Кэтрин Кейв - Генри Гоббс, , покоритель космоса Страница 13

Однако капитан не спешит вставать. Похоже, у него что-то вроде шока. Ага, зашевелился. Начинает подниматься на ноги и протягивает одну руку к люку, чтобы опереться.

К люку?

— Не надо! — кричу я, одним прыжком подлетая к капитану и регбийным приемом обнимая его за коленки — этот прием принес мне, второму запасному сборной третьего класса Омикронской Академии, славу планетарного масштаба. — Не опирайтесь на люк! Майор подточил петли, я сам видел! Вы тоже вывалитесь!

Капитан застывает на месте, все застывают на месте. Настает ужасное молчание, просто ужасное. Капитан медленно снимает руку с люка.

— Грюк! — говорю я, разом вспомнив, кто я такой. Я отпускаю капитанские коленки и поднимаюсь, разбрасывая повсюду куски лапы. — Грик! — Но я понимаю, что уже поздно.

С Генри-инопланетянином покончено.

16. Последний вечер на борту

Сказать кому-то, что ты не инопланетянин, не так просто, как кажется. Это почти как сказать, что ты сломал его насос от космического мотороллера. То есть заранее знаешь, что он не обрадуется. Но если надо что-то делать, не откладывай.

Большое облегчение обнаружить, что капитан спокойно относится к моему рассказу, даже к той его части, которая касается того, как я пролез на борт, о чем, само собой, тоже нужно рассказать, а то как же я оказался на борту? И к тому, что майор Разумофф пытался убить капитана, и о дротике, и об измельчителе мусора, и о Шульце и Барнарде из далекого прошлого. Я рассчитываю, что мой рассказ подбодрит капитана, потому что вид у него стал что-то очень задумчивый. Однако он даже не улыбается мне в ответ. Что-то его тревожит.

— Что случилось? — спрашиваю я, когда он целых пять минут глядит в пространство, не мигая и не притрагиваясь к каше.

— Ах, ничего, инопланетянин, то есть Генри.

Я беру себе еще немножко каши, но когда я ее доедаю, он все еще глядит.

— В чем дело? — снова спрашиваю я, потому что, пока был инопланетянином, то не мог не заметить, что ест он ужасно быстро. От него мне никогда ничего не оставалось.

— Все хорошо, Генри.

Он встает и выходит из-за стола, не съев ни ложки, так что я понимаю, что все плохо. Фатальный сбой двигателя? Ошибка навигационной системы? Метеоритная атака, утечка топлива, что-то настолько ужасное, что он не хочет мне говорить?

— Нет, Генри, — говорит капитан, — действительно, я несколько озабочен, но беспокоиться не о чем. То есть тебе беспокоиться не о чем. Извини, мне нужно дать лейтенанту успокоительное. Нет, тебе лучше со мной не ходить. Сегодня я не хочу ничего объяснять. Завтра и так уже скоро.

Это мой последний вечер в космосе, и я должен чувствовать себя счастливым, тем более что можно наконец смыть с себя всю кашу и с кем-то поговорить, но капитан не в настроении разговаривать. Он даже не хочет читать со мной комиксы. Он смотрит в пространство и все время вздыхает и наконец садится за стол в рубке и начинает писать. Но и это его не радует — он пишет строчку и зачеркивает, он комкает бумагу и швыряет ее на ковер. И со вторым листом он делает то же самое, и с третьим.

Я не виноват, что не знаю, в чем дело, так что подбираю листы и расправляю их.

Вот что написано на первом из них:

«ЕГ-54» — Центру. Произошла ошибка. Все отменяется. Искренние извинения. Подпись — капитан.

А вот второй:

«ЕГ-54» — Центру. Инопланетянин исчез, майор Разумофф тоже. Просьба отменить церемонию награждения, отослать ученых домой, интергалактической телетрансляции не нужно. Почтительно прошу об отставке. Подпись — капитан.

— Об отставке? Вы хотите уволиться из звездолетчиков? Но почему?

— Понимаешь, Генри, дело вот в чем. — Дойдя до этого, капитан резко умолкает, чтобы сердито нахмуриться на очередной лист. Потом он вздыхает. И зачеркивает строчку. — Все думают, что мы нашли новую форму разумной жизни. Вероятно, все думали, что у нас это не получится, но когда получилось, очень обрадовались. Сегодня вечером на Омикроне будут установлены камеры всех телеканалов. Когда мы сойдем с корабля, на нас будет смотреть весь мир, в том числе президент Галактики и директор Центра Управления Полетами. В эту самую минуту на Омикрон прибывает команда из девяти ученых, чтобы изучать твою уникальную биологическую систему. Когда все они поймут, что произошла ошибка, то будут разочарованы. И не просто разочарованы, Генри, — они рассердятся.

