Пропавшие в Бермудии - Слаповский Алексей Иванович Страница 16

Мьянти и Ольмек стали друзьями, а потом и властителями бермудского народа. Правда, оба понимали, что властитель должен быть один, и несколько раз пытались убить друг друга, но оказались осторожны, хитры, и никто не сумел взять верх. От тех времен у Ольмека остался шрам на щеке, а у Мьянти порвана нижняя губа, что его даже не портит, а скорее придает своеобразное благородство его и без того благородному лицу. Время от времени народ бунтовал, обвинял правителей во всех грехах и пытался их свергнуть. Тогда Ольмек и Мьянти придумали: пусть у страны будет один руководитель, как это принято везде. Король. А они при нем будут вечными вице-королями или, как потом они назвали себя проще, Председателями. Короля избирали раз в сто лет общим прямым голосованием. Избранный принимал присягу и начинал править. Это оказалось удачной придумкой: если бермудяне со скуки начинали бунтовать и высказывать недовольство правлением, Председатели все сваливали на короля. Тогда народ требовал его казнить или сменить, не дожидаясь новых выборов. Короля казнили или сменяли, в стране на некоторое время воцарялся мир.

При этом одни были счастливы здесь находиться, другие, несмотря на изобилие, тосковали по дому.

В частности, сам Мьянти очень скучал по своей невесте. Несколько раз он строил лодку и пытался уплыть, но везде натыкался на невидимую непреодолимую преграду. Иногда она была за несколько миль от Бермудии, иногда сразу же за полосой прибоя.

Ольмек не мог понять его мучений.

– В женщинах тут нет недостатка, – говорил он Мьянти, – чего тебе еще?

– Среди них нет ни одной, которая была бы похожа на мою невесту Ньянни, – отвечал Мьянти. – А моя Ньянни – последнее, что я хотел увидеть перед тем, как попасть сюда. И с каждым годом я хочу этого все сильнее.

– Но ты же понимаешь, что она давно умерла?

– Пусть. Лишь бы вернуться на родину. Я найду среди ее прапраправнучек ту, что на нее похожа, – и успокоюсь…

Шли века.

Появились первые европейцы. Первым делом они попытались колонизировать цветущий край, истребив его диких обитателей. В результате были истреблены сами, спаслись лишь единицы. В награду за сохраненную жизнь они рассказали бермудянам о новых благах цивилизации, научили пользоваться новыми вещами, воображелать и потреблять новые продукты.

Океан стали пересекать пароходы, потом огромные океанские лайнеры, потом самолеты, в районе Бермудского треугольника стало пропадать все больше людей, население за короткий срок удвоилось, а потом утроилось. С возникновением средств телекоммуникации выяснилось, что бермудяне могут слушать радио, смотреть телевизор и даже пользоваться Интернетом. Но все работало только на вход. Только на вход – и ничего на выход. Бермудяне получали известия со всех концов света, но сами не могли передать даже весточки.

Бывало, через их призрачный мир проплывал огромный пассажирский лайнер. Вполне реальный. Они видели его огни, слышали музыку, подбегали к нему, кричали, стучали по обшивке, даже стреляли из ракетниц – на корабле ничего не видели и не слышали. Он плыл дальше, а бермудяне, бежавшие за ним, как собаки за велосипедом, ушибались о невидимую преграду…

Вернемся к истории.

Постепенно (начиная примерно с Х века по нашему летоисчислению) население все четче стало разделяться на две недоброжелательствующие и фактически враждующие половины, составившие те самые партии, о которых Ричард Ричард рассказывал Вику: ПТКХО – Партия Тех, Кто Хочет Остаться, и ПТКХВ – Партия Тех, Кто Хочет Вернуться.

Вернуться хотели те, кто оставил в том мире любимых людей, а также те, кто попал сюда с болезнью и болью – ибо, как мы уже знаем, хоть люди тут и могли жить вечно (если не умирали), но от болезней, с которыми попадали сюда, не излечивались. При этом, заметим, болезни, приобретенные в самой Бермудии, лечились легко. И вообще дело здравоохранения здесь оказалось главным. И это понятно: человеку, который способен прожить пару тысяч лет, здоровье дороже, чем тому, кому отмерен обычный жизненный срок.

