Арсений Ахтырцев - Сабля Чингизидов Страница 8

— Не говорите, Лида. Куда мы идем? — согласно сокрушался Розум.

— Обнаглел народ. Обнаглел! Ни порядка, ни уважения, ничего не осталось. Какая страна была! Никто же пикнуть не смел.

О народе в семье Арсановых говорили как крепостные помещики — несколько отстраненно, в покровительственном тоне. Как о неразумных детях. Как-то так получалось, что народ крупно задолжал Арсановым, а отдавать долги никак не хотел.

— Вам уже Лена говорила про архив?

— Да-да. Он, наверное, сейчас стоит бешеных денег, Алексей?

— Вообще-то он ничего не стоит.

— Ничего? — разочарованно переспросила теща.

— К сожалению, — вздохнул Розум. — Но на меня по службе вышли люди, которые хотят его приобрести. И за приличные деньги. Однако я считаю, что это семейная собственность, так что архив принадлежит всей семье. И решать должны все вместе.

— Ну вот. То же самое я говорила Лене. Но она же слушать не хочет, — расстроенным голосом сообщила теща. — Такая эгоистка, вся в бабку.

— Нет-нет. Я здесь полностью на вашей стороне, — заверил Розум. — В конце концов, вы наследница Каратаевых. Если захотите помочь его найти, то поможете. Если нет, то нет. Это ваше право.

— Ну конечно, помогу, Алексей!

— Вам Софья Ивановна ничего не передавала? Когда были эти квартирные обмены?

— Нет, об архиве ничего не говорила. Она нам вещи завезла. А потом забрала. Правда, не сразу, частями. Николай даже на дачу часть увез, чтобы дом не захламлять. Может, он на даче?

— А вы посмотрите. Может, и там, — предложил зять.

— Давайте, Алексей, приезжайте к нам на дачу в следующие выходные. Вместе с Леной. А то мы совсем мало видимся. Мы ведь одна семья.

— Мы будем у вас в следующую субботу, к часу дня.

Лена начала делать в сторону Алексея угрожающие жесты.

— Договорились, ждем.

— Привет Арсановым.

— Спасибо, Алексей, передам.

— Не умеешь ты, Ленка, разговаривать с моей тещей, — с укором провозгласил Розум.

Лена только отмахнулась. Розум положил трубку и направился на кухню.

— Я предлагаю пообедать и съездить на бабушкину квартиру к Белорусскому вокзалу.

Старый дом за Тишинским рынком недавно отремонтировали. На входной двери красовалась панель с кнопками и домофоном, что, по-видимому, сильно раздражало входящих, поскольку замок был выломан и дверь висела только на одной из петель. В этом было определенное преимущество для непрошеных гостей, и Лена с Розумом вошли в подъезд беспрепятственно.

Они поднялись на второй этаж. Дверь в бывшую бабкину квартиру разительно отличалась от своей невезучей сестры на входе в подъезд. Она была изготовлена в противотанковом стиле постперестроечного ренессанса с применением твердых пород дерева типа дуба и стального листа снаружи. Розум позвонил.

— Кто? — В голосе хозяина не слышалось и тени гостеприимства, на которое можно было рассчитывать от жильцов подъезда с распахнутыми дверьми. Розум молча открыл свое удостоверение и поднес к глазку. За дверью долго молчали, видимо, рассматривая документ. Затем дверь приоткрылась на длину цепочки, и в образовавшуюся щель выглянул крупный молодой мужчина, одетый, несмотря на субботу, в строгий черный костюм с галстуком.

— Управление спецопераций? Это РУБОП, что ли?

— Нет, еще страшнее, — пояснил Розум. — Открывай.

— А в чем, собственно говоря, дело?

— Не дрейфь, — успокоил Розум, — не по вашу душу. Пока. Нужна информация о жильцах, которые здесь раньше жили.

Парень осмотрел Розума, затем Лену и открыл дверь. В конце длинного коридора, положив голову на лапы, лежал крупный ротвейлер и грустно смотрел на вошедших.

— Смирный песик, — похвалил Розум.

— Мой сменщик, — усмехнулся охранник. — Я дежурю — он спит, я сплю — он дежурит.

Ротвейлер громко вздохнул и отвернул голову к стене. Как вы меня все достали — всем своим видом показывал пес.

Гости прошли на кухню.

— Сейчас чай поставлю. Хозяин будет минут через десять. Он мне уже с дороги звонил.

Кушнарев Эдуард Иванович — значилось в оперативной сводке, которую Розум получил на хозяина. Шестьдесят седьмого года рождения. Две ходки. Разбой и ограбление. Бригадир у Глока. Откликается на Циркуля. Особые приметы: рост сто девяносто восемь.

— А хозяйки нет?

— Есть, — нехотя ответил охранник. — Она спит еще.

В коридоре затопали босые ноги, и в дверях показалась высокая блондинка с кукольным личиком и взлохмаченными волосами. Она уставилась серыми наивными глазами на гостей.

