Анатолий Стась - Зеленая западня Страница 19

Уже темнело, когда из мглы на холме выступили очертания небольшого дома. Катер причалил к неустойчивому помосту. Рядом темнели молчаливые деревья. В окошке дома сиротливо мигал огонек.

В доме миссии вместе с Ларсеном жила старая сгорбленная прислуга-индеанка. Для гостьи отвели полупустую комнату, в которой висел гамак. После ужина миссионер включил радиостанцию. Плакался, что аппаратуры слабенькая, и если посчастливится установить связь с городом Пэри, то тамошние радисты уже “транзитом” перескажут в эфир все, что нужно, от лица сеньоры.

— Мне немного надо, господин Ларсен. Только послать сообщение о том, что океанолог Оксана Вовченко живая и находится в вашем жилье, — сказала женщина.

Миссионер был поражен.

— Вы — Оксана Вовченко? С подводной базы? Жена известного ученого-биолога? О вас столько писала пресса! О вас и о всех, с кем случилось беда на дне океана… Невероятно!

— Да, это я, — кивнула мать.

Миссионер начал лихорадочно крутить ручку радиостанции.

Утром иметь увидела в окно белую яхту. Она стояла возле причала рядом с электрокатером Ларсена. На берег сошло двое в широкополых шляпах.

В комнату вбежал миссионер потирал руки, улыбался.

— Сеньора, вообразите себе, наше сообщение принял радист на яхте, которая направлялась в Пэри. Капитан всю ночь пробивался в это захолустье, чтобы взять нас на борт. Как видите, фамилия Вовченко кое-что значит. Я рад за вас, послезавтра вы будете в Пэри, а туда прибывают самолеты… Ну, несколько глотков кофе для бодрости! Здешний кофе — настоящий эликсир жизни, уверяю вас, сеньора.

Наверное, в кофе подсыпали немалую дозу снотворного. Женщина очнулась в незнакомой комнате без окон, стены белели пластиком. Она и понятия не имела, что это одно из помещений подземелья в джунглях.

…Все, что я услышал от матери, выразительно воображалось мне в те минуты: грохот подводного взрыва, разрушенные сооружения на дне океана, женщина в скафандре среди бурных волн…

Я сказал шепотом:

— Мама, это они, те, что засели здесь, уничтожили вашу подводную колонию!

Вслух, не скрываясь, мать ответила:

— Я знаю. Догадалась со временем, когда поняла, куда попала и кто хозяйничает в этом гадючьем логове.

— Здесь все фашисты, мама. Фрейлейн Труда носит медальон со свастикой…

Мне показалось, что мать побледнела. У нее вдруг изменился голос.

— Ты знаешь фрейлейн Труду?

— Она меня лечила… Когда я увидел у нее медальон с фашистской эмблемой, подумал, что это какая-то сумасшедшая. А в зале с пальмой висит портрет этого самого, с усиками, седого. На портрете он с гитлеровскими крестами и звание у него, как когда-то у фашистов, штандартенфюрер. Мама, война же кончилась еще в первой половине прошлого столетия! Фашистов давно разгромили. Где же они здесь взялись, воскресли, или что?

Под потолком негромко щелкнуло, в комнате послышался глуховатый голос:

— Фрау Вовченко! Не тратьте времени на лишнюю болтовню с сыном. В последний раз советую подумать над моим предложением. А тебе, мальчик, напоминаю: от твоего поведения теперь будет зависеть не только твоя личная судьба. Не забывай о матери, ты же мужчина.

Мать бросила с ненавистью:

— Слушайте, Брендорф! Кажется, вы обещали, что нашему разговору никто не будет мешать. Так вот мы имеем желание подышать чистым воздухом.

Замаскированный динамик ответил тихим шипением. Потом прозвучало короткое:

— Не возражаю.

Вошел белобровый, провел нас к лифту. Кабина понеслась вверх. Я с наслаждением вдохнул терпкое благоухание леса.

Нас никто не сопровождал. Мать держала меня за руку. Мы медленно шли под деревьями. Из плоских “шампиньонов” угрожающе торчали черные стволы.

Я говорил второпях, глотая слова, хотел скорее рассказать о всем — об отце, об экспедиции, о том, как сам оказался в тайной зеленой западне.

— …Ты ошибся, Игорек, — сказала иметь. — Я уже давно среди этих негодяев и много кое-чего знаю о них. Ты ошибся. В кабинете с пальмой нет портрета Отто Брендорфа, властителя этого подземного города. Ты видел на портрете его отца, Ганса Брендорфа. Фрейлейн Труда уверяет, что они похожие, как две капли воды. Это сбило с толку и твоего знакомого индейца, как его?

— Катультесе.

