Дмитрий Сафонов - Радио Судьбы Страница 8

Она пришла к мужу и голосом, дрожащим от слез, спросила:

– Что это? Зачем ему все это?

Николай крепко обнял ее и прижал к себе. Он задрал голову к потолку, в глазах вдруг защипало, и поперек горла встал какой-то комок. Он поцеловал жену в макушку и сказал:

– Все в порядке, мать. Все в порядке. У нас все хорошо. Положи на место и не говори, что видела. У нас... – Он хотел добавить «замечательные дети», но дыхание вдруг перехватило, и он еще раз поцеловал жену.

Они стояли, обнявшись, несколько минут. Потом он сказал:

– Я пойду на лестницу. Покурю. А ты положи все на место.

Николай знал, в чем причина нового увлечения Сережки. А если так – значит, все действительно хорошо. И чего нас жалеть? У НАС ВСЕ ХОРОШО.

– Ты, наверное, хотел есть, а? – Николай прищурился. – Проголодался, обжора?

Ванин рот растянулся до ушей. Он обрадовано закивал:

– А... е... вку... А... е... вку! – и ткнул пальцем в потолок. «Что это может означать? Тарелку – понятно. А при чем здесь небо?»

– Уже встаю. – Николай откинул одеяло. – Что-то я разоспался сегодня.

Он нащупал босыми ногами тапки и, шаркая, дошел до стула, где на спинке висела одежда: футболка и джинсы. – Сейчас позавтракаем, а потом пойдем позвоним маме и

Сержику.

Еще одно Ванино словечко. Он называл брата Сержиком. Оставалось только удивляться, откуда он подцепил это. Неужели сам придумал?

Что он сделает на завтрак? Скорее всего, глазунью. Ваня говорил «а.. у... йя...» и смешно выпучивал глаза. Глазунья – значит, глаза. Связь очевидная. Только идиот может не понимать этого. Но ведь Ваня не был идиотом.

Вот в чем штука! Николай в который раз поймал себя на мысли, что не считал Ваню идиотом и вообще – неполноцен ным. Просто он немножко не такой, как все. Ну и ладно. И хватит об этом.

Он вышел на веранду и нагнулся над умывальником. Сложил ладони ковшиком и ткнул ими в железный стержень.

Николай умывался, с наслаждением отфыркиваясь. Не глядя, он протянул руку к мыльнице, намылил лицо и руки и стал смывать пахнущую яблоком пену.

Когда он открыл глаза, то увидел, что на дне раковины краснеют какие-то сгустки. И почувствовал металлический вкус во рту.

Николай провел ладонью по губам.

Кровь! Откуда? Внезапно словно молния проскочила у него в голове. Короткий, но очень болезненный разряд пробил мозг– от уха до уха.

Николай покачнулся и чуть не упал.

Боль была нестерпимой. Но, к счастью, она длилась очень недолго: всего лишь долю секунды. Она исчезла – так же быстро, как и появилась. Но... Она не исчезла БЕССЛЕДНО. Что-то осталось. Что-то изменилось. Что-то... Он сам не мог понять что.

Николай снял с плеча полотенце. На светлой ткани остались две красные полосы. Кровь по-прежнему сочилась из ноздрей.

– А...а!.. А...а!.. – Ваня подошел к нему и взял за руку.

Ему было шестнадцать, но по росту он уже догнал отца. Правда, мальчик был таким белым и рыхлым... «Рыцарь Белой Луны», – называл его Сержик. И Ване очень нравилось быть Рыцарем. Пусть даже Белой Луны.

Любая палка в его руках превращалась в меч, и тогда стоять рядом с ним становилось опасно Ваня крушил все, что попадалось на пути. Но при этом он так улыбался, что никто и не думал возмущаться, попав под горячую руку Рыцаря Белой Луны. Даже Сержик, скалясь от боли, потирал ушибленное место и говорил:

– Вон, вон, смотри! – и показывал на густые заросли травы, вполне годившиеся на роль неприятельских солдат. – Снеси им головы, доблестный кавалер!

И Ваня вдохновенно принимался за траву, внося смятение и ужас во вражеские ряды.

Сейчас Ваня подошел и взял отца за руку. Он нагнулся, пытаясь заглянуть Николаю в глаза. Затем он сделал нечто странное: положил обе ладони ему на виски и прижал его голову к груди.

– А... е... вка... А... е... вка...– бормотал он. Николай почувствовал, что ему стало легче.

– Тарелка... Да-да... Сейчас будем завтракать. Боль в голове – точнее, ее след – переместилась куда-то к затылку и затаилась там тяжелым горячим слитком. Но... Все-таки что-то было не так. Что-то не так...

Десять часов сорок пять минут. Серпуховский штаб МЧС.

Вячеслав Ковалев, заступивший на пост дежурного вместо Фомина, нажал на кнопку перемотки. Он хотел прослушать запись еще раз.

