Юлий Дубов - Большая пайка (Часть вторая) Страница 9

– Вообще-то нарушение. Первый выезд– и сразу в капстрану. Пусть партком выскажется.

Лютиков пояснил, что Проект существует уже давно, что рекомендуемый к выезду стоял у самых его истоков, что он досконально разбирается в проблематике, поэтому партком счел целесообразным рекомендовать.

Старичок потянулся к характеристике Платона и стал читать, шевеля губами.

– Не по форме составлена, – подвел он итог, дочитав до конца. – Вот тут написано: "Политически грамотен, морально устойчив". А надо писать, – голос его внезапно сорвался на фальцет, – "Политически грамотен". Точка. С красной строки. "Морально устойчив". Точка. С красной строки. "Делу Коммунистической партии беззаветно предан". Вы, товарищ, член партии?

– Нет, – ответил Платон.

В комнате повисла гнетущая тишина. Председатель торопливо задал очередной вопрос:

– Платон Михайлович, расскажите, пожалуйста, как вы готовитесь к поездке.

Этот коварный вопрос появился в репертуаре выездных комиссий сравнительно недавно. Отвечая на него, люди, недостаточно подготовленные к беседе, обычно несли всякую чушь – кто-то говорил, что дописывает доклад, кто-то сообщал, что изучает историю и культуру страны командирования, а одна девица, кажется, в Перовском райкоме, бухнула, что собирает чемоданы. Платон же, проинструктированный Лютиковым, ответил твердо, что завершает подборку материалов по всем пунктам технического задания, с тем чтобы по возвращении доложить о полном его исполнении, и уже приступил к их углубленному изучению.

Комиссия удовлетворенно зашевелилась.

– Еще вопросы будут, товарищи? – спросил председатель. – Нет? Хорошо. Вы, Платон Михайлович, свободны, а Николая Николаевича мы попросим на минутку задержаться.

Лютиков появился в коридоре через десять минут и поднял большой палец.

Вылет был назначен на субботу, а в четверг утром Платон уже получил билет на самолет и командировочные – по сто двадцать долларов в день на гостиницу, по двадцать долларов суточных и триста долларов на покрытие транспортных расходов. В итальянских лирах. Вечером, зайдя к Ларри, Платон сказал:

– Все, еду. Лиры видел когда-нибудь? Ларри без особого интереса покрутил в пальцах цветастую купюру, вернул ее Платону и спросил:

– А паспорт тоже получил?

– Паспорт завтра, – ответил Платон. – Сказали к десяти подъехать.

– Так это ты еще никуда не едешь, – мрачно сообщил Ларри. – С бумажками советую быть поосторожнее. Не пришлось бы обратно сдавать.

– Брось, – отмахнулся Платон. – Все уже решено. Завтра прилетают с Завода, вечер не занимай.

Приехав к десяти утра в отдел внешних связей Президиума и отстояв очередь в паспортное окошко, Платон услышал:

– Платон Михайлович, а вы у куратора по Италии были?

– Это где? – спросил Платон.

– На втором этаже, вон туда по лестнице. Он должен передать нам распорядиловку, но еще не передал. Зайдите к нему, пожалуйста, попросите занести.

– А паспорт-то есть? – не удержавшись, спросил Платон, памятуя о словах Ларри.

– Да все есть! Еще вчера вечером привезли. Только побыстрее, прошу вас, а то мы скоро закрываемся до шестнадцати часов.

На лестничной клетке второго этажа Платон чуть не сбил с ног стоявшего у окна невысокого мужчину в сером костюме. От мужчины исходил какой-то невиданный заморский аромат.

– Извините, пожалуйста, – сказал, не поворачиваясь, Платон и, завернув за угол, влетел в комнату, номер которой ему назвали в паспортном окошке.

Куратора по Италии в комнате не оказалось. Выяснилось, что час назад он куда-то вышел и обратно не возвращался. Ему уже несколько раз звонили, в том числе и от начальства, но найти не могут. Распорядиловка, о которой так хлопочет Платон, находится у него: он еще вчера должен был спустить эту бумагу на первый этаж, но, видимо, не успел. Много работы. Впрочем, никаких проблем быть не должно, если вы подождете – нет, нет, не здесь, вон там, в коридоре, – то с минуты на минуту он подойдет.

Платон просидел в коридоре больше часа. Ничего не произошло. На всякий случай он сбегал на первый этаж и убедился, что никакой распорядиловки к ним не принесли. Через пять минут окошко закрывалось. Платон вернулся наверх. Серая фигура продолжала маячить у окна. Платон решил больше не отходить от комнаты куратора, но, просидев еще час, понял, что попал в цейтнот – у него были запланированы две встречи, одну из которых он уже пропустил, а на вторую никак нельзя было опаздывать. Платон заглянул в комнату, сказал, что вынужден уехать, но к трем вернется, попросил напомнить о себе куратору, снова пробежал мимо человека в сером и, схватив такси, полетел в Институт.