— Так вот Катультесе увидел на яхте Брендорфа-сина и решил, что перед ним тот самый белый пришелей, с которым индеец столкнулся много лет тому в лихую годину… Ганс Брендорф во время войны был офицером СС. Из истории ты знаешь, что фашисты добирали эсэсовцев из жесточайших головорезов, они убивали детей и женщин, подвергали пытке военнопленных, жгли села, разрушали города. Когда наша армия уже добивала гитлеровцев в Берлине, в те дни Ганс Брендорф с отрядом эсэсовцев высадился с военного корабля на берег Вачуайо. И повел своих бандитов в джунгли. Знал, что таким, как он, люди не простят преступлений. Поэтому и искал себе тайник в глухой чаще этого края. Чтобы не было свидетелей, эсэсовце уничтожали всех, кто случался им на пути, многих индейцев захватили с собой, превратили в невольников и их руками выстроили здесь поселение, где и расположились лагерем. Ни капли мистики нет в том, что индейцы называли пришельцев “мертвыми”. Они ощущали, что кучка вооруженных интервентов — это последыши какой-то уже уничтоженной стаи, обреченные, духовно мертвые изверги… Ты запомнил на портретах еще двух мужчин? Одного звали доктор Менгеле. В годы войны, в Польши, он делал в концлагерях ужасные опыты на узниках, в застенках его лаборатории погибло множество людей. На этого фашиста молится теперь фрейлейн Труда. Второй — это Борман. Помощник самого Адольфа Гитлера. Военный преступник номер два, как писали о нем наши предшественники. Борману также удалось удрать из Германии. Тем же путем, что и Менгеле, он пробрался в Латинскую Америку и присоединился к эсэсовцам Брендорфа. Эту троицу здесь считают основателями нового бастиона гитлеровцев. Отто Брендорф у себя в кабинете нацепил портреты бывших фашистов, уже и кости их истлели в земле. И сын эсэсовца давно опередил своего папу. Младший Брендорф, этот штандартенфюрер-самозванец, опасное, ужасное чудовище. По его проекту на костях индейцев втайне от людей построена подземная крепость, в его руки попало адское оружие…

— Я знаю! — негромко воскликнул я. — Розовый ветер… Секвойи валятся, как подкошенные, я сам видел.

Мать покачала головой.

— Секвойи, сынку, то ерунда по сравнению с тем, что затевает Брендорф…

…Здесь мне нужно прервать свой рассказ о неожиданной встрече с матерью, о нашем разговоре.

Эти страницы пишу после того, как пересмотрел немало книг, старых газет и журналов, иные были почти столетней давности. Собственно, листать книги и подшивки лично мне не приходилось. Это делали электронные “библиографы” нашего городского архива, а я только внимательно перечитывал каждую строку, которая возникала на экране видеофона. Профессор Синица что-то бормотал об “полном отсутствии дисциплины” и об “чрезмерном и вредном напряжении”, однако его протесты были не очень решительные, так как сам Владимир Степанович подсказал мне, каким образом перекинуть мостик от фактов прошлого к событиям, которые разворачивались перед моими глазами.

Вчера мне повезло. На экране появился столбец газеты, внизу в уголке значилась дата — 1969 год. Я прочитал:

“Как известно, Мартин Борман был помощником Гитлера по нацистской партии. Много кто считает, что Бормана давно нет в живых. К сожалению, это не так. Он живой и прячется в джунглях Парагвая, близ границы с Бразилией. Его “крепость” — похожие на казармы здания на лесной просеке. Поселение в джунглях можно рассмотреть сверху, если лететь от бразильского городка Фос-ду-Игуасу в направлении границы”.

С таким заявлением выступил полицейский детектив Эрих Эрдштейн. Он твердил, что собственноручно застрелил гитлеровца Йозефа Менгеле, того самого “доктора медика”, который в годы войны в концлагерях делал варварские эксперименты на живых людях.

Своим сенсационным интервью корреспонденту газеты “Пипл” Эрдштейн наделал немало шума. На это интервью ссылается печать многих стран. Со слов детектива, Борман, которому к тому времени было 69 лет, чувствует себя неплохо под охраной своих эсэсовцев и под крылышком у парагвайского диктатора Страсснера.

Занимаясь расследованием в Бразилии и в Парагвае, Эрдштейн провел там почти два года и добыл интересные документы и фотографии. “Я пять раз пролетал над просекой, — рассказывает Эрдштейн, — видел группы людей в темной форме, они держали на поводках овчарок. Без сомнения, это была не форма парагвайской армии. Одежда не отличалась от обмундирования бывших войск СС, это видно на увеличенных фото, которые я сделал с самолета во время воздушных разведок. Когда пилот снижался над загадочной просекой, нас встречали пулеметным огнем из блиндажей, которые расположены вокруг казарм. Я понял, что под нами не какой-то там лагерь контрабандистов, а военный лагерь, который усиленно охраняется”.