Дмитрий Емец - Карта Хаоса Страница 15

Мамзелькина булькнула в чашку с медовухой.

– Но не об этом деляге речь, – продолжал Арей. – Его, конечно, сурово накажут, да и интернату подачка не пойдет впрок. Сегодня там сгорит гараж, и убыток будет примерно на сумму пожертвования. По определению невозможно, чтобы деньги крови послужили свету. Мне другое любопытно, а именно мотивы приятеля, который донёс. В чем лично его логика и где лично его выигрыш?

Мамзелькина вскинула голову и настороженно посмотрела на Арея. Тот, отлично поняв ее удивление, осклабился. Начальник русского отдела был не совсем типичный страж мрака. В отличие от совсем уж кондовых начальников Тартара он способен был изредка видеть себя со стороны и довольно трезво судить о себе. С другой стороны, такая сторонняя объективность мало что ему давала, поскольку он не мог уже измениться.

Откровенность накатывала на мечника волнами, захлестывала его, как лежащий в полосе прибоя камень, и откатывалась назад в море, оставляя камень на прежнем месте.

– Не думай, что я перековался, Аида! Я страж мрака, и мне плевать, что измена мерзость! Всё, что плохо людям, для меня по определению хорошо. Но, строго между нами, на что надеются предатели? Измена же никогда не окупается!! Назови мне хоть одного предателя в истории, который хоть когда-то что-то выиграл? Пусть даже и во временной жизни, не говоря о вечности?

Мамзелькина сложила ладошки подзорной трубой и, продолжая дребезжать хохотком, через дырочку посмотрела на Арея.

– Насколько я помню, с Яраатом ты уже расплатился! – сказала она.

Ноздри Арея едва заметно раздулись. Кожа под усталыми, с красными прожилками глазами стала цвета желтой восковой бумаги.

– Давно хотел тебя спросить: ты ведь тоже там была? – спросил он без всякого выражения, не глядя на Мамзелькину.

– Где, Ареюшко? – наивно пропела старушка.

– Там и тогда.

Аида поняла, что ей не отвертеться, и голос ее, до сих пор сладкий, стал жестким, как курица, умершая своей смертью во время марафонского забега.

– А ты будто не знал, что была? Уношу всегда я, даже когда основную работу сделали за меня другие.

– А оставить их ты не могла? Для меня? – спросил Арей еще тише.

Будь на месте Мамзелькиной Мошкин или даже Ната, они бы уже лежали в обмороке. Однако Аиду не так просто было смутить. Она только с беспокойством заерзала и сослалась на проклятую работу. В разнарядке, мол, черным по белому всё прописано, а разнарядка «официяльный документ».

– Если б не она, я бы, может, котят на продажу разводила. Сиамских. Я ведь тоже, Ареюшко, это пойло не от счастливой жизни глотаю! Так-то вот! – надрывно сказала Плаховна, присасываясь к кружке медовухи, точно канализационный насос к засору в трубе.

– Врёшь ты всё, Аида! Не продавала бы ты никаких котят. Они бы у тебя в руках передохли! – сказал Арей.

– Это еще почему? А вот и продавала б! – вскипела Мамзелькина, готовая охранять свою мечту с косой в руках. Как многие серийные убийцы, она была сентиментальной.

– Ой, брось, Аида! Любая игра в «если бы» – наша пропаганда! Оправдывающий себя быстрее скатывается. Многим кажется, что они плохие потому, что кто-то в этом виноват. Сильные духом сохранили бы свой дух даже в зоне за полярным кругом. Гнилые же ухитрились бы сгнить даже на Гавайских островах, в гамаке под пальмой! – сказал Арей, роняя слова отчетливо и по одному, точно бусины на полировку.

Заметно было, что не мораль его терзает, а собственная боль, огнем выжигающая его изнутри. Он оглянулся, привстал с кресла, застыл. Женщина с немного длинноватым, усталым лицом грустно смотрела на него с портрета.

– Почему? Для меня, Аида! – повторил Арей.

– Ишшо чего! Я их, может, для тебя и унесла! – вдруг сказала Мамзелькина совершенно трезвым, точно и не было никакой медовухи, голосом.

– ДЛЯ МЕНЯ? – страшно повысил голос Арей.

В тесном кабинете дохнуло Тартаром. Дрогнули и осыпались звонким горохом стекла в резиденции. Затрещали стены, заходили ходуном балки. Мелкой дрожью затряслось все проклятое логово мрака на Большой Дмитровке. Съежился и на глазах впал в ничтожество весь несчастный тринадцатый дом.

С жестяным звуком на Большой Дмитровке столкнулось несколько машин. Померк и выцвел размытый московский закат. Страшный меч, точно сам собой устремившийся к голове Аиды, замер на расстоянии волоса.