Из динамиков послышался треск, и затем мужской голос, прерываемый помехами, сказал:

– На трассе Таруса – Калуга, примерно двенадцатый...

На трассе Таруса – Калуга, примерно двенадцатый... Что же там такое случилось?

Ковалев поднял глаза: прямо напротив него, за стеклянной перегородкой, стоял основной пульт – обгоревший и залитый пеной ящик. Пульт, за которым принял это сообщение Лешка Фомин. Свое последнее сообщение за дежурство. А может, просто – последнее сообщение.

Он обругал себя и постарался отогнать прочь эту мысль.

Сейчас лучше думать о другом. О том, что случилось на трассе Таруса – Калуга, примерно на двенадцатом километре. Скорее всего, слова неизвестного мужчины означали именно это – двенадцатый километр трассы Таруса – Калуга.

Ковалев еще раз взглянул на почерневший остов основного пульта и протянул руку к телефонному диску.

– Дракино? Кто говорит? Филонов? Серпуховский штаб МЧС беспокоит. Дежурный Ковалев. Послушай, сейчас в воздухе есть какой-нибудь борт?

Десять часов сорок пять минут. Аэродром «Дракино».

Филонов посмотрел на радар. Он сам не знал, зачем сделал это. Скорее всего, машинально. Ему совсем не требовалось смотреть на экран и листать полетный журнал, чтобы ответить, что в воздухе всего один борт – сорок один ноль восемь. Просто привычка. Нет, не привычка – твердый профессиональный навык.

– Штаб! Слушаете? В воздухе сейчас сорок один ноль восемь – вертолет «Ми-8» с парашютистами на борту.

– Отлично! Филонов, он может изменить полетное задание? Возникла срочная необходимость. Тут какое-то чепэ на трассе Таруса – Калуга, предположительно район двенадцатого километра. Мы не знаем, что случилось. Надо посмотреть.

Филонов прикинул: это километров пятнадцать от аэродрома. Дорога, петляя, успевает пробежать все сорок, но по прямой – не больше пятнадцати.

Он взял сигарету, лежавшую на краю пепельницы (вот это никакой не профессиональный навык, это противная и УБИЙСТВЕННАЯ привычка, от которой необходимо избавляться, впрочем, он говорит себе это уже двадцать четыре года), затянулся. Снова уставился на радар. Вообще-то попробовать можно. Надо только предупредить коллег из ПВО.

Сейчас, правда, не то, что раньше, пятнадцать или даже десять лет назад, когда посторонняя зеленая мушка на круглом экране вызывала у ПВО назойливое желание прихлопнуть ее своей мухобойкой.

Сейчас они немного обленились. Скорее не обленились, а забили на это дело. Что ж, их можно понять. Есть проблемы поважнее, чем чистое небо над Родиной. Личный состав, неуставные взаимоотношения, комитеты солдатских матерей, скудные пайки и мизерные жалованья...

Офицеры помладше думают, чем накормить солдат, а те, что в звании повыше, – как бы чего поизящнее прикарманить... Филонов не знал наверняка, но думал, что это так.

Он поправил наушники.

– Борт сорок один ноль восемь, я база, прием!

– Борт сорок один ноль восемь, слушаю вас!

– Саныч, ребята из МЧС просят посмотреть, что там творится на трассе Таруса – Калуга, примерно в районе двенадцатого километра... Ты видишь?

Вертолет уже успел набрать необходимую высоту: все окрестности лежали как на ладони.

– Вижу дым. База, как поняли? В указанном направлении вижу дым.

«Дым... Значит, неспроста они суетятся. Наверное, какие-то проблемы...»

– Саныч, даю добро на изменение полетного задания. Можешь посмотреть поближе, что там такое?

В наушниках повисло молчание. Потом раздалось:

– Какого черта, Андрей? У меня восемь человек на борту. Сейчас сброшу, потом посмотрю.

– У них что-то срочное.

– У них всегда что-то срочное. На то они и МЧС.

– Саныч, не ворчи. Посмотри и доложи. Ребята никуда не денутся. Это займет пять минут, не больше.

– Пять минут туда, пять минут обратно... Кто горючку будет списывать?

– Не твои проблемы. Спишем. Я сейчас занесу в полетный журнал вводную. Все будет в порядке.

– Ладно. – Пилот говорил с нескрываемым неодобрением. – Понял вас, база. Меняю полетное задание. Направляюсь в район двенадцатого километра трассы Таруса – Калуга. Прием!

– Обо всем увиденном докладывай немедленно. Я на связи со штабом МЧС.

– База, борт сорок один ноль восемь, понял вас. Есть докладывать немедленно.

Филонов вскрикнул. Короткий окурок обжег ему пальцы.

– Черт! – Он швырнул окурок в пепельницу.

Придвинул к себе журнал полетов, взглянул на часы, за писал.