Елена Костюкович - Цвингер Страница 80

После объединения Германии появились многочисленные ревизионистские публикации.

Предлагается

Сформировать документальный том, который прояснит:

1. Кто искал — энтузиасты-искусствоведы или трофейные бригады, включавшие в себя отделы «Смерш»?

2. Зачем искали — восстановить музеи или завладеть трофейными сокровищами?

3. Отчего повреждены шедевры — от неграмотного прятания или от неосторожного обращения спасателей?

4. Действительно ли условия хранения предметов были губительными? Или разговор о порче картин в тайниках — подтасовка фактов (версия профессора Фосса)?

5. Готовилось ли уничтожение от рук самих немцев? Находилась ли в тайниках действительно взрывчатка? Если да, с какой целью?

Вопросов политически-гуманитарного плана станет больше по мере развития работы над книгой.

Целевая аудитория. Издательства

1. Со специализацией по истории искусства.

2. По истории Второй мировой войны.

3. По истории Германии.

4. Политические издательства.

5. Не исключены подарочные альбомы.

6. Не исключены каталоги выставок.

7. Насколько мне известно, готовится открытие реставрированной коллекции «Зеленые своды» в Дрездене. Если успеваем — медийный повод.

Документы

A. Часть, находящаяся в моем доступе и в отношении которой я выступаю законным праводержателем:

— книга Жалусского «Семь ночей» (нужен новый аппарат, комментарии по всем умолчаниям — комментировать может И. Альтер);

— книга Жалусского о его военном опыте (несостоявшийся расстрел и плен; придаст эмоциональность, позволит психологически обрисовать главного героя);

— немая карта с указанием тайников, расположенных на территории Саксонии, к сожалению — без коммент., поэтому многие обозначения пребывают и до сегодня без расшифровки;

— два рапорта, 1946 и 1956 гг. (нужен коммент., анализ различий по стилю);

— м.б., фрагмент стенограммы диалога Жалусского с Владимиром Плетнёвым в 1965 г. в Москве (требует текстологической проверки, коммент.).

B. Часть засекреченная или ненайденная:

— (в идеале) переписка с Георгой Ранкинг или памятные записи Георги Ранкинг (искать в архивах);

— комментарий к немой карте и подневная хронология находок — сданы в архивы ЦК, сегодняшнее местонахождение неизвестно.

C. Документально-мемуарная и сенсационная часть, выставленная на продажу болгарским агентством «ЗоЛоТо». Из стенограммы диалога (1965, см. выше) явствует, что существовал бесцензурный вариант записок Жалусского о Дрездене. Болгарский агент Зофка Станчева описывает документ сходного содержания. Не исключаю, что в ходе поездки Жалусского в Болгарию в семьдесят третьем документ был вывезен туда. Характерно, что именно этим годом Зофка Станчева датирует лот.

Направление работы

В отношении части В целенаправленные архивные поиски; в отношении раздела С (возможно, С содержит документы В или их копии), учитывая первостепенную важность для проекта, прошу санкции на приобретение.

Виктор пишет пока что: «не исключаю…». Лишь после встречи с болгарами будет ясно: входит ли в лот С тот отсутствующий и искомый текст Жалусского, который дед, как видно из кагэбэшной стенограммы, все же написал (Виктор снова поискал в раскиданной по кровати рукописи — не приснилось это место? — нет, сказано: написал).

Приложение

В сборник хотелось бы ввести и материалы о фильме «Пять дней и ночей» в разрезе, который принят в недавней статье И. Альтер. Эта исследовательница вообще может курировать весь сборник (но это еще успеем обсудить). В статье Альтер говорится: «Фильм вступает в политический и пропагандистский диалог с упреками со стороны Запада и с пропагандой против Советского Союза. Возникает ощущение, что режисер Арнштам был хорошо знаком с обвинениями против Советского Союза и специально / сознательно пытается в фильме на эти обвинения ответить. Так, например, в фильме называется число найденных картин, говорится о желании, более того, о необходимости задействовать немецкое население в поиске и спасении собрания. Центральное место в фильме занимает диалог между капитаном Леоновым и одним из героев фильма, немецким художником, в котором капитан отвечает на выдвинутые против него обвинения:

Художник:

— Вам не стыдно смотреть мне в глаза? […] Вы обогащаетесь за наш счет! Вы увозите картины в Москву! Это так естественно! Так поступали римляне, Наполеон! Но те по крайней мере были честнее! А вы? Сколько вы наговорили красивых слов! Я был сегодня готов поверить вам! Но теперь хватит!

