Р. Скотт Бэккер - Нейропат Страница 8

— Потому что это мой сын.

— И это объяснение?

Томас сверкнул глазами.

— Другого мне не надо.

— Конечно, другого тебе не надо, — сказал Нейл. — Эволюция по-другому и не совершается. Надо немало постараться, чтобы воспитать ребенка до возраста, когда он сможет размножаться.

Томас залпом выпил виски и стиснул зубы от отвращения и тревоги. Что, черт возьми, происходит?

— Из-за любви к детям, — продолжал Нейл, — ты тратишь на них огромные средства, обучаешь их, кормишь, защищаешь, ты даже умереть за них готов. Ты во всем потакаешь своим генам, при этом по причинам, не имеющим ничего общего с суровой реальностью естественного отбора. — Нейл нахмурился и снова откинулся на подушки. Зацепился ногами за край кофейного столика. — И по-твоему, это не называется «дурачить»?

— Мы по-разному описываем одно и то же, — ответил Томас. — С разных точек зрения.

Нейл прикончил остатки виски.

— Послушай-ка, — продолжал он, судорожно глотая воздух, — я ведь на твоей стороне, Паинька. Не ты ли посвятил целую главу тем способам, которыми мы заморачиваемся, чтобы чувствовать себя более комфортно? А как насчет занятий когнитивной психологией, которые ты вел? Не ты ли рассказывал мне, что потратил первые две недели, обсуждая отношения между личными интересами и потребностями общества? И неужели все фильмы, побуждавшие людей «следовать зову сердца», были просто иным способом, с помощью которого культура пыталась упрочить свой статус-кво?..

— Хватит! — крикнул Томас — О чем ты толкуешь, Нейл? Неужели ты действительно хочешь уговорить меня разлюбить собственных детей?

И снова Нейл пожал одним плечом.

— Просто к слову пришлось, — бесцеремонно и с убедительностью кошмара заявил он. Мэрилин продолжала свой бесплотный заплыв по его широкой груди. — Просто напоминаю о том, что тебе и без меня известно.

Лишившись дара речи, Томас сделал то, что делает любой, не находя нужных слов: включил телевизор. Свет в комнате автоматически убавился.

Томас чувствовал присутствие Нейла на диване слева. Нейл наблюдал за ним. На экране возникла до смерти надоевшая реклама кока-колы — «буль-буль», которая так нравилась детям. По комнате разлился холодный свет операционной. Нажимая на клавиши пульта, Томас перебрал несколько каналов новостей, позволяя телеболтунам заполнить напряженную паузу, возникшую в разговоре. Бурные выступления защитников окружающей среды во Франции. Ретроспектива причин китайского экономического кризиса. Поданная с дурным вкусом история недавней смерти Рэя Курцвейла. [15] Обвинения в адрес администрации «Уол-марта», [16] которая якобы установила скрытые камеры для наблюдения за служащими.

Нейл дотянулся до бутылки, налил еще виски.

— Кажется мне, выбора у тебя нет, — сказал он.

Томас осторожно приподнял полный стакан и опустил его. Теперь он пил на «автопилоте» — способность, приобретенная в последние дни брака.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил он, притворяясь, что смотрит на экран.

Картины на экране, казалось, полностью позволили улечься его гневу, вновь сделали его мир маленьким и банальным, каким тот и был на самом деле.

— Придется отбросить здравые суждения. И не пытайся завести лавочку в Мире Диснея.

Томас покачал головой.

— Слушай, Нейл. В колледже все это было здорово. Я имею в виду, что мы были таки-и-и-ми радикалами, даже на занятиях Скита, драили полы наравне со светилами старших курсов, потешали ребят, собравшихся курнуть косячок... — Его лицо стало страдальческим. — Но теперь? Да брось.

Нейл продолжал внимательно и осторожно следить за ним.

— От этого все не становится менее реальным, Паинька... — Он указал на экран телевизора, где толпы москвичей, терявшиеся в дымке серого снега, чередовались с «говорящими головами» и мягким студийным светом. — Да открой же глаза. Это конец, как и предсказывал Скит. Никакой тебе пандемии, никаких природных катастроф, никакого термоядерного армагеддона — просто толпы людей, человекообразных, притворявшихся ангелами, цепляющихся за правила, которых нет, жрущие, дерущиеся, е...

— Нейл... — фыркнул Томас.

— Так где же твои сногсшибательные доводы? Без угрозы физического насилия — кто будет дальше играть в эти игры? Зачем нам помогать старухе перейти улицу? Потому что это правильно? Я тебя умоляю. Каждый может приучить кошку гадить в поддон. Исходя из философских мудрствований? Еще раз умоляю. Мы можем без конца молоть языком, хорохориться сколько угодно, тешить себя надеждами, давать новые и новые определения тому или иному, чем, в конце концов, всего лишь подтвердим выводы твоих когнитивных психологов и твой рождественский каталог способов пудрить себе мозги, чтобы чувствовать себя комфортнее.

