Андрей Салов - Свидетель апокалипсиса Страница 11

Но вот путь позади и, цепляясь руками и ногами за удивительно мягкий, податливый мрамор, он принялся карабкаться на вершину. Она оказалась метров тридцати, что вполне достаточно, чтобы свернуть себе шею. Внизу, — небольшая котловина, когда-то заполненная водой, а теперь высохшая. Сквозь слой желтоватой воды отчетливо проступало усеянное шипами мраморных наростов дно.

Обрывки мыслей, образов, пронеслись в мозгу за те мгновения полета, что отделяли его от острых шипов. Но смерти не было опять. Словно чья-то невидимая рука поддержала его в метре от цели и тихо опустила. Он даже не почувствовал боли, да ее и не было. «Мрамор» мягко спружинил, погрузив горящее тело в прохладную золотистую воду. Все произошло так, словно и не было десятков метров высоты. Видно боги даровали ему бессмертие, раз он никак не может покончить с собой, как жестоко покарали они его за богохульство, как тонка и изощренна их месть!

Не было сил подняться, открыть глаза, снова был тяжелый и беспробудный сон. Сколько он так проспал, Алм не знал, но встал уже совершенно иным. Он снова полон сил, боль, сводившая его с ума, исчезла, зарубцевалась сердечная рана, уступив место легкой грусти и желанию действовать. Голова как никогда ясна и чиста.

Все прошло, осталась легкая грусть, которую так и не смог исцелить неведомый врачеватель. Возникло лихорадочное желание работать, творить, благо материала, которому позавидовал бы любой ваятель, — пурпурного мрамора здесь несметное количество.

«Работать, работать», — твердил он себе, а в мозгу бесконечной вереницей выстраивалась галерея образов, что предстоит создать и средь них Орголина с вечно живым маленьким человечком на руках.

Поглощенный думами он шел в ту сторону, откуда еще совсем недавно бежал. А вот и обрыв, где совершал он первую попытку сведения счетов с жизнью, и отмель, куда его вынесли морские волны.

Впереди показался темный контур ракеты, его тюрьмы. Могила близких существ, виновник всех бед. Холодом склепа пахнуло от остова. Но ощущение могильной сырости длилось недолго. Алм вошел внутрь и не спеша принялся за работу. Сперва кисти и инструменты, а потом книги вынес он подальше от корабля, словно тот может куда-нибудь скрыться. Так, не торопясь, но и не слишком медля, работал он сутки напролет, спасая все, что приготовил для долгих лет жизни, для далекой и уже почти забытой Атлантиды. Лишь изредка прерывал он занятие, дабы испить желтоватой морской водицы, имеющей вкус апельсинового сока и мгновенно возвращающей силы. А когда закончил работу, то с удивлением обнаружил, что корабль наполовину ушел под воду, хотя поначалу касался ее лишь самым краешком. Он как живое существо, как выброшенная на берег рыба, стремился вернуться в родную и привычную стихию.

Хотелось спать. Хотя усталости не было благодаря живительной влаге, но, несмотря на все изменения происшедшие с ним, Алм оставался человеком и нуждался во сне. А когда отдохнувший размежил веки, первое что бросилось ему в глаза, было то, что он один, а в том месте, где был корабль, лишь глубокая борозда, ведущая к морю.

Нужно что-то делать. И спустя некоторое время, прихватив с собой несколько необходимых в работе резцов, Алм снова отправился в путь.

ОНА стояла у него перед глазами, Алм видел ЕЕ в мельчайших деталях, видел ее так отчетливо, словно она была живая и, улыбаясь, позировала ему. Ее лицо излучало сияние, подталкивало, вдохновляло его.

Резец яростно вонзился в мягкий и податливый камень. Не давая себе отдыха, трудился он до тех пор, пока глазам не предстало совершенство, — его Орголина. Казалось, еще мгновение — и она раскроет замершие в улыбке уста и скажет что-то ласковое.

Но холодна и бесстрастна розовая статуя, никогда ей не разомкнуть губы, не изменить этой пленительной, но такой неживой позы статуи. Видеть ее, близкую и родную и вместе с тем далекую, холодную и неживую было невыносимо. Отчаянье вновь вырвалось наружу, набросилось, оглушило, ослепило, лишило рассудка. Он больше не мог смотреть на свою любимую. Не было сил переносить эту пытку, и Алм, взяв на руки статую, понес ее к кромке моря.

Сомкнулись волны над прекрасной мраморной головкой Орголины, и лишь круги на поверхности напоминали о том, что здесь произошло. Но вскоре исчезли и они, только водная гладь да голубое небо, мраморные скалы да убитый отчаяньем человек остались в этом мире. А потом снова был сон, прямо здесь, у кромки обрыва. И сны его были полны ею, она жила, улыбалась, что-то говорила, протягивая лепечущего малыша.

