Марсель Монтечино - Убийца с крестом Страница 89

Они лежали рядом в темноте на горячей, влажной постели. Эстер закурила.

— Ты слишком много куришь, — сказал Кларк сонным голосом.

— Заботишься обо мне? — промурлыкала Эстер.

— А как же.

Она еще разок затянулась и отложила сигарету. Ничего больше не хотелось. Она томно ласкала его, поглаживала яички, целовала грудь. Он чуть вздрагивал. На улице в машине орало радио. Они задремали.

Кошка Багира спасалась за шифоньеркой от шума столь пылкой страсти, а теперь осторожно выбралась из укрытия с удивленно раскрытыми глазами и топорщащимися усиками. Но звуки сонного дыхания успокоили ее, киска постепенно осмелела, с наслаждением потянулась и с важным видом обошла комнату. На полу валялось сброшенное с кровати голубое покрывало. Багира поднялась на задние лапки, поскребла когтями развороченную постель. Эстер во сне пошевелилась, потерлась о Кларка. Это привлекло внимание Багиры, она бесшумно вспрыгнула на кровать. Но нагие тела были опять неподвижны. Кошка улеглась прямо на телефонный сигнализатор, который выпал из кармана Джонсона, и начала было умываться, но только вошла во вкус, как запищала эта противная штуковина. Багира взвизгнула, слетела с кровати, стрелой пронеслась через комнату, холл и дальше вниз по лестнице.

Джонсон проснулся недовольный, зашарил по простыням.

— В чем дело, милый? — пробормотала Эстер.

— Нужен телефон.

— Мм-м, там, внизу. — Она зарылась головой в подушку, когда он, голый, пошел к двери.

Через несколько минут Кларк вернулся и потряс Эстер за плечо:

— Вставай.

— Да... сейчас. — Она села, протерла глаза.

— Бобби. Твой муж.

— Да?

— Полиция только что нашла его.

3.37 утра

В пункте «Скорой помощи» медицинского центра конгресса царила неизбежная в выходные дни толчея и неразбериха. Отвратительный бедлам. Приемная была набита о чем-то молящими, на что-то жалующимися членами Клуба жертв револьвера и кинжала, как называли их врачи травматического отделения. Кое у кого на кровоточащих еще ранах самодельные повязки. Грязная безобразная старушонка раскачивалась на стуле и громко пела. Два алкаша спорили, кто первый в очереди. В коридорах теснились тяжелораненые — подстреленные, отравленные, разбившиеся. Вой сирен возвещал о прибытии все новых пациентов.

За стеклянной загородкой Кларк Джонсон разговаривал с молодым доктором-бенгальцем. Одежда доктора спереди пропиталась кровью. Эстер, мамаша Фиббс и маленький Бобби наблюдали за ними через захватанное грязными руками стекло. Доктор посмотрел на Эстер, губы его шевелились. Вот он что-то сказал, Джонсон ответил, вышел из-за перегородки. Лицо его было мертвенно-бледно.

— Безнадежный случай. Мне очень жаль, Эстер.

— Нет! Нет! Нет! — Она упала на колени, завыла.

Мамаша Фиббс попыталась поддержать Эстер, та вывернулась. Джонсон подхватил ее, она вырвала руку.

— Не трогай! Не прикасайся ко мне!

— Ну же, Эстер, — успокаивала мамаша Фиббс. Она сдерживалась, но и у нее глаза стали мокрыми и растерянными.

— Как это случилось? — Она повернулась к Джонсону.

— Его зверски избили. Неизвестно кто, сколько их было и когда. Может, прошло несколько дней. Они думают, он долго полз.

— Святый Боже! — простонала Эстер.

— Доктор сказал, не будь он таким сильным, умер бы сразу.

— О Господи, мой Бобби! Мой бедный Бобби!

— Мне так жаль, Эстер. Честное слово.

Эстер подняла голову и посмотрела на Кларка. Слезы хлынули у нее из глаз, заструились по щекам. Казалось, это не кончится никогда.

— Позволь проводить тебя домой.

Эстер с ужасом уставилась на него.

— Бедный Бобби, — причитала она. — Они били его как собаку, а я в это время валялась с тобой в постели — как свинья.

— Эстер! — цыкнула мамаша Фиббс, указывая глазами на маленького Бобби.

Но Эстер повысила голос:

— Мы трахались, как недоделанные вонючие подростки, а мой бедный Бобби боролся за жизнь в каком-то Богом проклятом месте.

— Мне так жаль, — повторил Кларк и опять попытался взять ее за руку.

— Отойди! Не прикасайся! — Она оттолкнула его. — Такие и убили Бобби! Такие, как ты!

Мамаша Фиббс взяла Эстер за плечо, повернула к себе.

— Эстер, возьми себя в руки. У нас еще много дел. Оставь этого беднягу в покое.

— У Бобби не было выхода! Они не дали ему шанса!