— Здрасьте. Толян, ты торт достань из холодильника, а я пока помоюсь.

Девушка запахнула коротенький банный халат, под которым не наблюдалось никаких костюмерных излишеств, и прошлепала в ванную.

— Кто это? — спросила Лена.

— Да Людка, Циркуля жена. Хозяина.

— Не боится Эдуард Иванович жену на охранников оставлять? — усмехнулся Розум.

— Да нужна она мне, лярва сторублевая. Циркуль вечно на этих профурсеток западает. Достал уже. Четвертая за пять лет, и ни одной нормальной.

— Пьет? — участливо спросила Лена.

— Вообще не просыхает. Я если б так пил, за месяц бы откинулся. А ей как с гуся вода. Сейчас ополоснется и сразу начнет зенки заливать. К вечеру уже никакая.

— А что супруг? — продолжала сочувствовать Лена.

— Да они вместе, — махнул рукой Толян.

На мобильник Толяну позвонили, он глянул на номер и побежал открывать дверь. Пес вскочил и радостно залаял. По коридору быстро шел худой мужчина баскетбольного роста, а Толян что-то пытался ему на ходу объяснить. Мужчина вошел на кухню и протянул руку Розуму:

— Кушнарев Эдуард. Можно ваши документы?

Розум протянул удостоверение.

— А ты не ошибся, начальник? — с сомнением спросил Кушнарев, возвращая документ. — У нас масть другая.

— Меня интересуют жильцы этой квартиры, которые жили до вас.

— А что, какие-то проблемы? — удивился Циркуль. — Я всех расселил. Никто жаловаться не должен.

— Ваша семья вселились в комнату Турпановой Софьи Ивановны, вот она нас и интересует, — пояснил Розум.

— О, вспомнили! Я еще пацан был, когда писательша съехала.

— А я ее внучка, Лена. Я вас помню, вы жили в конце коридора.

Циркуль удивленно посмотрел на Лену:

— Ну была какая-то внучка. Всех не упомнишь. Надо-то чего?

— Софья Ивановна, когда съезжала, никаких вещей не оставила?

— Да каких вещей-то? — недоумевал Кушнарев. — Столько лет прошло! Ну, может, и оставляла, разве я теперь вспомню?

— Попытайтесь вспомнить, Эдуард Иванович. Какие-нибудь вещи, бумаги, — настойчиво повторил Розум. — Это очень важно.

Циркуль хмуро взглянул на Розума:

— Ну были там, по-моему, какие-то бумаги. Я не знаю. Говорю же, пацан был. Можно мать спросить, может, она вспомнит.

— А мать с вами живет? — оживился Розум.

— Ага, со мной, щас! Отдельно живет, я ей сейчас позвоню. — Он вынул телефон и набрал номер. — Мамань, это я. Да нигде не пропал. Дела. Тут с тобой поговорить хотят про нашу соседку старую, Турпанову. — И передал трубку Розуму.

— Помню, помню, а как же! — радостно запричитала Кушнарева. — Столько лет рядом прожили! А вещей не оставляла, нет. Только две этажерки старые для книг. Так Иван их продал, зачем они нам?

— А бумаги? Бумаги какие-нибудь оставляла?

— Бумаги? Нет, не помню. Хотя погоди, были бумаги, были. В ящике. Фанерный такой, из-под посылки с сургучными печатями. Иван его на чердак снес. Дворник еще ругался. Говорит: «Вы мне пожар устроите». А Иван ему: «Ты б лучше за дверью на чердак смотрел, а то у тебя шляется там кто ни попадя. А чердак весь деревянный. Без всяких бумаг сожгут».

— А больше ничего не было?

— Нет, мил-человек, не было, больше не было. А что, потерялось что?

— Да сами пока не знаем. Спасибо, вы нам очень помогли. — Розум вернул телефон. — Как мне к вам на чердак попасть? — спросил он Циркуля. Циркуль пожал плечами.

— Идите к тете Тане, дворничихе, — ответила на вопрос Розума хозяйка Люда, появившаяся с феном в проеме кухонной двери. — Она в шестнадцатой квартире. У нее ключи от чердака и подвала.

— Спасибо большое, — поблагодарила Лена.

— Не за что. Как управитесь, приходите чай с тортом пить. Хоть с порядочными людьми пообщаешься. А то к нам одна шпана ходит. — И Люда смерила Циркуля с Толяном уничтожающим взглядом.

— Спасибо, — засмеялся Розум, — в другой раз. Привет Глоку.

— Обрадую, обязательно, — пообещал Циркуль.

Баба Таня в раздумье разглядывала удостоверение Розума:

— Я что, в них понимаю, что ли, в этих документах ваших? Участкового бы позвать, так где ж его найдешь в субботу?

— Не надо участкового, — протянул Розум пятидесятирублевую купюру.

Баба Таня долго разглядывала ассигнацию на свет, вздохнула и нехотя пригласила: