Нельсон Демилль - Игра Льва Страница 90

Они перекинулись еще несколькими фразами. Маккоя, похоже, несколько смущал тот факт, что Билл Сатеруэйт притащил с собой на их встречу незнакомца. Однако Джим решил, что это вполне в духе Билла — полная беспечность и никакой предусмотрительности. Однако, несмотря на ситуацию, Джим Маккой улыбнулся и сказал:

— Пойдемте посмотрим наши экспонаты. — И добавил, обращаясь к Халилу: — Чемодан можете оставить здесь.

— Если не возражаете, я возьму его с собой, у меня в нем фотоаппарат и видеокамера.

— Ну хорошо. — Маккой провел своих спутников по коридору, они вернулись в вестибюль, а из него через большие двери вышли в ангары.

На полу примыкающих друг к другу ангаров стояли свыше пятидесяти самолетов различных исторических периодов, включая обе мировых войны, войну в Корее, а также современные истребители. Маккой взял на себя роль экскурсовода.

— Большинство из этих самолетов, но не все, были изготовлены здесь, на Лонг-Айленде, в том числе и лунные модули компании «Грумман», которые стоят в соседнем ангаре. Все реставрационные работы выполняли волонтеры — мужчины и женщины, работавшие в свое время в аэрокосмической промышленности либо служившие в гражданской или военной авиации. Они провели здесь тысячи часов, получая за это от нас только кофе и пончики. Их имена начертаны на стене в вестибюле.

Они шли мимо самолетов, Маккой что-то рассказывал о каждом, но очень коротко, давая понять, что экскурсия будет непродолжительной. Когда они остановились перед старым желтым бипланом, Маккой пояснил:

— Этот «Кертис Джей-Эн-4», или «Дженни», как его называли, построили в тысяча девятьсот восемнадцатом году. Это был первый самолет Линдберга.

Асад Халил вытащил из чемодана фотоаппарат и сделал несколько совершенно ненужных ему снимков.

— Можете пощупать брезент, если хотите, — предложил ему Маккой.

Халил дотронулся до ткани.

— Да, я понял, что вы имели в виду. Он слишком тяжел для полета, учту это, когда буду отправлять свой подарок.

— Отлично. Вон там в углу несколько истребителей времен Второй мировой войны…

— Простите, мистер Маккой, — оборвал его Халил, — я понимаю, времени у нас очень мало, а, насколько я знаю, мистер Сатеруэйт хотел бы взглянуть на тот самолет, на котором он когда-то летал.

Маккой внимательно посмотрел на гостя и кивнул:

— Хорошая идея. Пойдемте.

Они прошли в соседний ангар, где были собраны преимущественно реактивные самолеты и космические аппараты.

Халила изумил вид боевых самолетов. Он знал, что американцы любят изображать себя перед всем миром миролюбивыми людьми. Однако в этом музее совершенно ясно чувствовалось, что искусство войны является высочайшим выражением их культуры. И Халил не обвинял их за это, наоборот, он даже завидовал.

Маккой прошел прямо к штурмовику «F-111», сейчас его крылья с изменяемой стреловидностью были направлены назад, а на фюзеляже со стороны пилота было выведено название самолета — «Непоседа Бетти».

— Ну вот он, дружище, — обратился Маккой к Биллу Сатеруэйту. — Вызывает воспоминания?

Сатеруэйт с благоговейным трепетом уставился на самолет, словно это был ангел, который сейчас возьмет его за руку и унесет в небеса. Все молчали, наблюдая за Биллом, завороженным видением из прошлого. Глаза Сатеруэйта затуманились.

— Я назвал его в честь своей жены, — с улыбкой сообщил Маккой.

Асад Халил тоже уставился на самолет, в его памяти всплыли свои воспоминания.

Наконец Сатеруэйт подошел к самолету и дотронулся до фюзеляжа. Затем обошел машину кругом, касаясь пальцами алюминиевой обшивки. Глаза его внимательно рассматривали каждую деталь стройного, безупречного тела самолета. Он посмотрел на Маккоя и сказал:

— Мы ведь летали на них, Джим. Действительно летали.

— Да, летали. Миллион лет назад.

Асад Халил отвернулся, делая вид, что его растрогал момент встречи однополчан со своим прошлым, однако на самом деле они интересовали его только в качестве будущих жертв.

Он слышал, как мужчины разговаривают, смеются, слышал слова, вызывавшие у них веселье. Он закрыл глаза, и в памяти возникла картина: эта ужасная боевая машина, из хвоста которой вырывается красное пламя, мчится на него, словно демон из ада. Халил попытался выбросить из памяти, что в тот момент он напустил от страха в штаны, однако воспоминания были слишком сильны, и он позволил им захлестнуть его, понимая, что его унижение будет отомщено.

Услышав, что Сатеруэйт зовет его, Халил обернулся. Возле фюзеляжа со стороны пилота уже стоял подвижный алюминиевый трап.

— Вы можете сфотографировать нас в кабине? — спросил Сатеруэйт.

Именно эту мысль и вынашивал Халил.

— С большим удовольствием.

Джим Маккой первым поднялся по трапу. Фонарь кабины был поднят, и Маккой пробрался на правое кресло офицера управления системами огня. За ним поднялся Сатеруэйт и, очутившись в кресле пилота, издал радостный вопль:

— А-а-а! Я снова в седле. Смерть арабам!

Маккой бросил на него неодобрительный взгляд, но это не испортило отличного настроения Сатеруэйта.

Асад Халил тоже поднялся на трап.

— Эх, стрелок, — обратился Сатеруэйт к Маккою, — лучше бы в тот день рядом со мной сидел ты, а не Чип. Он только и умеет, что трепаться без остановки. — Он потрогал рычаги и загудел, имитируя шум двигателя. — Первая, огонь! Вторая, огонь. — Сатеруэйт расплылся в улыбке. — Эй, а я помню все процедуру запуска, как будто делал это только вчера. Могу поспорить, что вспомню и перечень контрольных проверок перед взлетом.

— Не сомневаюсь, что вспомнишь, — польстил Маккой другу.

— Отлично, стрелок, я хочу, чтобы ты сбросил бомбу на палатку, в которой гребаный Каддафи трахает верблюда. — Сатеруэйт заржал во всю глотку.

Джим Маккой посмотрел на мистера Фанини, который стоял на верхней ступеньке трапа. Джим виновато улыбнулся гостю и снова пожалел о том, что Сатеруэйт пришел к нему не один.

Асад Халил вскинул фотоаппарат и навел объектив на сидевших в кабине.

— Готовы?

Сатеруэйт усмехнулся, глядя в объектив. Халил принялся щелкать, пока Маккой, которому надоели ослепляющие вспышки, не крикнул:

— Эй, ну хватит…

Асад Халил убрал в чемодан фотоаппарат и вытащил из него пластиковую бутылку, которую прихватил в мотеле «Шератон».

— Еще всего парочку снимков, джентльмены.

Маккой заморгал, чтобы зрение восстановилось после вспышек, и посмотрел на гостя. Пластиковая бутылка не вызвала у него никаких подозрений, однако насторожило странное выражение лица мистера Фанини.

— Значит, джентльмены, вы с удовольствием вспоминаете бомбардировки? — спросил Халил.

Маккой ничего не ответил.

— Да, чертовски хорошо повеселились, — крикнул Сатеруэйт. — Эй, мистер Фанини, заберитесь на нос и снимите нас оттуда.

Халил и не подумал выполнить его просьбу.

— Ладно, Билл, вылезаем, — сказал Маккой.

— Оставайтесь на месте! — крикнул Халил.

Маккой уставился на Асада Халила, и внезапно у него пересохло во рту. Где-то в самых отдаленных уголках сознания он знал, что этот день придет. И вот он пришел.

— Перекатите трап на другую сторону и сделайте несколько снимков оттуда, — продолжал давать указания Сатеруэйт. — А потом мы еще снимемся на земле возле самолета…

— Заткнись! — рявкнул Халил.

— Что?

— Я сказал, заткнись.

— Эй, какого черта… — Сатеруэйт изумился, увидев направленное на них дуло пистолета.

— Ох, Господи… нет… — прошептал Маккой.

Халил улыбнулся.

— Значит, мистер Маккой, вы догадались, что я не торгую брезентом. Да, я изготавливаю саваны.

— Ох, Матерь Божья…

Билл Сатеруэйт, похоже, ничего не понимал. Он посмотрел на Маккоя, затем на Халила, пытаясь понять, что они знают такое, чего не знает он.

— Что происходит?

— Билл, помолчи, — прошептал Маккой и обратился к Халилу: — Здесь полно вооруженных охранников и камер слежения. Если вы сейчас же уйдете, то я не стану…

— Молчать! Говорить буду я, и обещаю, разговор будет коротким.

Маккой промолчал. Билл Сатеруэйт тоже ничего не сказал — похоже, до него кое-что стало доходить.

— Пятнадцатого апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года я был мальчишкой и жил со своей семьей в местечке под названием Эль-Азизия, которое вы оба прекрасно знаете.

— Вы там жили? В Ливии? — изумился Сатеруэйт.

— Молчать! — приказал Халил и продолжил: — Вы оба прилетели в мою страну, сбросили бомбы на мой народ, убили мою семью — двух моих братьев, двух сестер и мать, — а затем вернулись в Англию, где наверняка отпраздновали это убийство. Но сейчас вы оба заплатите за свои преступления.

Наконец до Сатеруэйта дошло, что ему предстоит умереть. Он посмотрел на сидевшего рядом Маккоя и пробормотал: