Игорь Резун - Свидание на Аламуте Страница 84

Там, в тишине коридоров Центра, кто-то громко протопал по скользкому ламинату. Гулко, торопясь.

— Его мать попросила себе ТАКОГО ЖЕ, нового ребенка… и родила Иуду! Причем в год Крысы.

— Что?!

Но Альмах уже ничего не слышала. Тридцать секунд — и на экране замигает тревожный красный квадрат: «ПРОЦЕСС ПРЕРВАН. ДОЛОЖИТЕ ОПЕРАТИВНОМУ ДЕЖУРНОМУ!» Она схватила Женечку за плечо так, что та вскрикнула.

— Женя! У вас тут есть ртутный порошок?!

…Черная, воздушная смесь из золы, серы, соли и металлической ртути. Набор «Юного мага», как, смеясь, называл его Берест — тоже полковник, огромный, медведеобразный, зачинавший с Зарастустровым их Спецуправление. Этим порошком можно посыпать любое место, любой предмет, и тогда он покажет — кто был здесь и зачем. Уголь и зола глушат все случайное, постороннее; сера соединяет интуицию и знание. И тогда порошок металлической ртути закручивается вихрями, образуя знаки — знаки, которые легко разгадать посвященному.

Как давно это было! Девчонка, совсем еще неопытная, зеленая, она сидела на корточках посреди покинутой избы в глухой красноярской тайге и рассматривала узоры порошка на столе, на неструганых, грязных досках пола, на грубой алюминиевой посуде. В углу избы, уложенные аккуратненько друг на друга, лежали вздувшиеся трупы трех местных охотников, решивших немного пограбить шамана, — трупы страшные, с вырванными языками и пустыми, вытекшими глазницами. Берест по узорам рассказывал ей, как все было: как они, перепившись технического спирта, застрелили у жертвенного дерева жену шамана, косматую старуху, и как залезли в дом, стоявший на четырех сваях из огромных лиственниц, как наставили на шамана блестящие от медвежьего сала дула карабинов и требовали золота — ведь шаман знает, где золото, да только не говорит никому! Берест рассказал и о том, как глаза шамана, превратившись в рой злых чудовищных ос, выели глупые гляделки охотников и вырвали им языки… А шаман ушел.

Много мог рассказать порошок, не хуже чем дактилоскопические смеси криминалистов, расследующих дела о банальных бытовых убийствах на почве неприязненных отношений.

На двоих у них оставалась банка тушенки и коробок спичек. И безумная надежда, что прилетит вертолет. Но он не прилетел. Тогда они уходили через болото, по щиколотку в ледяной февральской воде, черной жижей выхлюпывавшей из-под забранных настом кочек. С тех пор она не выносила каблуки. Ноги нестерпимо болели от них, как и от всего, что сжимало, давило и сковывало. Берест так и не вернулся ОТТУДА, остался там в одной из бесчисленных топей. Это было первое крещение.

А сейчас порошок должен был помочь ей совсем в другом.

Женечка уже торопливо открывала один из металлических шкафов. В темноте грохотали ключи. За толстостенным стеклянным окном, отделявшим лабораторию шифрования от коридора, метались какие-то тени. Элина выхватила из рук девушки стеклянную колбу и грохнула об пол посреди кабинета. И тут же вскочила босыми ногами в образовавшуюся темную горку, топча ее, не думая об осколках, которые вряд ли могли ей повредить — это все пройдено. Два помпончика… Вот о чем ей говорил полковник во сне! Две единички, два шарика над буквой Ё… Какая малость!

Выскакивая из лаборатории, она ухватила офисный стул, на секунду остановилась и хрипло бросила в лицо Женечке:

— Запрись на аварийные замки. И еще насыпь на стул, слышишь! Продень в дверные ручки… И никому не вздумай открывать!

По щекам девушки катились слезы. Ее белый халат теперь чернел пятнами — угольная смесь испачкала и ее. Элина вылетела в пустынный коридор и как-то отстраненно подумала, что сон начал исполняться: подошвы ее ног теперь были покрыты черным плотным составом, твердым и шуршащим, как нагар на старом казане для плова.

Этот порошок делал ее неуязвимой.

Задыхаясь от чувства опасности, неожиданно ударившего куда-то под желудок, отозвавшегося режущей болью, она побежала. Левый коридор. Сектор БВ. Отсек оперативного дежурного пуст. Вот в конце коридора пост Мурека. Он уткнулся головой в свой кроссворд, гадает… Черт! Неужели мимо него ПРОСКОЧИЛИ?!

