Белобров-Попов - Красный Бубен Страница 8

Но это было не главное. Если бы только это! Если бы только этот стол, какой во время войны можно было увидеть только на картине, а не так вот прямо перед собой! Русские солдаты, которые повидали за годы войны всякого, конечно бы, выдержали и это. Но то главное, что они увидели еще, чуть не уложило их в обморок, как немецких культурных женщин от запаха солдатских портянок.

За столом в дубовом кресле с подлокотниками сидел в смокинге и белой рубашке немец с портрета. На вид немцу было лет пятьдесят с небольшим. Впрочем, могло быть и сорок, и шестьдесят. Его лицо ежесекундно как будто изменялось, оставаясь вроде бы неподвижным.

Немец поднялся навстречу, кивнул головой и сказал на чистом русском языке:

– Здравствуйте, товарищи освободители! Как удачно, что вы оказались в нужное время в нужном месте. Я тут, признаться, скучаю один. И сегодня как раз думал – как было бы славно разделить мою скромную трапезу с мужественными воинами восточными славянами. Я не раз гостил в вашей прекрасной стране и имею очень высокое мнение о вашем великом народе. Народе-труженике, народе-художнике, народе-освободителе угнетенных. Я сам не раз бывал угнетен западноевропейскими поработителями и скрывался от них в России. Там, в этой суровой заснеженной стране, я понял, что такое свобода и оценил по достоинству благородство и гостеприимство русских. И теперь я хочу, в знак благодарности, совершить ответный жест. – Он сделал приглашающий жест к столу. – Прошу же, товарищи бойцы, сесть за стол и разделить со мной ужин.

Друзья не знали, что делать. Всё это было как-то уж слишком. Замок этот, портрет какой-то шибздопляцкий – то у него усы отрастают, то очки… А теперь еще этот немец живой… только без зубов… И говорит на чистом русском языке… Может, он шпион из Абвера?.. Или, может, он генерал Власов, вол-чина позорный?.. Но говорил разумно и угощал пожрать… А солдаты усвоили, что от приглашений пожрать в военное время не отказываются. К тому же они так проголодались, что в тишине зала было слышно, как урчат их желудки.

– А чем докажешь, что еда не отравлена? – спросил Стропалев, грозно сдвинув брови к переносице. – А то мы знаем вас… фашистов…

– Я не фашист никакой, – незнакомец развел руками, – и никогда фашистом не был… Жидомасоном меня еще можно назвать с некоторой натяжкой… Но фашистом – извините… Сами вы фашист, – добавил он обиженным тоном.

– Что ты сказал, фриц?! – Мишка перехватил автомат. – Это я-то фашист?!. Да ты за такие слова!.. – Он чуть не задохнулся от ярости. – Я из тебя сейчас сделаю котлету по-киевски! Ты знаешь, что такое котлета по-киевски?!. Ферштеен зи зих?!.

– Да, – ответил немец. – Прекрасно знаю. Свернутое в трубочку мясо курицы со сливочным маслом внутри… Правильно?

Мишка опустил автомат.

– Правильно… – ответил он немцу. – Еще раз меня фашистом назовешь, получишь пулю в живот…

– Больше не назову, – сказал немец, прикладывая ладонь в блестящей черной перчатке к груди. – Теперь я понимаю, что, на ваш взгляд, немцу называться фашистом естественно, а русскому – противоестественно… – Он на мгновение задумался. – Тогда я вас буду называть противофашистами…

– Нечего болтать! – сказал Мишка. – Давай ешь – на что я тебе укажу.

Мишка подошел к столу и стал тыкать пальцами в блюда, а немец их пробовал. Когда немец почти всё перепробовал и с ним ничего не случилось, бойцы сели за стол, положив автоматы на колени.

– Из-за вашей проверки я так объелся, – немец похлопал себя по животу, – что теперь могу покушать только маленький кусочек пудинга. – Он приподнял крышку с блюда и положил себе на тарелку серебряной ложкой небольшой кусочек пудинга с изюмом. – По моим наблюдениям, русские люди недоверчивы к иностранцам. Это, мне кажется, вызвано неблагородным поведением иностранцев, которые плохо себя ведут в гостях.

– Это точно! – согласился Мишка, накладывая рыбу. – Ведут себя, как свиньи!

– Кто к нам с мечом придет, – добавил Семен, как Александр Невский, – тот от меча и погибнет!

– Хм… – немец ложечкой отломил от пудинга и отправил в рот. – А кто с ложкой придет?.. От ложки, вероятно, погибнет?..

– Да, – сказал Мишка. – Хоть с ложкой, хоть с вилкой!

– Но мы не познакомились… Давайте наполним наши бокалы и выпьем за знакомство. Вы какое вино предпочитаете?

– Мы предпочитаем вино – водку, – ответил за всех Мишка.

– Какую водку? – спросил немец.

Мишка насупился.

– Тебе ж говорят – водку!.. А ты говоришь – какую! Водка – это водка! Шнапс!

