Мартин Смит - Три вокзала Страница 8

Он обхватил Маю руками и прижал к себе так, чтобы она почувствовала, что у него кое-что есть в брюках. Ухмылка у Чики слетела. Остальные мальчишки стояли, открыв рот. Охранники наклонились вперед и наблюдали, не вставая со своих стульев.

Мая пыталась отстраниться от губ Егора.

Ребенок был короткой отсрочкой, попыткой нормальной жизни. Это время закончилось, как и ее глупая жертва в копилку страданий мира. Кто она такая, чтобы бороться? Как бы дерьмово ни получилось, она все это заслужила.

Женя возник внезапно:

— Она со мной.

Никто не заметил, как он подошел. Тем временем Егор усадил Маю к себе на колени.

— Она об этом не сказала. Она должна была сказать: — Я с Гениусом. Как ее зовут?..

Женя обратился к Мае:

— Поднимайся наверх.

— В чем дело? — возмутился Егор. — Я только спросил, как ее кличут среди вокзальных девок.

— Сообщу, когда у нее кликуха появится.

— Она тебе нравится? А ты ей? И как сильно?.. Например, если подрочить — это «чувства», а в жопу — уже «любовь». Ну и кто она тебе, если по этой шкале? Чика дает мне по-всякому — как я захочу.

— Тебе повезло.

— Ну, ты даешь, Женя. У тебя такое лицо, что я никогда не могу понять, когда ты согласен со мной, а когда ты меня дуришь. Мы — как братья. Гребаный мир просто распадается. Ну, глянь, сколько таджиков теперь понаехало в Москву? Подожди лет десять. На каждом углу будет мечеть. Голову даю на отсечение. Мы с тобой должны держаться вместе, а ты, блин…

— Не лапай ее!

— Хорошо. Но если ты хочешь быть героем, ты должен мне за это заплатить, — крикнул вслед Егор, потому что Женя уже пошел вверх по лестнице. — Это тебе даром не пройдет. Даю совет. У тебя могут быть мозги, но у тебя нет большого члена, на который она сядет. Ты понял — ей нужен член. Большой и волосатый.

Женя повернулся к Егору:

— У тебя шарф мокрый.

— Мокрый насквозь — от молока, — с удивлением обнаружил Егор. — Что за хрень?..

Внимание отвлек канадец: он «ожил» и понесся к дальнему выходу. Парни рванули за ним, словно бы щенки побежали, играя, за мячом. И все началось сначала: — Be-be-be-be-beck in the Yuuessessaarr!

Женя повел Маю через внутренний двор мимо мусорных баков и контейнеров к стоянке за торговыми палатками, к обитой медью двери с кодовым замком. Он набрал цифры, и, как только дверь открылась, втолкнул ее внутрь и повел к грузовому лифту, который поднял их на второй этаж в абсолютной темноте. Она вцепилась в его рукав, пока он вел ее через вращающуюся дверь и складки бархатных штор. Пространство постепенно открылось — шторы и картонные коробки под охраной гиганта, Женя откинул накидку и достал саблю из ножен.

— Добро пожаловать в казино «Петр Великий», — сообщил он, ожидая услышать «спасибо», но «спасибо» не последовало. Он направил фонарь на стеклянные глаза фигуры в сумраке и подсветил треуголку.

— Похож. Как считаешь?

Она не смотрела на все это. Женя не мог понять, она смеялась, плакала, или сдерживала истерику. Наконец, дрожащим от унижения голосом попросила:

— Можешь достать мне полотенце? У меня мокрая грудь.

Пока она мылась, он ждал около женского туалета. Он помнил, что у нее была бритва, поэтому старался все время бесцельно болтать через дверь.

Она не слушала. Умывшись и выстирав рубашку, выключила свет, села верхом на мягкий стул и стала раскачиваться. Медленно, как будто ехала в поезде.

6

Огромный и небритый Вилли Пазенко в операционном халате мотался по моргу словно лохматый мамонт. Сигарета прилипла к губам, стакан водки — для дезинфекции — зажат в руке. В школе его прозвали Бельмондо, по имени французского актера — вечная сигарета в уголке губ. И хотя Аркадий был его одноклассником, сегодня Вилли выглядел лет на двадцать старше.

— Я не могу этого сделать. Я для этого не подхожу…

— Ты можешь сделать это с закрытыми глазами, — отрезал Аркадий.

— Неужели ты думаешь, мне охота за все это браться руками? — Вилли махнул стаканом в сторону трупов.

— Я знаю, ты сможешь.

— Не поверишь, чем приходится здесь заниматься, — обычной работой мясника, как в настоящей мясной лавке. Просто скотобойня. Они выковыривают сердце и легкие, рассекают горло и вынимают пищевод. Никакого изящества. Никакого анализа. Пилят череп по кругу. И вытаскивают мозг. Запихивают все в мешки, взвешивают, сваливают в бочки под ногами на полу. Это проще, чем курицу разделать.

