Полина Дашкова - Золотой песок Страница 76

– Подождите, но ведь издательство должно быть заинтересовано, чтобы имя автора мелькало в газетах. Это реклама. Почему они его прятали от корреспондентов? – удивился капитан.

– Виктор Годунов не нуждался в рекламе. Он продавался «всухую».

– То есть?

– Не требовалось никакой раскрутки. Они это просекли довольно быстро. Даже если бы за это время не вышло ни одного интервью с ним, если бы он ни разу не появился на телеэкране, его книги все равно раскупались, как горячие пирожки. А издатели, люди сообразительные, старательно внушали ему, что он – один из многих и ничем от прочей детективной братии не отличается, просто они придумывают такие интересные серии, так ярко, заманчиво оформляют книги… Читателя именно это привлекает, а все авторы в серии обязаны быть на одно лицо. Тех, кто продается плохо, пытаются вытянуть рекламой. А Никиту постоянно вбивали, как гвоздик в доску, в общий ровный строй. Поток. Конвейер. Качество продукции не имеет значения. Они постоянно убеждали его, будто книги его покупают вовсе не потому, что они хорошо написаны, а потому, что так классно изданы. Поначалу платили страшно мало и боялись, что на него под видом журналистов выйдут лазутчики из других издательств, предложат больше, и он уйдет.

– Так не проще ли было заплатить больше? Зачем такие сложности? Тем более – не надо было даже на рекламу тратиться.

– Заплатить больше всегда трудней, – усмехнулась Татьяна, – люди, которые ворочают миллионами, с легкостью могут бросить сотню тысяч на какой-нибудь дурацкий провальный проект, но готовы удавиться за пару сотен долларов. Это невозможно объяснить логически, но это так.

– Но они ведь должны были понимать, что не сумеют врать и прятать его бесконечно. Рано или поздно на него выйдут и журналисты, и другие издатели.

– Чем позже, тем лучше. Перекупить перспективного автора вначале, на взлете, это очень выгодно. Он сам еще не знает своей настоящей цены, не успел освоиться, оглядеться, он еще наивный, тепленький. Никита именно таким и был. Во всем, что касалось денег, выгоды, он был совершенным балдой. Они сразу почувствовали в нем это и дурили как хотели. Кстати, псевдоним его уговорили взять именно из этих соображений. Им было удобней, чтобы он как можно дольше оставался этакой Золушкой, ощущал себя серым безымянным крысенком, одним из многих, милостиво пригретых щедрыми меценатами-издателями.

– Я слышал, ему пришлось взять псевдоним потому, что в издательстве уже печатался автор, которого зовут Никита Ракитов, – заметил капитан.

– Ну конечно, – хмыкнула Татьяна, – это они вам так сказали. Но дело в том, что Никитой Ракитовым они назвали автора, который появился у них на полгода позже. Они уверяли потом, что так получилось случайно. Конечно, они случайно забыли на минуточку настоящее имя Виктора Годунова!

– Но зачем?

– Сложно сказать. Иногда они вели себя так, что не поймешь, где кончается обычный хамский пофигизм и начинается коммерческий расчет.

– А почему он вообще согласился на псевдоним?

– Устал спорить с ними. Они задерживали выход книги до тех пор, пока он не согласился. Просто махнул рукой: делайте что хотите. У них удивительная способность забалтывать, заговаривать зубы. Да и не думал он тогда, после первого романа, что дело так далеко зайдет, что он станет таким знаменитым.

Она докурила до фильтра и тут же взяла следующую сигарету. По ее блестящим глазам и возбужденному голосу можно было легко догадаться, что вскоре после знакомства проблемы Ракитина сделались ее проблемами.

– Почему он не поменял издательство?

– Где гарантия, что другие лучше? К этим он привык, надеялся, сами поймут, что поступают не совсем благородно. А вообще, просто потому, что лентяй и балда. Терпеть не мог конфликтных ситуаций, говорил, будто бы привык выстраивать отношения с людьми по принципу, который с детства внушила ему бабушка, – «худой мир лучше доброй ссоры». В итоге давал себя дурить как угодно.

– Простите, не поверю, – мягко перебил ее капитан, – я читал его романы, и не поверю, что Никиту так просто было обдурить.

