Эллен Датлоу - Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм Страница 80

Как-то в начале апреля, в часы, когда в высоком окне позади уставленного деликатесами стола возникают быстрые, непредсказуемые смены света и тени, пациенты-мужчины, составлявшие четыре пятых всех обитателей этажа, все до единого — недавние жертвы фибрилляции или трепетания предсердий, мученики этой досадной помехи в жизни делового американца — несмертельного сердечного заболевания; самый младший в возрасте пятидесяти восьми лет, самый пожилой — на двадцать два года старше, вновь угощались пирожными с кремом и птифурами и напоминали друг другу, что они все же обошлись без сердечного приступа. Недавние переживания пробудили в них своего рода снисходительный фатализм: в конце концов, если суждено случиться худшему — чего, разумеется, не произойдет, — они уже находятся среди толпы кардиологов.

Это были мужчины, достигшие различной степени успеха в общей для них профессии, то есть литературе.

По старшинству четверо мужчин, наслаждавшихся удовольствиями Салона, были: Макс Баккарат, многоуважаемый бывший президент компании «Глэдстоун Букс», приобретение которой немецким конгломератом недавно ускорило его выход на пенсию; Энтони Флэкс, называвший себя «критиком» и посвятивший последние двадцать лет работе книжным обозревателем в нескольких периодических изданиях и журналах — неспешное занятие, которое он мог позволить себе, будучи мужем, а теперь три года — вдовцом наследницы короля сахарозаменителя; Вильям Мессинджер, писатель, длиннющий список романов ужасов-мистики-приключений которого неизменно переиздавался вот уже двадцать пять лет, притом что дважды в год из-под его пера выходило очередное чудо; и Чарльз Чипп Трэйнор, отпрыск богатого семейства из Новой Англии, выпускник Гарварда, объявивший себя ветераном вьетнамской войны, автор четырех документальных книг и к тому же, увы, печально известный плагиатор.

Взаимоотношения между этими четырьмя мужчинами, именно такие сложные и запутанные, как это следовало из их профессиональных обстоятельств, при первых встречах в Салоне были несколько натянутыми, но общее желание угоститься предложенными лакомствами привело джентльменов к компромиссу, который они и демонстрировали в упомянутый день. По негласному уговору первым, через несколько минут после открытия, появился Макс Баккарат, дабы обеспечить себе наилучший выбор сладостей и самое удобное место в конце дивана, около стеклянных дверей, где подушка была чуть мягче соседних. После того как великий издатель устроился наилучшим образом, в Салон вошли Билл Мессинджер и Тони Флэкс и, перед тем как сесть на достаточном расстоянии друг от друга, некоторое время небрежно разглядывали угощение. Как всегда, последним, около 4.15, в дверях возник Трэйнор. Его манера поведения заставляла предположить, что он забрел сюда случайно, возможно, в поисках какой-то другой комнаты. Свободный узорчатый больничный халат, застегнутый на шее и спине, только подчеркивал его безобидный вид, а круглые очки и сутулые плечи придавали ему схожесть с созданиями из «Ветра в ивах».

Из всех четверых только плагиатор подчинился негласному требованию больницы, касательно одежды пациентов. Макс Баккарат поверх слепяще белой шелковой пижамы надел темно-синий франтоватый халат — по всеобщему убеждению, рождественский подарок Грэма Грина, — ниспадавший до самых бархатных тапочек в форме лисьей головы. Тони Флэкс на свою пижаму, не белую шелковую, а тонкого нежно-голубого хлопка, надел и наглухо застегнул легкую рыжевато-коричневую полушинель с эполетами и кольцами для гранат. Вкупе с двойным подбородком и апоплексическим цветом лица это делало его похожим на корреспондента с войны, ведущейся в пределах досягаемости гостиничных баров. Билл Мессинджер кинул единственный взгляд на легкую сорочку, предложенную ему больничным персоналом, и решил придерживаться, покуда возможно, костюма от Армани в тонкую полоску и черных кожаных туфель, в которых и прибыл в приемный покой. Любимые им магазины мужской одежды доставляли ему чистые рубашки, носки и белье.