— Он сам виноват, и ты знаешь это. Бобби сошел со стези Господней, он выбрал иной путь и потому мертв. Никто не виноват, он все сделал сам. Это должно было случиться, рано или поздно.

— Как ты можешь так говорить! Ведь это твой сын!

— Я говорю истинную правду. Упокой Господь его грешную душу, но он был плохим сыном, плохим мужем и плохим отцом. Скажи спасибо, что вы не остались просто на улице.

— Не смей так говорить! Не смей! — Эстер готова была кинуться на свекровь.

— Сегодня ночью ты потеряла мужа, — мягко сказала мамаша Фиббс, выпрямляясь во весь свой рост. — Смотри не потеряй и мать.

Эстер затравленно взглянула на нее, но тут же вся сжалась от горя и стыда.

— Нет! Нет! Нет! — закричала она и выбежала из комнаты. Миссис Фиббс посмотрела ей вслед и глубоко вздохнула.

— Бобби, маленький, иди присмотри за мамой.

Тот колебался.

— Ступай, ну!

Мальчик выбежал в коридор, куда скрылась Эстер.

Мамаша Фиббс запахнула пальто, застегнулась на все пуговицы. Потом обратилась к Кларку:

— Скорбная ночь, мистер Джонсон:

— Да, миссис Фиббс.

— Сожалею, что вы оказались свидетелем. Семейные распри и горести не для посторонних. Я уверена, Эстер не имела в виду ничего такого.

— Я понимаю. Все нормально. Я хотел бы помочь.

Она рассеянно помотала головой.

— Может, вы скажете больничному начальству, что мы постараемся скорей забрать тело?

— Конечно.

— Я свяжусь с похоронным бюро Колемана, как только оно откроется.

Джонсон кивнул, не зная, что сказать.

— Я знаю мистера Колемана почти сорок лет.

— Неужели?

— Да. — Она теребила кошелек. — Надо поблагодарить врачей.

— Хорошо. Миссис Фиббс?

— Да?

— Мне, право, ужасно жаль вашего сына.

Старуха смахнула слезинку. Мимолетная слабость.

— Мистер Джонсон, мой сын мертв уже много лет, первый раз он убил себя сам. И с тех пор — он лишний на этом свете. Пожалуй, то, что произошло сегодня, к лучшему.

Кларк отвел глаза.

— Вы суровая женщина, миссис Фиббс.

— Жизнь — суровая штука, мистер Джонсон. А у меня есть живые близкие, о которых нужно позаботиться.

— Да, мэм.

— Спасибо за заботу.

— Ничего.

Она повернулась и ушла.

5.20 утра

В помещениях, занятых отрядом особого назначения, в комнатах и коридорах для полицейских были приготовлены койки. Одни приходили передохнуть, другие шли патрулировать улицы. Около половины пятого лучи солнца прорвали наконец темную дымовую завесу, все оживились, загалдели. Кто-то пустил по кругу бутылку. Первая спокойная ночь на неделе, ни одного убитого с крестом около трупа. Отпраздновав, копы улеглись поспать на несколько часов. Замора втащил матрас в крошечный кабинетик и уже через несколько секунд громко захрапел. Голд беспокойно задремал прямо за столом. В 5.25 зазвонил телефон. Голд взял трубку.

— Угу. Да. Уверен? Почем ты знаешь, может, это обычный трюк? Угу. Нет, держите его там. Выезжаем. Хочу поговорить с ним как можно скорее.

Он повесил трубку, растолкал Замору.

— Надо идти, Редфорд. Кажется, нам повезло.

Пока «форд» поднимался в гору, Голд все растолковал Заморе. Прошлой ночью в долине Ван-Ньюис сцапали одного парня, рокера. Он треснул другого придурка железным ободом от мотоциклетного колеса. Ну, они пропустили данные о нем через компьютер, и оказалось, что малого уже задерживали — и далеко не по пустякам — в Орегоне, Вашингтоне и Неваде. В Рено он проходил по делу об убийстве. Копы играли с ним в кошки-мышки всю ночь — и никакого результата, он не кололся. Но в пять умер тот придурок, которого он поколотил. Когда это сообщили нашему лихачу, он, натурально, стал сговорчивей. У него, мол, найдется, что порассказать. Он готов выполнить свой гражданский долг, но сперва требует полного оправдания, по всем статьям. Копы посмеялись: «Ты что, Гитлера собираешься выдать?» А этот гад улыбнулся и говорит: «Навроде того молодчика, что замочил тех евреев». Вот тогда они и позвонили.

В Ван-Ньюис собралось чертово количество народу: Долли Мэдисон, который уезжал на несколько часов вздремнуть домой, в Нортридж, три офицера в больших чинах из конторы окружного прокурора и сердитый, не проснувшийся хорошенько Ирвинг Танненбаум, общественный защитник номер один и давний противник Голда. Они обменялись враждебными взглядами.

— Так в чем дело? — обратился Голд к людям, толпившимся у входа в комнату для допросов.

Вперед выступил один из молодых детективов, арестовавших героя дня.