— Они, наверное, многого не замечают.

— Постоянно! Но я уже в отставке. На обочине.

Аркадий отклонил дружески предложенный стакан, боясь заснуть. Времени было 3 часа ночи. Бессонница — вот что сейчас ему было нужно.

— Я пережил два серьезных сердечных приступа. У меня стенокардия. Давление такое, что могло бы поднять крышку люка. Я могу окочуриться, просто высморкавшись… — продолжал настаивать Вилли.

— А что говорят врачи?

— Похудеть. Не курить и не пить. Избегать волнений и никакого секса. Хотя… Когда я последний раз видел свой член?.. Попросят — не смогу найти. Может, ты хочешь шампанского? У меня есть охлажденное в холодильнике.

— Нет, спасибо. Все действительно так плохо — ты уже говорил об этом с начальством?

— Начальник — напыщенный дурак, хотя в глубине души и неплохой парень. Нашел для меня свободную подсобку с диваном. Я ведь уже не способен оперировать, потому что, если вдруг отключусь посреди операции, то сразу всем станет понятно, что моя посудина давно прохудилась. А ты не просто хочешь, чтобы я провел вскрытие, ты хочешь, чтобы я сделал это прямо сейчас. — Вилли вытер подбородок. — Врачи думали отправить меня домой. Для чего? Чтобы я жил, как овощ? Сидеть в одиночестве и смотреть на идиотов по телеку до тех пор, пока не сдохну? Нет, это — отличный вариант. Здесь, в морге, я все еще кое в чем могу выручить. Быть среди людей. Иногда приезжают друзья — и живые, и — уже покойники. Да когда я откинусь, и скорой вызывать не придется, буду прямо здесь — на месте.

— Дорого стоит.

— Да ну… Они снесли мою клинику, чтобы построить очередную спа-лечебницу. Они все думают, что будут жить вечно. И, наверное, сильно удивляются, когда быстро оказываются здесь в приемнике.

Даже здесь существовала своего рода очередь. На соседнем столе лежал молодой мужчина, настолько обескровленный, что побелел, как мраморная статуя, при всем том у него был загорелый, словно поджаренный на барбекю, торс неопределенного пола. Тело вздулось — как будто он смеялся. Запах кала довершал общую вонь — протухшее мясо, формальдегид. Аркадий зажег сигарету и глубоко затянулся, отчего табак полетел искрами. Тем не менее, он все еще чувствовал приливы рвоты.

— Прислушайся к нему. — Вилли показал на раздувшийся труп. — …Слышишь, кажется, будто он учится играть на кларнете.

— А ты сейчас у нас кто? Музыкальный критик, что ли? — сострил Ренко.

— Меня сюда привели, чтобы провести вскрытие трупа…

— Что они еще могут с тобой сделать, Вилли? Они уже отправили тебя жить в конуре. Теперь осталось дать тебе собачью миску? Скажи, во что превратился доктор Пазенко? Что случилось с Бельмондо?

— Бельмондо… — Вилли задумчиво улыбнулся. — Да ты не представляешь, как тебе повезло. — Вилли подал Аркадию резиновый фартук и хирургические перчатки. — Нашими ассистентами обычно бывают таджики или узбеки. Если вдруг они не возьмут выходной для того, чтобы справить свадьбу, здесь все остальные используют это как предлог… Хотя обычно здесь шумно. Таджики однажды возьмут верх. Они делают всю самую тяжелую работу. Шустрые ребята.

Аркадий отказался от хирургической маски: она быстро прилипнет и не спасет от запаха. Вилли тоже не стал надевать маску. Назад в строй! Он чувствовал, что снова — в команде.

— Ты что, правда, в нашем деле девственник? — он обернулся к Аркадию.

— Я уже как-то при этом присутствовал.

— Но, так сказать, никогда не марал рук?

— Нет.

— В этом деле каждый раз первый.

Внешняя экспертиза тела Ольги состояла в поиске поддающихся определению особенностей и следов травм: родимых пятен, родинок, шрамов и рубцов, следов уколов, ушибов, ссадин, татуировок. Вилли последовательно заполнял стандартную форму и карту тела.

Работа Аркадия была простой. Он поднимал и поворачивал тело Ольги по указаниям Вилли. Разворачивая и фиксируя ее тело в определенных положениях, Вилли последовательно отрезал ресницы, клок волос, выковырял грязь из-под ногтей, промыл и изучил каждое отверстие в теле под ультрафиолетовой лампой. Аркадий чувствовал себя Квазимодо, лапающим спящую Венеру.

Когда наружная часть экспертизы была закончена, они остановились — решили покурить. Fumo ergo sum — Курю — значит, существую, — подумал Аркадий.

— Ни ушиба, ни царапины. Ты знаешь, считается, что если нет признаков насилия или противоестественных обстоятельств, мы их не вскрываем, — заметил Вилли.