Об этом я не подумал.

— На вас?!

— А на кого еще? — Капитан берет еще один лист бумаги. — К тому же виноват во всем я. Я должен был догадаться, что ты не инопланетянин, Генри. Я слишком сильно хотел поверить, что так оно и есть. Мне не хотелось еще тридцать лет провести в компании Джонса и Разумоффа. Говорить с тобой, Генри, было куда приятнее, даже когда ты только грюкал. Это должно было навести меня на верные мысли. Я должен был догадаться.

— Ошибиться может каждый.

— Но не так, Генри, Это особая разновидность ошибок — таких, слава о которых разносится по всей Галактике от края и до края. История «ЕГ-54» станет известна каждому везде, где есть газеты и телевидение. А знаешь, Генри, что все сделают, когда узнают ее? Будут смеяться. Над Космической Программой, над директором Центра Управления Полетами, над Галактическим Правительством — а главное, надо мной. Есть один капитан, скажут они, который не может отличить мальчишку от гуманоида. Не думаю, что я получу повышение, Генри. За такие шутки повышения не получают.

— А что с вами сделают?

— О, арестуют, отправят под трибунал, лишат права на пособие, заключат в тюрьму, подвергнут бесчестию. Что-то в этом роде. Нет, я тебя не виню, Генри. Просто получится немного неловко, вот и все.

Капитан улыбается и кладет ручку.

— Пожалуй, это не хуже любого другого. Отошлю — и покончу со всем этим.

«ЕГ-54» — Центру. Никакого инопланетянина нет. О недоразумении сожалею. Предлагаю прекратить кампанию в прессе. Подробный отчет и прошение об отставке прилагаются. Подпись — капитан.

— И зачем только я притворился инопланетянином?!

— Это было некстати, но теперь ничего не поделаешь, — говорит капитан, усаживаясь за клавиатуру.

— И почему я не настоящий инопланетянин?

— А вот это было бы кстати, только как это устроить? Где буква «ц», Генри? Вечно я ее ищу. Генри! Что случилось?

Случилось то, что меня осенила блестящая мысль, такая блестящая, что у меня таких и не было никогда, потому что в истории Галактики вообще еще не было подобных мыслей.

— Устроить это очень просто! — кричу я. — Ведь каши у нас полно, правда?

— Не понимаю, Генри, при чем тут…

— И у нас есть целый день на то, чтобы развести ее и налепить до прибытия на Омикрон!

— Куда налепить? Что-то мне, Генри, никак не найти букву «ц».

— На меня, конечно! Я могу еще немного побыть вашим инопланетянином! Я могу быть зеленым и склизким, я могу наделать себе щупальцев и ложноножек и на этот раз еще большие острые уши — всегда хотел попробовать сделать такие, — и я могу махать в камеры и грюкать ученым, а когда вы получите вашу медаль и никто не будет на вас смотреть, спрячусь где-нибудь, все смою и исчезну!

— Хорошо придумано, Генри, — говорит капитан, — только не получится. Знаешь, я буду скучать по тебе в тюрьме. Может быть, ты будешь писать мне раз в несколько лет, когда выпадет свободная минутка? Расскажешь мне об Омикроне, пришлешь фотографию динозавра, мне будет чего дожидаться…

— Вы не попадете в тюрьму! Все получится! Это будет совсем просто, вот увидите!

— Это будет НЕ ПРОСТО, Генри, и НЕ ПОЛУЧИТСЯ.

— Неправда! — ору я. — Я вам докажу! Теперь-то я понимаю, что он вовсе не так уж ошибался, как мне казалось тогда. Можно даже сказать, что он едва не оказался прав.

17. Возвращение домой

Ну вот, я написал гораздо больше четырех страниц, а остальное — достояние истории. Почти как я. Говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, так что прилагаю несколько фотографий (правда, я не думаю, что Артуровы фотографии лучше один раз увидеть, чем сто раз про них услышать. По-моему, про них можно услышать один раз, и хватит).

Вот первый снимок, который Артур сделал, когда мы с капитаном спускались по трапу. Если учитывать, кто сделал эту фотографию, не так уж она и плоха. Я машу в камеры. Люди в мундирах у подножия трапа — это оркестр Омикронской Академии. Половина готовится исполнять на флейтах гимн Омикрона, другая половина готовится исполнять «Славься, завоеватель». Гимн победил, но с небольшим преимуществом.

Вот нормальная фотография — ее сделал Майк для «Омикронского Вестника». Капитан и папа Артура обмениваются рукопожатием, а я стою за спиной у капитана и тоже протягиваю лапу, но ее никто не пожимает.