– Извините, не хотел вас обидеть.

Немец взял со стола темную бутылку и разлил всем по полному бокалу прозрачной жидкости.

Миша понюхал.

– Пахнет водкой… А ну-ка, немец, махни!

– С удовольствием! Меня зовут Себастьян Кохаузен. – Кохаузен пригубил из бокала.

– Э-э, Себастьян, так у нас не принято. До дна!

– Ну, до дна так до дна, – он допил и поставил бокал на стол.

Солдаты немного подождали и, увидев, что с немцем опять ничего страшного не происходит, подняли свои бокалы.

– Михаил…

– Андрей…

– Семен…

– За победу над фашистами!

Бзынь! Буль-буль…

Водка разошлась по телу приятной теплой волной.

– Повторим, – Мишка пододвинул свой бокал.

Кохаузен налил всем еще.

Выпили.

– Ты откуда здесь такой взялся? – спросил Мишка.

– И почему так чисто по-русски шпрехаешь? – добавил Андрей.

– Ты случайно не генерал Власов? – поинтересовался Семен.

Кохаузен улыбнулся.

– Увы, я не генерал Власов… Вы, товарищи противофашисты, наверное, подумали, что раз я живу во дворце, – он обвел вокруг рукой, – если уж я не фашист, то непременно немецкий барон-кровопийца. А это совсем и не так… На самом деле, я старый сотрудник КОМИНТЕРНА, соратник Владимира Ульянова!.. – он сделал паузу, оценивая, произведенное впечатление. – Я, между прочим, вместе с Лениным ехал в Россию в пломбированном вагоне, помогать ему делать революцию!

– Пиз…шь?! – выдохнул Стропалев.

– Извините?

– Я говорю: пиз…шь!.. Чего-то мы тебе не верим!

– Видали мы таких биздаболов! – добавил Семен. – С Лениным его запломбировали! Вот гусь!

– Пломбируев! – Андрей захмелел.

Немец вроде бы ничуть не обиделся.

– Ну что ж, мне вполне понятно ваше недоверие, – сказал он. – Во-первых, действительно, сложно поверить, что на войне в каком-то замке сидит какой-то, как вы выражаетесь, Пломбируй и уверяет, что он соратник Ленина. И всё же это так. И если вы, товарищи противофашисты, не возражаете, я расскажу вам, как это было.

– Ну, попробуй, – Мишка отломил от поросенка ногу и впился зубами в румяную хрустящую кожу. – А мы пока поедим.

Себастьян Кохаузен взял с бюро коробку с сигарами.

– Разрешите вам предложить?

Солдаты взяли по две и вставили их себе за уши.

– Итак, я начинаю… Я родился в преуспевающей немецкой семье. Мой папа был преуспевающий фабрикант, производитель чугуна и стали. Мама – баронесса фон Петц. Но и мама и папа мне с юности не нравились. Я долго не мог понять почему, пока в шестнадцать лет не прочитал все труды Маркса и Энгельса. И тогда я всё понял. Мои родители были мне чужды, потому что они являлись яркими представителями класса эксплуататоров. А я не мог олицетворять себя с этим классом. И всё же это были мои родные мама и папа, и я ужасно мучился и страдал, не зная, как мне поступить. Мои противоречия разрешились чудесным образом после знакомства с Владимиром Ульяновым, который в то время находился в Германии. Мы познакомились с ним в пивной «У Шульмана», куда я частенько захаживал залить свое горе двумя-тремя кружечками светлого пива.

– Чего это Ленин делал в пивной? – подозрительно спросил Семен.

– Читал газету и пил кофе с молоком и сахаром…

– Ладно…

– Много раз я замечал в пивной этого странного человека с большим лбом и пронзительными умными глазами. Мне ужасно хотелось с ним познакомиться, но не было повода. Мы, немцы, более скованны, чем русские, и не можем знакомиться просто так. Частенько Ленин приходил в пивную с шахматной доской и играл в шахматы с хозяином заведения на чашку кофе. И вот однажды, когда хозяин Шульман приболел и лежал на втором этаже в постели, Владимир Ильич, оглядев заведение, пригласил меня совершенно запросто сыграть с ним партию. Для русских, как вы сами знаете, обратиться к незнакомцу не составляет никакого труда. Так мы познакомились, и уже через три часа мне казалось, что я знал этого человека всю жизнь. Мы подружились. Позже Ульянов объяснил мне мою проблему с родителями. Он объяснил, что я родился среди буржуазии, а воспитывался среди интеллигентов. Интеллигенты – это говно, а буржуазия – вчерашний день, который скоро похоронят пролетарии всех стран. Когда я это узнал, мне стало легко и свободно.

– Может, ты и врешь, – сказал Семен, – но слова эти чисто ленинские. Потому что никто кроме Ленина не мог сказать так хорошо! Интеллигенция – говно, буржуи – покойники. Выпьем за Ленина! Он вечно живой!