Нельсон Демилль - При реках Вавилонских Страница 8

Кое-кто полагал, что Мириам Бернштейн готовят на место госпожи Меир, но сама Мириам твердо отрицала наличие у себя подобных амбиций. Впрочем, говорили, что и саму Голду в свое время назначили премьером именно потому, что она не хотела занимать это кресло. Израильтяне любили давать власть людям, не желавшим этой власти. Так безопаснее.

Сейчас ей доверили работу еще более ответственную, чем у премьер-министра, – делегата мирной конференции. Еще несколько недель назад этой работы не существовало в природе, но Мириам всегда знала, что когда-нибудь она появится.

Дел в Нью-Йорке обещало быть много, в том числе и одно личное. Со времени исчезновения Иосифа прошло уже три года, и Мириам надеялась узнать что-то о его судьбе у тех арабов, которые прилетят в Америку.

Джабари приметил какую-то активность на улице и инстинктивно сунул руку в карман.

Мириам сделала вид, что ничего не заметила.

– Наш народ избрал правительство, которое готово пойти на серьезные уступки в обмен на твердые гарантии. Мы уже доказали миру, что не поддадимся нажиму. Садат первым из современных арабских лидеров понял это. Приехав в Иерусалим, он последовал примеру тех, кто с незапамятных времен приходил в этот город в поисках мира, но одновременно и сломал тридцатилетнюю традицию противостояния. – Она подалась вперед. – Мы хорошо сражались и завоевали уважение многих народов. Враг больше не стоит у наших ворот. Долгая осада закончилась. Люди хотят договариваться.

Джабари кивнул:

– Надеюсь, что так.

Слушая Мириам, он оглянулся через плечо на собирающуюся на улице толпу и вдруг почувствовал, как ее пальцы коснулись его руки.

– А вы, Абдель? Если будет образовано новое палестинское государство, где будете вы?

Некоторое время Джабари смотрел прямо перед собой.

– Я избранный член кнессета. Не думаю, что меня примут в новой Палестине. – Он поднял изувеченную взрывом руку. – Но все равно я попробую. Кто знает, может, мне еще удастся воссоединиться с семьей.

Мириам Бернштейн уже пожалела, что задала этот вопрос.

– Что ж, нам всем предстоит принимать то или иное решение. Самое главное, что сейчас мы все летим в Нью-Йорк за прочным и долгим миром.

Джабари кивнул:

– Да. И действовать нужно именно сейчас, пока господствует такое настроение. Я до сих пор боюсь, что случится нечто непредвиденное и все вернется к старому. Какой-нибудь инцидент. Непонимание. – Он подался к ней через стол. – Все обстоятельства – социальные, исторические, экономические, военные и политические – складываются сейчас в пользу мира на Святой Земле. Ситуация уникальная, такой не было тысячу лет. К тому же весна. Почему бы нам не договориться, а? – Он поднялся. – Но мне было бы спокойнее, если бы мы находились уже в Нью-Йорке и конференция уже началась. – Он снова посмотрел на улицу. – Кажется, это наши самолеты. Давайте посмотрим.

Посетители кафе торопливо выходили из заведения. С севера к аэропорту Лод приближались два «конкорда». Когда первый начал снижаться, заходя на посадку, люди увидели на его белом хвосте голубую Звезду Давида. В толпе, состоявшей примерно поровну из арабов и евреев, раздались несмелые аплодисменты.

Прикрыв глаза от солнца, Мириам Бернштейн следила за тем, как самолеты развернулись, чтобы подойти к полю с восточной стороны. Дальше, за аэродромом, над равниной высились Самарийские холмы. Только теперь она заметила, что ночью распустились цветы миндаля и все склоны покрыты белыми и розовыми облачками. На скалистых подножиях высыпали нежно-зеленые и ярко-красные анемоны, кремовые люпины и желтые маргаритки. Ежегодное чудо возрождения свершилось, и вместе с полевыми цветами, оживленными хамсином, над Святой Землей забрезжила надежда на долгожданный мир.

Так казалось.

Том Ричардсон и Тедди Ласков вышли из кафе и сели в желтый «корвет» полковника. Как всегда по пятницам, движение в Тель-Авиве было напряженное, и машина едва ползла от светофора к светофору. Когда они в очередной раз остановились на красный свет в квартале от Цитадели, Ласков открыл дверцу:

– Спасибо, Том. Дальше я пройдусь пешком.

Американец посмотрел на него:

– Хорошо. Попытаюсь увидеть тебя до начала кутерьмы.

Ласков уже поставил ногу на землю, когда почувствовал руку Ричардсона у себя на плече, и оглянулся.