Мамзелькина смотрела на Арея с ухмылочкой, прилипшей к тонким губам. Эпилептический припадок дома ее не впечатлил. Мужские игры с металлическим ломом не устрашили. В кружке даже медовуха не плеснула.

– А ведь ежели б ты меня убил, енто был бы логический казус! Кто б меня унес? – сказала она.

Старушенция обожала прикрывать свой ум простотой речи. Легко могла цитировать Вергилия, однако и в мусорном баке не прочь была порыться зачехленной своей косой.

– ПОЧЕМУ ТЫ СДЕЛАЛА ЭТО ДЛЯ МЕНЯ, АИДА?

Плаховна деловито затопала к бочонку с медовухой. Нацедила в кружку, выловила костистыми пальцами соринку и укоризненно отщелкнула ее в сторону.

– Я лишь ускорила неминуемый финал. Ты не задумывался, откуда у тебя вообще могли появиться жена и ребенок? Это же противоестественно для стража мрака. Жена еще ладно, спишем на страсти, но ребенок? Детей дает только свет. Но ведь не мог свет дать их тебе? Согласен?

Арей не то кивнул, не то судорожно дернул головой.

– Значит, всё дело в том начальном свете, который тогда еще – возможно! – оставался в тебе самом. В последнем его отблеске! Он сумел зажечь ту женщину любовью к тебе и даже произвести новую жизнь, после чего погас окончательно. И никогда уже не загорится!

– Это так. Даже Лигул не всегда был горбуном. Хотя к чему это теперь? – глухо согласился Арей.

– А каково было им, зажженным, рядом с тобой, погасшим, ты подумал? Живым рядом с мертвым? Точно в гробу с покойником! Ты таскал их за собой по гнилым болотам, прятал в норах, убивал у них на глазах… Посмотри!

Арей оглянулся. Женщина на портрете отвернулась, будто избегала его взгляда. Ребенок прижимался к матери, скрывая лицо. Казалось, он прячется не только от Мамзелькиной, но и от своего отца.

– И Яраат, получается, оказал мне услугу! А потом появилась ты со своим трупным списочком и предала тому, что сделал этот мясник, официальный характер, – горько сказал Арей. – Сгинь, Аида! Уйди, гуманная ты наша старушонка!

Плаховна хихикнула. Как большинство слуг мрака, обижалась она редко и всегда не там, где можно было это предугадать.

– Мой тебе совет, Арей, убери портрет! Спрячь его там, где ты прятал его раньше! И осторожнее с памятью! Когда долго ковыряешься в памяти – просыпается совесть. Начинаешь возиться с совестью – вылезают любовь и жалость. А для нас с тобой, Ареюшко, они смерть. Сердца-то у нас мертвые, сухие. Не ровен час ковырнешь, так прахом распадутся.

Арей начал отвечать, но что-то отвлекло его. Он оборвал фразу и, скатившись с кресла, приготовился к отражению атаки. Тусклый зазубренный меч вновь вспыхнул в его руке, похожий на мертвенный лунный луч, когда он пробивается ночью в щель между шторами.

Аида уронила кружку с медовухой и засуетилась, звякая косой. За окном повисла боевая двойка златокрылых. Один из них заканчивал разрезать строительную сетку примкнутым к флейте штыком. Заметно было, что находиться рядом с резиденцией мрака ему неприятно. Напарник, зависнув метрах в трех позади, страховал его, держа у губ флейту. Одно неосторожное движение Арея, и он выдохнет маголодию.

Первый златокрылый был светловолосый, с горящими глазами и впалыми щеками аскета. Второй, напротив, упитанный и очень деловитый. Арей невольно усмехнулся, оценив, как грамотно подобрана двойка. Теория и практика. Мысль и ее воплощение.

Арей, помедлив, опустил меч. Он уже сообразил, что имей светлые враждебные намерения, они начали бы обстрел резиденции еще издали, не связываясь с сеткой. Мамзелькина подпрыгивала за спиной у Арея и, колотя его ручкой косы по спине, тоже выражала желание видеть, что происходит за окном.

– Что вам здесь надо, просветленные вы наши? Вербоваться пришли? Сегодня неприемный день! – с вызовом поинтересовался Арей.

Не отвечая, тот страж, что завис у сетки, спокойно извлек из-за пояса свернутый пергамент и, надев его на штык, протянул Арею, оставаясь вне границ резиденции. Барон мрака вскочил на подоконник и, легко ударив своим мечом по штыку, подхватил слетевший пергамент.

– Что это? Письмо запорожцев турецкому султану? – поинтересовался он, но вновь не удостоился ответа.

Светловолосый страж повернулся к страховавшему ему напарнику, кивнул, оповещая, что всё закончил, и оба, сорвавшись с места, в одно мгновение набрали огромную высоту. При этом деловитый страж не удержался и снайперской маголодией, на лету, обратил в кляксу пластилина ковылявшего к резиденции комиссионера.