– Он отлично понимал все их хитрости, но вместо того, чтобы разозлиться, – забавлялся, подшучивал, даже сострадал, говорил, как же им, бедным, сложно жить. Какое-то вязкое, низкопробное вранье, даже в мелочах. Например, он просил несколько экземпляров своих книг со склада, когда все его авторские экземпляры были раздарены. И тут начиналось что-то несусветное. Представляете, на огромном складе отключались сразу все телефоны и факсы, никакой связи с внешним миром. Прямо гражданская война. В чем же дело? Обычное разгильдяйство? Хитрый коммерческий расчет? На самом деле книги проданы, на складе их нет, но ему, автору, зачем знать такие лестные подробности? Или вдруг оказывалось, что из письменного стола пресс-секретаря издательства таинственно похищена вся пресса за год, то есть не вся, а в основном та, где упоминается имя Годунова. Или вдруг книги его исчезают из продажи. Представляете, в наше время спрос опережает предложение. Так бывает?

– Да, действительно, не совсем современная ситуация, – согласился капитан, – и как это объясняли издатели?

– Ему говорили, будто сломался станок в типографии, был десятидневный простой. Но книги других авторов лежат себе на прилавках. Он смеялся и уверял меня, что глупо искать во всем злой умысел. Он сочувствовал им, бедным, их вранье так грубо, так бездарно, что ловить за руку, возражать просто скучно и унизительно. Видите, какой балда? Ему нужен был рядом человек, который… без которого он пропадет. Вот и пропал.

Капитан заметил, что рука с сигаретой мелко дрожит, а в больших зеленых глазах стоят слезы.

«Ты хочешь сказать, ему нужна была ты, малышка, а он, балда такой, не желал понимать, что пропадет без тебя», – догадался Леонтьев.

– Значит, вам казалось, что Ракитин был слабым человеком и не мог за себя постоять?

– Не хотел. Называл все это базарными склоками и говорил, что он не торговец.

– Вокруг него часто возникали склоки?

– Люди очень тяжело переживают чужой успех, но вдвойне тяжело, если этот успех пришел легко, без всяких посторонних усилий. Известно, как раскручивают других. Обычно это глобальная рекламная кампания которая стоит несколько сотен тысяч долларов. Платные статьи, платные телеинтервью, постоянное мелькание в прессе и на экране. А Годунова никто не раскручивал. Я уже сказала, издательству его успех не стоил ни копейки. Ни одной заказной статьи, ни одного платного телеинтервью.

– Ну, одна платная статья все-таки была, – усмехнулся капитан, – только вовсе не рекламная. Кстати, вы, случайно, не знаете, кто стоит за этим цветочным псевдонимом?

– Вы имеете в виду мадам Тюльпанову? Конечно, знаю. Многие знают. Один именитый коллега особенно болезненно переживает факт появления Виктора Годунова. До Годунова он был единственной звездой жанра. Как-то он признался в интервью, что, если его сильно раздражает кто-то, он делает этого человека персонажем очередного романа и расправляется с ним, топчет в свое удовольствие. Когда Виктор Годунов стал таким же именитым, но, в отличие от коллеги, без всякой раскрутки, тот убил в своем романе высокого белобрысого мужчину, которого звали Виктор Гордонов. Правда, герой был не писателем, а почему-то колдуном, но параллель заметили многие. Коллега расправился с соперником зверски. Бедный Гордонов истек кровью после жестоких пыток. Но этого мало. Никто не оплакивал его трагическую кончину, даже родители и родная сестра, наоборот, все вздохнули с облегчением, таким противным, никчемным человеком он был.

– Забавно, – произнес капитан без всякой улыбки и закурил.

– Колдун Виктор Гордонов и литературный критик Мария Тюльпанова – это плоды творчества одного человека, солидного, преуспевающего коллеги. Вы не спрашиваете, кого я имею в виду, – заметила Татьяна, – наверное, сами догадались?

– Конечно, – кивнул Леонтьев. – Это не сложно. Какова была реакция Никиты?

– Он сказал, что в этом есть нечто древнее, языческое, словно литература, пройдя по кругу, вернулась к первобытным истокам, к мифу, к заговорам и заклинаниям. Чучело врага терзают, рвут на части, сжигают на ритуальном костре и прыгают вокруг, погромыхивая бубнами. Он читал и хихикал, как мальчишка. Я ему сказала: «Ты зря веселишься, представь, как он ненавидит тебя». Знаете, что он мне ответил? «А ты представь, как этот господин, толстый, рыхлый, солидный, скачет вокруг ритуального костра в набедренной повязке из ракушек и стучит в шаманский бубен. Совершенно непристойное зрелище».

– Он как-нибудь ответил на этот выпад?

– Никак. Он не сумел дочитать роман, сказал мне, что это никакой не выпад, а стон. Некрасова процитировал: «Этот стон у нас песней зовется».

– Ну хорошо, а статья мадам Тюльпановой? Неужели не возникло желания хоть что-то возразить? Ведь это более чем откровенно, особенно последние слова про киллера. Даже угрозой попахивает.