Несколько долгих секунд американец молчал, потом негромко, но твердо сказал:

– Послушай, ты там, наверху, не торопись нажимать на спусковой крючок. Нам не нужны никакие инциденты.

Ласков ответил холодным взглядом черных глаз. Брови его решительно сдвинулись к переносице. Голос прозвучал громко и отчетливо, перекрывая уличный шум:

– Нам они тоже не нужны, Том. Но сегодня на этих птичках полетят лучшие люди нашей страны. Если на радаре моего истребителя появится что-то, пусть даже отдаленно напоминающее военную цель, и если это что-то окажется в радиусе действия моих ракет, я сшибу эту штуку с проклятого неба. Я не буду смотреть, что там выскочило – разведчик, случайный пассажирский самолет или что-то еще. Сегодня пусть лучше мне никто не попадается под руку.

Он выбрался из машины и решительно, словно собирался разбираться с учиненной в казарме дракой, зашагал по улице.

Светофор показал «зеленый», и Ричардсон покатил дальше, вытирая с лица пот. На бульваре царя Саула он повернул вправо. Перед глазами все еще стоял Ласков, большой, плотный, обманчиво неуклюжий. Человек, взваливший на свои широкие плечи огромную тяжесть. В мире не было, наверное, крупного военного начальника, который не боялся бы стать виновником развязывания Третьей мировой войны. Тедди Ласков, старый солдат, нередко повышал голос, но Ричардсон знал, что если его другу придется принимать быстрое и ответственное оперативное решение, то он примет верное.

Ричардсон повернул на улицу Хайаркон и остановился возле американского посольства. Поглядывая в зеркальце заднего вида, пригладил влажные волосы. День начался плохо.

Высоко над головой в голубом небе появились два белых «конкорда». Заходя на посадку, они разворачивались к аэродрому Лод, и в какой-то момент траектории их движения пересеклись и дельтовидные крылья образовали Звезду Давида.

Разглядывая в полевой бинокль аэродром Лод, Сабах Хаббани медленно пережевывал питу. Потом опустил бинокль. Внизу, на равнине Шарона, вспаханная земля напоминала густой, жирный шоколад. Между возделанными полями снова расцвели полевые цветы, как расцветали бесчисленное множество раз еще до Соломона. На этом ярком фоне выделялось серое пятно военной тюрьмы в Рамле, где томились, бесцельно растрачивая жизнь, многие его братья. Южнее скалистые Иудейские горы, бурые еще несколько дней назад, покрылись ковром из красных и белых, желтых и голубых полевых цветов. Вокруг покачивались иерусалимские сосны, высаженные в соответствии с программой озеленения страны. Древняя земля Палестины, земля его детства, прекрасная и удивительная. Надо признать, евреи сделали ее еще краше. И все-таки…

Хаббани вынул из кармана старые часы. Через час зал для особо важных персон будет полон. Инструкция требовала выполнить задание в любое время в промежутке между указанным часом и взлетом. Хаббани задумался. Терминал находился на расстоянии, немного превышающем дальность огня его минометов, но он рассчитывал на помощь хамсина. Если мины не долетят до терминала, то упадут на взлетную полосу, где стоят «конкорды». Не важно. Все, что от него требовалось, это наделать шуму, чтобы задержать взлет. Хаббани не был уверен в том, что ему нравится полученный приказ. Он пожал плечами.

Один из его людей негромко свистнул. Хаббани повернулся и посмотрел туда, куда указывал его товарищ. «Конкорды», следуя друг за другом, подходили к Лоду с севера. Он поднес к глазам бинокль. Какие красивые! Ему приходилось читать, что каждый заправлен ста тринадцатью тысячами килограммов топлива. На двоих почти четверть миллиона килограммов. Взрыв будет такой, что его услышат и в Иерусалиме.

3

Город Лод, древняя Лидда, изнывал от жары. Весна накрыла его волной горячего воздуха. Первый хамсин года пришел необычно рано. Обжигающий, сухой, напоминающий дующий в пустынях сирокко восточный ветер дул со всевозрастающей силой. Обычно хамсин длится несколько дней, а потом устанавливается настоящая весенняя погода и воздух насыщается благоуханным ароматом цветов и трав. В соответствии с арабской традицией в году насчитывается пятьдесят таких изнуряюще знойных дней – кстати, и само слово «хамсин» означает «пятьдесят». Этот, первый – единственный желанный, потому что с ним раскрываются цветы на Самарийских и Иудейских холмах.

В Международном аэропорту Лод все блестело и сияло. Непривычно большой контингент израильских солдат с самого утра охранял площадки, на которых стояли самолеты. Множество сотрудников службы безопасности в штатском и солнцезащитных очках заполнили гражданский терминал.