Примерно в тридцатых годах двадцатого века японский бермудянин Сигеру Касамацу сделал открытие, которое всех изумило своей простотой и очевидностью. И до этого все догадывались, что желание исчезнуть играло какую-то роль при попадании сюда. Сигеру Касамацу доказал: это – главное и по сути единственное условие. Не желавшие пропасть просто погибали. Причем когда пропадали сразу несколько человек, это означало, что они пожелали исчезнуть одновременно. Если бы не эта особенность, в Бермудии скопилось бы людей гораздо больше, а их тут всего около полутора тысяч. Касамацу пошел дальше – доказал (пока теоретически), что для возвращения в прежний мир нужно всем одновременно пожелать вернуться. Потом уточнил: нет, не всем, а большинству. Хотя бы с перевесом в один голос.

И тут начались неприятности. ПТКХО и ПТКХВ взялись добиваться большинства решительными мерами – уничтожением противников. Чем меньше желающих вернуться, тем спокойнее нам тут будет жить, – рассуждали зеленые. Но подобным образом рассуждали и синие – те, кто хотел вернуться.

Началась гражданская война, в результате которой погибло по несколько сотен людей с обеих сторон.

Правители поняли, что результат получается нулевым и скоро вопрос будет исчерпан в связи с исчерпанностью населения.

Тогда был образовано Центральное Рациональное Управление, которое управляло страной вместе с королем и Председателями. Воцарился покой. Убийства и покушения стали крайне редкими, причем уничтожение сторонника считалось гораздо менее тяжким преступлением, чем уничтожение врага, так как последнее могло опять привести к вооруженному конфликту.

После Второй мировой войны население пополнилось – и вновь стало около полутора тысяч.

Нахлынули новинки индустриальной, а потом постиндустриальной эпохи, жители увлеклись ими и даже на время забыли о желании вернуться.

Но попривыкли, натешились – и вопрос встал еще острее.

И вот уже в течение многих лет, каждый год, в День летнего равноденствия, население собирается на центральной площади. Все молча стоят и смотрят в небо. Задача одна: мысленно сформулировать четкое (на уровне да-нет) желание вернуться либо остаться. Пока получалось так: большинство на словах хотело вернуться, но после многочасового стояния бермудяне уныло разбредались – опять не получилось!

Естественно, синие, то есть сторонники возвращения (синий – цвет неба и свободы), подозревали зеленых (зеленый – цвет травы, листвы, земного изобилия) в кознях, но не могли понять, в чем они состоят.

Сейчас как раз приближался очередной День равноденствия.

Естественно, политическая борьба обострилась. Она была тайной – открытую вражду запрещали. Но что-то зрело. Что-то нехорошее.

13. Заявление Печального Принца. Маленькая война Ольмека и Мьянти. Важные решения

Ольмек и Мьянти слушали доклады врачей-контролеров: прибывшие отличаются хорошим здоровьем, признаков эпидемических заболеваний не обнаружено.

Обострений тоже, по счастью, нет ни у кого, кроме Насти – у нее болит голова. А Олег оказался в нескольких экземплярах.

– Спасибо, – поблагодарил Ольмек и отпустил врачей. После этого он удобно устроился в кресле, которое тут же возникло под ним, взял с резного дубового столика, столешница которого была инкрустирована драгоценными камнями (столик тоже материализовался в одну секунду), сигару, отрезал кончик, с наслаждением закурил эту гадость и сказал:

– Бедная Настя! Придется ей потерпеть. Ничего. Трудно только первые десять-пятнадцать лет, потом на это перестаешь обращать внимание.

– Ошибаетесь, уважаемый враг, – отозвался Мьянти. – Есть боль, которая не утихает.

– Старая песня, уважаемый враг! Вы хотите напомнить мне в сто двадцать девятый раз, что ваши люди несчастны. А я в сто двадцать девятый раз отвечу, что никто не бывает несчастен постоянно. У них слишком много занятий и удовольствий, чтобы все время чувствовать свою боль или печаль. И я еще вам кое-что скажу. Я эту мысль обдумывал лет пятьсот – и вот она сформировалась. Эгоисты не мы, а вы. Допустим, всем удалось отсюда вырваться. И что будет? А будет следующее: бермудяне начнут рассказывать о дивной стране, где сбываются все желания…