Томас рассмеялся. Напившись, он постоянно эмоционально поскальзывался. Минутное раздражение сменялось весельем. Он то терял равновесие, то вновь обретал его.

— Итак, — продолжал давить на него Нейл, — где твои сногсшибательные доводы?

— У меня их два, — сказал Томас, поднимая словно налившиеся свинцом пальцы. — Фрэнки и Рипли.

Нейл покачал головой и улыбнулся. Теперь пришел его черед изображать притворный интерес к беспорядочно мелькающим телекартинкам. Он покачивал бутылку с пивом, ухватив ее сцепленными пальцами. Впервые, несмотря на застилавшие ему глаза раздражение и недоверие, Томае увидел и понял, какой сильный стресс переживает его лучший друг.

«АНБ... Невероятно».

На экране замелькали вооруженные мужчины, стреляющие в небо над головой, под корпоративным баннером GE: [17] исламские истребители в какой-то китайской глуши.

— Террористы-фундаменталисты, — сказал Нейл.

Томас возразил:

— Думаю, более научный термин был бы «инсургенты».

— Называй как угодно. Знаешь, как мы обращались с ними в отделе психоманипулирования?

Мэрилин хихикала на краю бассейна.

— Как?

— Любовно, — ответил Нейл. — Мы заставляли их любить нас...

Томас тупо уставился на экран.

— Так же легко, как щелкнуть выключателем.

Так уж сложилось с тех первых дней, когда они поселились в одной комнате в Принстоне. Нейл со своими вопросами. Нейл со своими требованиями. Нейл со своими издевками и дерзкими притязаниями. Все это страховалось взглядами, говорившими «да пошел ты», и наплевательским тоном. Точно так же, как двое людей не могут быть в равной степени одаренными, никакая дружба не бывает идеально взаимной. Нейл всегда оказывался проворнее, был более прозорливым, умел более четко изложить свою мысль — неравенства, которые всегда вплетались в сложную вязь их взаимоотношений.

Томас, в свою очередь, всегда был более склонным прощать.

— Но, знаешь, — протянул Нейл через мгновение, — я приехал сюда кое-что отпраздновать, а не отрывать тебе яйца.

Томас без улыбки поглядел на него. Черно-белая Мэрилин тонула в складках рубашки Нейла, но это был всего лишь фокус, все зависело от угла зрения.

— А я-то уж подумывал, что мы неразлейвода.

— Извини, друг. Просто настроение такое...

Нейл разлил виски по новой, поднял стакан. У Томаса даже сердце заколотилось, такая волна отвращения к выпивке поднялась в нем. Но он последовал примеру друга, чувствуя, что слегка пошатывается.

— Я сбежал, — произнес Нейл. Синие глаза взглянули на Томаса в упор, чем окончательно смутили его. — Сбежал, и все тут.

Томасу было слишком страшно спросить откуда... Из АНБ или из Мира Диснея?

Глава 03

17 августа, 11.15

Томас, озадаченный до крайности, ехал в вагоне метро вместе с десятком других пассажиров — большей частью болтливых восьмидесятилетних стариков. Он потерял счет, сколько раз встряхивал головой и тер глаза, но образ Синтии Повски с ее подспудным, неукротимым вожделением не исчезал. Он возникал снова и снова, как во сне подростка. Когда Томас ступил на раскаленный асфальт автомобильной стоянки, его начало трясти.

Слепящее солнце отражалось в тысяче лобовых стекол.

Во всем были карманы, потаенные глубины, из которых можно без конца извлекать всякие мелочи, но на дне всегда остается еще что-то. Взгляд, друг, небоскреб — не важно. Все куда сложнее, чем кажется. Люди убеждены в противном лишь по глупости и невежеству.

Было что-то нереальное в его доме, когда он выплыл навстречу его машине из-за поворота. В последние дни брака он превратился в любопытный символ страха, белостенный контейнер, полный криков и упреков и продолжительного молчания, от которого сводит все внутри. Томасу пришло в голову, что подлинная трагедия неудачного супружества не столько в утрате любви, сколько в утрате места. «Да кто ты такая?!» — частенько кричал он Норе. Это был один из нескольких рефренов, которые он произносил со всей искренностью, по крайней мере, с тех пор, как им стала управлять потребность сравнять счет. «Нет. Правда. Кто ты такая?» Начавшись с мольбы, это вопрошание вскоре превратилось в обвинение, а затем неотвратимо приобрело пагубный скрытый смысл...