелся по вешалкам: платья, жакетки, блузки, юбки; на полу: туфельки, сандалии с завязками; с крючков свисали шляпки — совершенно ничего, что можно надеть мужчине. Наконец в углу он обнаружил пиджак в елочку и брюки, из комода достал мужские трусы, мятую рубашку с воротником на пуговицах — сел на кровать и все это надел.

Трусы были окей, а вот все остальное — трудно сказать. Пиджак и рубашка висели как морские водоросли, а когда он встал, брюки свалились. Рассердившись, он стащил все с себя и уставился на шкаф и комод как на врагов. Спустя какое-то время снова принялся искать.

На самом дне ящика в шкафу он нашел изношенные джинсы. Отвороты уже пообтрепались, коленки порвались. Зато было как раз. И даже то, что одежка мятая, казалось, ему шло. Подтянув джинсы к талии и застегнув молнию, Фрэнки впервые почувствовал: это то что надо. В другом ящике обнаружил выцветшую безрукавку с какой-то надписью и рисунком, что именно, не обратил внимания. Она висела свободно, мешком, скрывая неприятно женственные изгибы тела.

Он еще раз глотнул из почти пустой бутылки, удивляясь, откуда к этой пузатой у него такая страсть. Дрожь немного унялась, да и в голове стало яснее. Влив в горло последние капли, он бросил бутылку на матрац. Вот теперь, подкрепившись, он готов встретиться с тем человеком.

Человек по-прежнему сидел в кухне — ноги на столе, в руках газета. При появлении Фрэнки он скосил глаза.

— Ну что, тебе лучше?

Фрэнки уселся на стул — по-деловому, но с опаской. — Нам нужно поговорить.

— Я думал, ты терпеть не можешь эту рубашку.

Фрэнки опустил глаза. На рубашке человек в лодке удил рыбу. На скрытом под водой крючке сидела русалка, обвив крючок хвостом. Над головой рыбака висела фраза "Ушел ловить" с перечеркнутыми буквами и подписанными новыми, так что получилось: "Ушел любить". А под хвостом русалки в скобках другая фраза: "Если ловится всякая рыбка, значит — классная наживка." Какая наживка, непонятно: крючок совершенно чистый.

— А крючок-то пустой, — заметил Терри, ухмыляясь. — Заманивает то, что выбор безграничен… Ну конечно, это было еще до того как мы познакомились.

— Я не тот человек, за кого ты меня принимаешь.

Он широко улыбнулся. — Раньше ты носила в клетку, ты об этом?

— Я не Фрэнки, как ты меня все время называешь. Я вообще не женщина.

Терри погрозил пальцем. — Плохо начинаешь, Фрэнки.

— Я не Фрэнки. — Несмотря на алкоголь, или из-за алкоголя, Фрэнки разволновался и, облокотившись на стол, выкрикнул: — Я мужчина.

Терри вздрогнул: в голосе звучала угроза. Ему вдруг захотелось зарыться в газету, но он опасался, что это только разозлит Фрэнки. — Почему ты настаиваешь на том, чего никак не может быть? Это же ложь.

— Я настаиваю, потому что это правда. Со мной что-то произошло. Я только не знаю что, не знаю как это случилось. Я не помню ничего, что было со мной до этого утра.

— До этого утра ты напилась до чертиков, напилась так, что у тебя мозги съехали набекрень.

— Напилась?.. Фрэнки призадумался. — Я не помню, чтобы мне нравилось напиваться, — сказал он, силясь хоть что-нибудь вспомнить из прошлого. — Но только что… там… мне показалось… выпить — это так естественно, как бы само собой разумеется.

— Ты пьяница, бэби. Алкоголичка. У твоего тела одна только страсть — бутылка.

— Но это не мое тело. В нем кто-то еще живет… Она.

Терри хлопнул газетой по столу. — Какого черта, Фрэнки? О чем это мы говорим?

— Я не знаю. Я… ты… это место. Я ничего не понимаю.

— Что еще скажешь?

— Это тело не мое…

— Ну конечно. Сразу же видно, что ты мужик.

У Фрэнки перекосилось лицо. — Ты смеешься надо мной, да?