Едва лучи восходящего светила коснулись человека, как он был уже на ногах. То, что предстало его глазам, всколыхнуло окаменевшее сердце, заставило бешено биться. По волнам, протягивая к нему руки, шла она, Орголина, божественно прекрасная в брызгах золотистых волн, в лучах восходящего солнца. Она была жива и спешила к нему! Он не верил своим глазам, твердил, что это сон, что наваждение исчезнет, прогонял сон прочь, но наваждение не уходило.

Это не сон, но это и не Орголина, лишь точная копия ее, статуя, высеченная из холодного и мертвого мрамора и неведомо как ожившая. И теперь он обнимал живое, но холодное тело. И глядя на нее, его осенила безумная по своей грандиозности мысль: создать на планете свой мир, заселив его ожившими изваяниями.

Алм принялся за работу, высекая из камня все новые и новые статуи, иногда прерываясь, чтобы испить чудотворной воды, подаваемой ему Орголиной, да принять ее нежную, ненавязчивую ласку. Поначалу ласки, пусть даже божественно-прекрасного, хоть и ожившего, но все-таки камня, заставляли его вздрагивать, но постепенно он привык к ним, стал нечувствителен к холоду, чему виной то ли волшебная вода планеты, то ли его огромное желание стать таким же, каким будет весь этот мир. Он чувствовал, что постепенно становится таким же, как и она.

День и ночь сменяли друг друга, а он все продолжал работать, высекая все новые и новые статуи, наделяя каждую из них частицей своей души. А когда Алм почувствовал усталость и уснул полный радужных планов в объятиях милой подруги, снились ему веселые цветные сны, в которых он снова мог смеяться.

Алма разбудил стук. Глазам предстала невероятная картина, его вчерашние творения, вооружившись невесть откуда взявшимися резцами, усердно высекали из скалистых пород мрамора, фигуры подобные себе…

Так протекали месяцы и годы. Его первенцы продолжали начатое им дело, плодя множество себе подобных, а те, в свою очередь, также активно включались в работу. Население планеты неуклонно росло.

Но жизнь на планете не исчерпывалась только бесконечным воспроизведением себе подобных. Создавались великолепнейшие дворцы и храмы, роскошные особняки и крепкие дома-крепости. Все то, что когда-то очень давно видел Алм в ином мире, названия которого он уже не помнил. Он позабыл ту, прежнюю жизнь и лишь иногда, в лунные ночи с особенной страстью предавался работе, стараясь прогнать невесть откуда нахлынувшую тоску. В эти ночи «рождались» поэты. Он стал таким же, как и все, он не знал усталости и нужды в чем-либо, без ума любил Орголину, отвечавшую ему тем же.

Однажды он заметил, что на его планете, оказывается, живут два типа существ, он даже условно разделил их на две группы: «ночники» и «дневники». Ночные, а их было гораздо больше, созданы ночью и трудились чаще по ночам, дневные, соответственно, днем. Ночные из предметов архитектуры тяготели к постройкам тяжелых и массивных сооружений, дневные же отдавали предпочтение постройкам более легким и помпезным. Те, что были рождены ночью, никогда не пили морской воды днем, и наоборот.

За сутки вода менялась дважды: днем она была золотистая и по вкусу напоминала апельсиновый сок, ночью она становилась зеленоватой, и вкус ее был кисло-сладким. Алм только тем и отличался от остальных, что одинаково пил и ту, и другую воду, чем в не меньшей мере заслужил почет и восхищение жителей, нежели своими знаниями и званием «Отца цивилизации». Он был Богом!

И еще одно обстоятельство не ускользнуло от его глаз: между этими двумя группами велась незаметная, но непримиримая война. Об этом он мог судить на основании их жестов и взглядов. А однажды, совершенно случайно, стал свидетелем и проявления их физической вражды.

Это случилось ночью. Он вышел прогуляться вдоль берега, полюбоваться отражением луны в море, вдохнуть свежесть волн. Обычно, в это время ему лучше всего работалось, но сегодня он изменил своим привычкам и решил просто отдохнуть в ночной тиши. Он шел по мокрому, серебристому в лучах луны песку, шел, поддавшись необъяснимой неге и очарованию ночи. И в этот миг услышал крик отчаянья, вопль о пощаде.

Неслышно ступая, Алм приблизился. Осторожно выглянув из-за выступа скалы он увидел сцену умерщвления, без треска ломающихся костей, без крови, но, тем не менее, ужасную, как любая смерть.