Когда компания Макса издавала первые, наименее успешные книги Мессинджера, Тони Флэкс писал на них неизменно положительные рецензии. После того как Билл дезертировал в более крупное издательство, книги его стали более амбициозными, а авансы увеличились, критические статьи Тони становились все более скучающими и пренебрежительными; Флэкс обвинял бывшего соратника в высокомерии, а потом и вовсе забыл о нем. Последние три романа Мессинджера так и не получили рецензии в «Таймс»: это оскорбление он приписал злобному влиянию Тони на редакторов. Точно так же Макс издал две первые книги Чиппа Трэйнора с эпизодами из истории Первой мировой войны, вторая из которых была представлена на получение Пулитцеровской премии; затем Трейнор ушел от него к более известному издателю, чьи сообразительные рекламщики продвинули Чиппа на национальное радио, в шоу «Сегодня», а после подписания договора о фильме по его третьей книге — в «Чарли Роуз». Билл составлял рекламные тексты для обложек первых двух книг Трэйнора, а Тони Флэкс прославлял его как великого народного историка. Потом, два десятилетия спустя, потрясенный выпускник Техасского университета обнаружил обширные, старательно переделанные совпадения книг Трэйнора с несколькими диссертациями на соискание звания доктора философии, в которых содержались устные рассказы, записанные в 1930-х годах. И вдобавок этот же студент выяснил, что, вероятно, треть исторических событий в книгах была вымышленной, попросту сочиненной, как в беллетристике.

В считаные дни студент-выпускник разнес в клочья репутацию Чиппи. Через неделю после взрыва университет отправил его «в отпуск» — предполагалось, что данный статус будет постоянным. Чипп исчез, уехал в семейную резиденцию в Линкольн-Логе, в штате Мэн; его не видели и о нем не слышали до того момента, как Билл Мессинджер и Тони Флэкс, покинувшие Салон, чтобы лишний раз не вступать в беседу, заметили, как его жалкое, вялое тело провозят мимо них в каталке. О появлении мошенника немедленно известили Макса Баккарата, и задолго до конца дня легендарный халат, полушинель и костюм в тонкую полоску преодолели взаимную неприязнь, чтобы создать союз против опозоренного новичка. Как оказалось, нет ничего лучше общего врага, чтобы сгладить запутанные, даже трудные отношения.

Чиппи Трэйнор добрался до комнаты отдыха только на следующий день. Его сопровождала тихая немолодая женщина, которая с равной вероятностью могла сойти как за его мать, так и за жену. Проскользнув в дверь в 4.15, Чиппи увидел трио, наблюдавшее за ним с зеленого дивана и кресел, моргнул, узнавая, но, словно не веря своим глазам, опустил голову как можно ниже к груди и позволил спутнице отвести себя к креслу, расположенному в нескольких футах от телевизора. Было ясно, что он борется с желанием удрать из комнаты и никогда больше в нее не возвращаться. Разместившись в кресле, он приподнял голову и шепнул несколько слов на ухо женщине. Она направилась к пирожным, а Чиппи наконец-то взглянул на бывших соратников.

— Так, так, — произнес он. — Макс, Тони и Билл. Ну и что вы здесь делаете? Лично я потерял сознание на улице в Бутбэй Харбор, и меня по воздуху переправили сюда. Медицинская эвакуация вертолетом, как когда-то.

— В наши дни многое должно напоминать тебе о Вьетнаме. Чиппи, — сказал Макс. — У нас сердечная недостаточность. А у тебя?

— Фибрилляция предсердий. Одышка. Стал слабее младенца. Упал прямо на улице — бух! Как только немного приду в норму, мне будут делать какое-то эхосканирование.

— Сердечная недостаточность, понятно, — сказал Макс. — Давай, съешь пирожное с кремом. Ты среди друзей.

— Что-то я в этом сомневаюсь. — отозвался Трэйнор. С трудом дыша и хватая ртом воздух, он указал женщине на стол с плитками шоколада и слойками и стал внимательно смотреть, как она выбирает небольшие пирожные. — Не забудь про кофе без кофеина, хорошо, милая?

Остальные ждали, что он представит им спутницу, но Трэйнор сидел молча, пока она ставила тарелку с пирожными и чашку кофе на этажерку рядом с телевизором, а потом утонула в кресле, словно специально для нее материализовавшемся из эфира. Трэйнор поднес ко рту вилку с чем-то блестящим, коричневым и липким, втянул это в рот и сделал глоток кофе. Из-за длинного толстого носа и срезанного подбородка казалось, что сперва вилка, а потом и чашка исчезли в нижней части его лица. Он повернул голову в сторону своей спутницы и произнес:

— Полезная пища, ням-ням.

Она рассеянно улыбнулась потолку. Трэйнор обернулся к остальным, глядевшим на него широко раскрытыми глазами, словно он давал своего рода представление.

— Спасибо за открытки и письма, ребята. Ваши телефонные звонки мне тоже очень нравились. Все это значило для меня очень много, правда. О, простите, я веду себя не особенно вежливо, да?