Советский генерал в другом месте фильма беседует с антифашистом Эрихом, будто отвечая на эти обвинения художника.

Генерал:

— Понимаю тебя, друг! Трудно будет объяснить все это здесь людям! [То, что увозят картины в Москву. — И. А.] Но что поделаешь?

Сам видел, работы по спасению картин сложные, нужны особые условия. А как ты их здесь создашь? Дрезден весь еще, можно сказать, дымится! Черт его знает! Я даже спать почти перестал! Все думаю, не просмотрели ли мы чего-нибудь? А вдруг произойдет какая-нибудь дурацкая случайность, а то и того хуже — подлая диверсия? Нет, тут рисковать нельзя! Будут врать о нас разное, я знаю. Трудно, но нужно!» И. Альтер приводит свидетельства очевидцев, рассказывающих, как Жалусский вынужден был преодолевать сопротивление и недовольство военного командования, чтобы получить разрешение начать поиск. Приводит и свидетельство о поведении куратора группы реставраторов, прибывшего в двадцатых числах мая в Дрезден: «Он обращал всю свою энергию на приобретение барахла (как потом стало известно, его тряпки обнаружились в Пушкинском музее в Москве, в ящиках с картинами). Глубоко раскаиваюсь, что ограничился всего лишь внушением на предложение устроить несколько маленьких голландцев».

Дрезденская ситуация была не вполне такой, как с коллекцией Шлимана «Золото Трои», которую русские в течение пятидесяти лет якобы вообще «не брали и не видели», а потом неожиданно «обнаружили» при Ельцине в запасниках, а то бы вовеки мир не узнал судьбу троянских ожерелий, Бременской коллекции, коллекции Кенигса.

Но Дрезденскую коллекцию не прятали. О ее присутствии в Пушкинском музее было известно. А через десять лет московского пленения вообще вернули. Это было показательным мероприятием. Вернули якобы все то, что увезли. Но… на самом деле много произведений числится пропавшими.

И непонятно, кто имел точную информацию. Жалусский не имел: был отстранен. Предлагаемые материалы помогут историкам, может быть, размотать цепочку. Для перекрестных проверок целесообразно введение в конволют:

— воспоминаний директора музея;

— искусствоведов;

— других свидетелей.

Аппарат

Необходимо предисловие. Имеются неопубликованные материалы к био-очерку (личный архив Виктора Зимана в Милане).

Вот. Теперь набросать план био-очерка, портрет Жалусского. Выстрогать из имеющейся кучи фактов, воспоминаний и бумаг нечто недлинное и стройное. Портрет деда. Пояснить, из какого теста слепился человек, давший толчок всей этой истории.

Мир, из которого дед вышел, вернее, вырвался, — местечковый. Дед деда, ходорковский мещанин, вставал зимой и летом в пять утра и не отходил от кровати далее чем на четыре локтя, пока не омоет руки. Плеснув водой три раза в лицо и помолившись, шел в синагогу. После десяти принимал приказчиков. И ту уж часть дня, до обеда, делать нечего, посвящал гешефту, а вот послеобеденную, пространную, текучую, — беседам, чтениям и молитвам.

Дедов сын Нухим-Вольф, пока ходил в удушливую местную школу — томился. Уехать! О, отрясти прах безысходного иудейства! Куда? В столицы не пускали. Был только один выход из черты оседлости — университет. Так Лерин папа, Герш Вениаминович Константиновский, смог в пятом году стать студентом открывшегося в Киеве Политехникума. А Нухим-Вольфу Жалусскому так несказанно, увы, не повезло.

Он пробовал поступить в Одессе, но не попал в трехпроцентную норму для евреев. Дальше — женитьба, рождение Шломы (Семена). Возвратился в Житомир, взял первую попавшуюся работу: письмоводителем Коростеньского фарфорового завода.

А родители его будущей жены жили вне черты оседлости. Имели право. В центре Киева. Русифицировались. Забыли маме-локшен. Кухарки — украинки, няни при детях — польки. Отмечали, как водится, вперемешку Симхас Тойру и Масленицу, Йом-Кипур и Колядки. Вот только детям по имперскому закону России полагалось давать еврейские имена. Ну, дали дочери дивное имя Лиора, означающее «Мне свет». Почти каждый ее день рождения приходился на сияющий праздник Хануки. И она потом дочку родила тоже в декабре и дала ей светоносное имя Лючия.