Борис Орешкин - Четыре дня с Ильей Муромцем Страница 14

Здесь, как оказалось, Илью Ивановича тоже все знали. Едва мы въехали через проулок на главную улицу, как босоногие ребятишки, скакавшие верхом на хворостинах, помчались вдоль домов с криками:

— Муромец приехал!

Из дверей рубленых изб стал появляться люд — мужчины и женщины, старики и старухи низко кланялись Илье Ивановичу, приветливо улыбались и, проводив нас поклоном, возвращались к своим делам. Илья Иванович, довольный, поглаживал бороду, щурился, улыбаясь, и отвечал на все без исключения приветствия. Видно было, что он рад этому месту, шумливо скачущим вокруг ребятишкам и тому уважению и сердечности, с которыми приветствовали его здешние жители.

У пятой или четвертой по счету избы, с крошечными, высоко расположенными оконцами, Илья Иванович свернул в проезд между огородами, и мы стали спускаться к реке. Здесь, у низкого, сильно закопченного строения, в котором кто-то постукивал молотком по железу, Илья Муромец спешился.

— Эй, Кузьма, чего гостей не встречаешь?

Стук молотка прекратился, и из широкого проема в стене кузницы показался худощавый, но мускулистый, голый до пояса человек в кожаном фартуке. Тронутые сединой волосы были схвачены узеньким ремешком через лоб. Я догадался, что это и есть знаменитый кузнец, к которому мы ехали. Кузнец и Илья Иванович обнялись.

— Вот и опять свиделись! — гудел Муромец басом. — А ты, говорят, от хвори какой-то едва не помер?

— Я-то жив, а вот Даны моей не стало. Вдвоем теперь с дочкой хозяйствуем, — ответил кузнец, надевая рубашку.

Кузнец

Подворье кузнеца Кузьмы стояло на пологом спуске к реке. Кроме бревенчатого жилья и маленького огорода с грядками и тремя яблонями, здесь были хлев, кузница и низенькая банька, приткнувшаяся к плетню у самой реки. Илья Иванович, Кузьма, а вслед за ними и я, ведя за уздечки коней, вернулись проулком на главную улицу, обогнули дом и остановились перед тесовыми низенькими воротами. Это были, как успел я понять, не пиленые, а именно тесанные топором доски, не слишком ровные, но зато прибитые крупными гвоздями с коваными, большими шляпками.

Хозяин широко распахнул ворота, и мы вошли на небольшой, чисто подметенный двор. С левой стороны его было жилище, справа — сарай с навесом, а прямо перед нами чернели низкие открытые двери хлева для коровы и лошади. Под навесом стояла одноосная телега с поднятыми вверх оглоблями, на деревянных подкладках лежали перевернутые вверх полозьями сани.

Все это я рассмотрел, пока расседлывал Орлика и Чубарого. Не зная, куда положить седла, я оглянулся. Позади, на самой середине двора, стояла девчонка в белом длинном платье-рубашке. Она, видимо, стояла здесь уже давно, наблюдала, как я расседлывал лошадей, а потому молча показала рукой на деревянные колышки, вбитые в стену под навесом. Я понял, что сбрую можно повесить на них. Но куда положить седла? И опять девчонка, мотнув двумя светлыми косичками, показала мне на опрокинутые сани. Я кинул на них тяжелое седло Чубарого и нагнулся, чтобы поднять седло Орлика. А когда повернулся к саням, первое седло лежало уже не кое-как брошенным мною, а повернутым войлочными потниками вверх, чтобы они лучше могли просохнуть. И когда только эта девчонка успела его поправить?

— Ты княжич? — спросила она, склонив голову набок и рисуя большим пальцем ноги полукруг на утрамбованной земле дворика. Носик у девчонки был прямой, тоненький и без веснушек, которые я терпеть не могу. И вообще она была ничего. Даже очень ничего. Она, пожалуй, смотрелась бы и в нашем веке.

— С чего ты решила, что я княжич?

— Так, — уклонилась она от ответа и тут же переменила тему. — А у нас сегодня пироги! Я как чувствовала, что к нам гости приедут.

Мы вошли в дом. Жилище кузнеца было просторнее и лучше устроено, чем у Ратибора. Там нары и пол были земляные — здесь деревянные, из плотно пригнанных досок. В стене было даже два небольших оконца, затянутых чем-то похожим на пергамент. Был настоящий стол, а в углу, на бревенчатом срубе, сложена печь с низкой, не доходящей до закопченного потолка трубой. В передней стене кухни была дверь, завешенная медвежьей шкурой, а за ней — еще одна комната, из которой сейчас доносились голоса Ильи Муромца и хозяина.

На деревянных рамах оконец были, как оказалось, натянуты бычьи пузыри. Света они пропускали ровно столько, чтобы в жилище можно было передвигаться, не натыкаясь на пол и скамейки. Но зато не пропускали и комаров. Под черным от копоти потолком висели свежие пучки мяты. У входа на двух поленьях стояла кадушка с водой, прикрытая деревянной крышкой. На полках были расставлены глиняные кувшины, горшки и миски. Я потрогал рукой постель с набитым соломой матрасом, но никакой живности из него не выпрыгнуло.