— Хуснут…

Она поперхнулась. После удара двумя пальцами в шейный отдел позвоночника люди умирают в страшной судороге, разбегающейся от перебитых хрящей, их тела коченеют быстро; просто надо знать, как совершить такой удар… Тело Хуснутдинова повалилось ей под ноги, как медная статуя, со звоном. Альмах успела заглянуть в мертвые глаза, а затем осмотрелась затравленно. Лифт мигает лампочкой — он еще не поднимался вверх, и его не отправляли обратно — там нет кнопок… Вправо уходит аварийный коридор, построенный после ТОГО потопа.

Женщина бросилась в этот коридор, к стальным дверям с большим колесом запора, как на подводной лодке. В руке Альмах, тоже слегка почерневшей от угольной смеси, прыгала зажигалка — глупая вещица в форме дамского браунинга. И, подбегая к этим раздвижным дверям, она поняла — они начали медленно скользить по рельсе в полу. ОН был уже там. Для его тела, в котором, несмотря на рыхлость и внешнюю медлительность, жила сила человека, прошедшего спецтренировки, преодолеть пятнадцать метров лестницы из железных скоб — наверх! — ничего не стоило. Элина зажмурилась и… успела просунуть босую ступню в стремительно уменьшающийся проем между дверью и массивным литым косяком.

Было больно. Это чувство, она знала, никогда не покидает человека — наследие глубокой древности; оно может лишь притупиться, оно может уже не быть предвестником катастрофы, но оно есть и терзает тело по старой привычке. Стальная пластина запнулась об ее ногу, пальцы ступни, испачканные углем, побелели так, что ногти сразу отлили синевой… Это было точно так же, как в том сне: видна каждая прожилочка, каждая складочка на фалангах, и больно, больно…

Но не страшно.

В уши лез скрежет бессильно буксовавшего механизма. Человеческое тело может быть сильнее стали — это она тоже знала.

Элина, чувствуя, как с треском расползается на ней пижамка, цепляясь за грубые края двери, протиснулась в узкую щель, по-прежнему удерживая ее ступней, горевшей так, будто ее поставили на костер и огонь уже лижет пятки. В шахте сумрачно, сверху сыпется какая-то шелуха, ржавчина, и кто-то большой, грузный, сопя, карабкается вверх.

— Рублев! — крикнула она, захлебываясь от отчаяния. — Рублев, стой! Тебя раскрыли, Рублев!

Сверху донеслось неразборчивое, рычащее ругательство. Человек на скобах замер, обернулся. Она видела только его силуэт в свете редких лампочек шахты. И успела отшатнуться, заметив движение его руки. Но сиреневая вспышка все-таки залила шахту. На ее дно посыпались вырванные скобы; чудовищная сила свалилась сверху на Альмах, пригнула вниз. Из носа хлынула кровь. В голове зазвучал неостановимый звон, глаза заволокло дурным изумрудным пламенем.

— Рублев, у тебя есть еще выход! — теряя голос, прокричала она вверх. — Ты можешь просто выйти из игры… еще…

Он снова застыл, цепляясь слоновьими ногами в армейских ботинках за скобы. Успел подготовиться… Успел открыть шкаф с оружием и взять электромагнитную пушку. Ее удар с трех метров расплющивал человека, как консервную банку.

Почти теряя сознание, Альмах вытянула вверх руку с браунингом-зажигалкой. Хорошая зажигалка. Сможет ли она его достать? Направленное излучение бьет по энергоинформационной структуре. Его испускает любой умелый шаман, любой йог, любой Мастер, и такой луч рассеян, он держит аудиторию, а тут — концентрированная иголка. И несколько раз она нажала на курок, который должен был давать просто язычок газового пламени, чтобы прикурить сигарету. Но одна из самых секретных разработок Спецуправления «Йот» была уже приведена в боевую готовность, снята с предохранителя.

Сверху послышался рев — рев отчаяния, боли и ужаса. Так кричат люди, падающие вместе с самолетом на землю, — в гибельном пике. Сначала по ободранному каналу шахты прогрохотал металлический предмет — электромагнитная пушка (что-то вроде небольшой электродрели) — и застрял внизу, в переплетении скоб; а потом со странным звуком — будто тут полоскали белье — свалилось это тело.

Он умер не от того, что его организм, его существо до самой последней энергетической оболочки, под сердцем, пробил разрушающий импульс.

Он просто разбился, как обыкновенные люди.

…Кто-то уже разблокировал дверь, кто-то уже аккуратно вынимал Альмах и прислонял ее к стенке, как куклу. Слышались голоса сотрудников, дежурного наряда, прибежавшего из Большого зала. Пищал зуммер общей тревоги. Лампы в коридорах перемаргивались, словно сообщая друг другу шокирующие новости.

Элина стояла у стены, отдав кому-то свой пистолет, и тупо смотрела вниз. На ноги. Точь-в-точь картинка из сна: лужа крови — из носа — и залитые красным белые пальцы босых ступней. Незагоревшие, белые.