В вестибюле административного корпуса он столкнулся с Элеонорой Львовной.

– Ну как, все в порядке? – спросила она, приветливо улыбаясь Платону.

– Куратора не могу поймать, – махнул рукой Платон. – Он какую-то дурацкую бумажку не передал, я из-за этого потерял полдня, к четырем придется опять ехать.

– А что вам сказали в паспортном? – поинтересовалась Элеонора Львовна. – Паспорт – привезли?

– Да привезли. Только без бумажки не отдают.

– Тогда не волнуйтесь. Если паспорт у них, значит, все в порядке. К четырем Платон снова приехал в Президиум. Распорядиловку по-прежнему не принесли. Не было и куратора, который, как выяснилось, появился через десять минут после отъезда Платона и тут же был вызван в какую-то инстанцию. На вопрос, передали ли ему просьбу ускорить перемещение распорядиловки со второго этажа на первый, Платон получил довольно холодный ответ, что передали. Без нескольких минут шесть мимо Платона в комнату быстро прошел человек. Как оказалось, это и был куратор.

– Я приехал утром за паспортом, – поздоровавшись, начал объяснять Платон, – но мне сказали, что от вас не поступила какая-то бумага. А ведь вылет завтра, и через полчаса здесь все закрывают...

– По вам нет решения, – сказал куратор, барабаня пальцами по столу и глядя в окно.

– Что это значит? – опешил Платон.

– Нет решения – не можем выдать паспорт, – туманно объяснил куратор, продолжая изучать природу.

– И что же мне теперь делать?

– Не знаю. Ехать домой. У вас в Институте есть отдел загранкомандирования? Вот в понедельник и спросите их, что делать.

Платон вышел за дверь, как оплеванный. Посмотрел на часы. Вероятность застать Элеонору Львовну в Институте еще была, хотя и очень невысокая. Платон решил ехать – надо же выяснить, что происходит. По дороге его не отпускала одна мысль – где-то он уже видел этого куратора, причем совсем недавно. Только войдя в Институт, Платон понял, что показалось ему таким знакомым. Запах! Запах иностранного, дорогого то ли лосьона, то ли одеколона. Это куратор простоял на лестнице второго этажа все утро, пока Платон бегал, как наскипидаренный. Это его Платон чуть не сбил с ног. Платон два часа просидел под дверью, а куратор те же два часа торчал как столб у окна, только чтобы не заходить к себе в кабинет. Интересно, зачем ему это было нужно?

Элеонора Львовна, женщина добросердечная и отзывчивая, оказалась, к счастью, на месте, хотя уже собиралась уходить. Выслушав сбивчивый рассказ Платона, она заметно помрачнела.

– Странно, – сказала она. – Вчера все было в порядке. Вы, Платон Михайлович, поезжайте домой, а в понедельник мы выясним, что к чему.

Произнеся эти слова, она настойчиво замахала рукой, показывая Платону, что он не должен никуда уходить, а напротив – сесть на стул. После чего приложила палец к губам и потянулась к трубке.

– Сергей Федорович, – сказала Элеонора Львовна, – это Цветкова. Добрый вечер. Тут мы одного сотрудника в Италию направляем. На три недели. Я хотела бы узнать... Да, он... Поняла. Спасибо, Сергей Федорович. До свидания.

Повесив трубку, Элеонора Львовна выбралась из кресла и, не произнеся ни слова, направилась к двери, маня Платона рукой. Он двинулся за ней.

– Он мне сказал, – шепотом произнесла Элеонора Львовна, когда они оказались в коридоре, – переверните объективку!

– А что это значит? – тоже шепотом спросил Платон. Объектив-кой называлась одна из многочисленных бумаг, которые он заполнял, – своего рода мини-анкета на одном листе. Платон хорошо помнил, что на обратной стороне ничего существенного, кроме сведений о близких родственниках, не содержалось, а с родственниками у него вроде бы все было в порядке.

Элеонора Львовна посмотрела на Платона с каким-то непонятным состраданием.

– Не знаю я, что это значит, – по-прежнему шепотом произнесла она, хотя в ее голосе уже прорезались официальные нотки. – Я спросила, мне ответили. И давайте считать, что этого разговора у нас не было.

Ясность внес Ларри, к которому Платон пошел сразу же от Элеоноры Львовны.

– Я тебя предупреждал – не лезь в эту историю, – говорил Ларри сквозь облако табачного дыма. – Теперь все понятно. Этот тип, замдиректора, договорился по своим каналам, что тебя проманежат ровно до того момента, когда уже ничего нельзя будет сделать. Как тот мужик называется – куратор? Если бы он утром сказал, что тебя прокатили, ты еще мог бы толкнуться туда-сюда. Вот он и прятался от тебя до вечера. В итоге – завтра все летят, а ты сидишь в Москве. И не просто сидишь, а в постоянном отказе. Ты понимаешь, что значит "перевернуть объективку"?