— Не, блох у нас нет! — рассмеялась девчонка с косичками, все это время смотревшая на меня.

— Эй, Зорянушка! — позвал ее из второй половины избы Илья Муромец. — Глянь-ка, какой я тебе гостинец привез из Киева.

Илья Иванович, откинув рукой тяжелый занавес на двери, вышел к нам, держа на ладони красного цвета бусы. Девчонка взяла их, вся зардевшись от радости, приложила на груди к платью и даже зажмурилась от восторга. Но тут же лицо ее погрустнело, и она протянула подарок назад Илье Муромцу.

— Благодарствую, дедушка. Только не надо мне их.

— Это почему же не надо? — обиженно поднял брови Илья Иванович. — Или не глянутся?

— Глянутся, очень даже глянутся! Да ведь налетят лихие люди, отымут.

— Кто отымет?! — грозно выпрямился Илья Муромец, но, вспомнив, видно, Волчату, крякнул с досады и безнадежно махнул рукой.

— Да ты не кручинься, дедушка. Я вот эти бусы носить стану. Смотри, какие красивые!

И Зорянка сняла с деревянного колышка, вбитого в стену, и надела на шею ярко-красные самодельные бусы из сушеных ягод шиповника. Бусы и в самом деле очень шли к ее светлой головке и личику. Илья Иванович одобрительно хмыкнул и все-таки вложил ей в руку свой богатый подарок.

— Спрячь. На свадьбу наденешь. А ты, Володимирко, коли коней справил, то готовься: в баню сейчас пойдем. Есть у вас бани-то? — подмигнул он мне. — Или нет?

Ни чистого белья, ни мыла, ни полотенца у меня, разумеется, не было. Но оказалось, что Зорянка уже обо всем позаботилась, приготовив и отцу, и Илье Ивановичу, и мне свертки с бельем и мочалки. Мыла, конечно, не было, поскольку люди его еще не придумали. Зато каждый из нас получил в руки пышный, приятно пахнувший свежий березовый веник.

Хозяин повел нас между грядок с горохом, репой, капустой, а потом через смородиновые кусты по узкой тропинке мимо отягощенных плодами яблонь, вниз, к речке. Здесь, на таком расстоянии от воды, чтобы не заливало в половодье, целой улицей стояли бани. Солнце уже спряталось за густой лес на другом берегу реки. Сильно пахло смородиной, крапивой и прокопченными бревнами банных срубов. Отворив скрипучую дверь, хозяин, а за ним и Илья Муромец вошли в предбанник. Я несколько задержался в дверях, потому что там и одному Илье Муромцу было не слишком просторно. Усевшись на скамью, он неспешно стащил через голову пропахшую потом холстинную рубаху, я мысленно ахнул — штангист, настоящий штангист тяжелого веса! Если бы он распрямился да уперся руками в стены, а головой в потолок, то банька бы развалилась, как карточный домик. В этом не было никакого сомнения. Но Илья Иванович вовсе не собирался ее рушить. Раздевшись, он нахлобучил на голову старую шапку с ушами и ловко протиснулся через низенькую дверь в парную.

Вслед за ним пошел кузнец. Хотя он был и ростом пониже, и в плечах много уже Муромца, но крепкий мужик. И тоже весь в рубцах и шрамах от старых ран. Видно, и ему довелось воевать. Скорее всего вместе с Ильей Ивановичем и Ратибором.

Последним полез в парную я. В полумраке с трудом можно было различить сидевших на полке Муромца и Кузьму. Они прогревали тела в пока еще сухом, прокаленном жаре. И хотя я не раз бывал в финских саунах с температурой в сто градусов, здесь, в этой баньке, мне пришлось сразу же опуститься на пол. Уши горели, раскаленный воздух жег ноздри при каждом вздохе. А эти двое, в шапках и рукавицах, только блаженно покряхтывали там, наверху.

— Вроде бы и поддать пора? — произнес Илья Муромец. Кузнец слез с полка, взял в руки большой деревянный ковшик. «Как они могут тут находиться?» — подумал я и, зная, что сейчас станет еще жарче, на карачках полез через дверь обратно в предбанник.

— Закрывай двери! — закричал Илья Муромец. — Жар упустишь!

Повалившись на свежую солому, расстеленную в предбаннике, я с трудом отдышался. Вот это баня! Что там финские сауны! Да и вообще, чем они отличаются от исконно русских бань? Только камни там нагреваются не дровами, а электричеством. А пар точно такой же: пока не кинут воды на каменку, он сухой, а когда плеснут ковшик-другой воды или кваса с мятой, тогда пар «мокрый». Никакой разницы. Та же самая баня. Только появилась она, наша русская баня, намного раньше финской сауны. Еще когда и самой Финляндии не было. А ведь поди-ж ты: во всем мире знают теперь финскую сауну, а не русскую баню. И даже мы сами все чаще баню сауной называем. «Эх, русичи… Да что же мы за народ такой?» — невольно повторил я мысленно слова Ильи Муромца.