Олег Коряков - Формула счастья Страница 2

— Скоро и у тебя ультрафонограммы станут любимыми, — возразил Андрей другу. — Они у всех станут любимыми. Это неизбежно.

Ярослав смешно сморщился и тут же вскочил:

— Поплыли?

— Сядь, — попросил Андрей. — Я ведь по делу. Помнишь, я говорил, что предстоит диспут с парнями из Чили. О будущем. Я говорил об этом, как о задаче с одним неизвестным — грядущим. На самом деле неизвестных — два. Чтобы точнее представить будущее, необходимо знать прошлое. Это как функциональный график…

— Чем я могу помочь? — прервал Ярослав.

— Наверное, советом. Учебники истории, литература прошлого — это одно. Нужно глубже. Мне нужен… живой человек из прошлого. Из того времени, когда страна начинала выходить на магистрали коммунизма.

— Ой-ё-ёй, как он умеет говорить! — насмешливо кольнула брата Рано.

— А все-таки что хотел бы ты? — напомнил Ярослав.

— Понятия не имею. Но что-то такое, что можно… подержать в руках, ощутить, понять.

Ярослав что-то соображал.

— Надо посоветоваться с дедом, — наконец сказал он. — Он ждёт меня сегодня к обеду. Нагрянем вместе?

Рано пересыпала песок из ладони в ладонь.

— Интересно, — тихо сказала она. — И немножко страшно.

— Почему? — вскинул на неё глаза Ярослав. Она ничего не ответила, встала и пошла в воду.

ОБЕД У ДЕДА

Дед Ярослава родился в 1999 году и потому с усмешечкой говаривал, что он человек из прошлого века.

Его отец был астромонтажником и погиб при закладке лаборатории на Марсе. Юрий Крылов не пошел по отцовским стопам. Увлечённый поразительными успехами биофизики, он с молодых лет работал в пищевой промышленности, конструируя новые виды полезных бактерий, а позднее перенес опыты на растения и сейчас трудился на плодовой плантации. Свой досуг, кроме обычных развлечений, Юрий Игоревич посвящал историческим исследованиям, они стали его второй профессией, и, наверное, от него это увлечение перешло и к Ярославу…

Дед встретил внука и его друзей у своротка шоссе от элострады к плантации.

— Бездельникам легко узнать друг друга, — весело улыбнулся он. — До обеда ещё сорок минут, а вы уже здесь, и я встречаю вас. Выходит, все мы бездельники. Здравствуйте, юные!

— Добрый день, Юрий Игоревич!

— Мы не хотели опоздать, — добродушно схитрил Ярослав.

— Вы хотели, чтобы до обеда я обыграл вас в городки, — тут же принял решение Юрий Игоревич. — А Рано может поразмяться с Анной Александровной на теннисной площадке. Или с нами?

— Спасибо. С Анной Александровной.

Андрей склонился к уху Ярослава:

— Может, поговорить с ним сейчас?

— После, — отмахнулся Ярослав и повернулся к деду: — Ты даёшь нам с Андреем фигуру вперёд?

— Две, — коротко бросил дед и побежал впереди ребят. Впрочем, впереди он бежал недолго. Ярослав бурно обошёл его и, добежав до площадки, быстро начал строить городошную фигуру.

Через несколько минут возле дома стоял потешный гвалт. Выбежал дядя Ярослава, младший сын Юрия Игоревича, восьмилетний Иван. Он приехал из интерната навестить родителей. Сначала парнишка поощрял играющих только криками, потом потребовал, чтобы и ему дали биты.

— Помогай-ка, Ив, отстающей команде, — кивнул Юрий Игоревич на Андрея и Ярослава.

— Но их двое, — резонно возразил сын.

— Будет трое — я ещё эффектнее обыграю вас.

Биты он кидал с удивительной меткостью. Ни одна не пролетала мимо городков, почти каждый раз зацепляя несколько. Чуть прижмурившись, насупя густые, тронутые сединой брови, Юрий Игоревич, прицеливаясь, выбрасывал вперёд левую руку, а правая с зажатой битой медленно отходила назад и в сторону. Затем она замирала на мгновение и вдруг широким сильным движением устремлялась вперёд. С тонким шелестом тяжёлая, из особой пластмассы бита летела, чтобы обрушиться на городошную фигуру, с глухим звоном ударялась о рюхи, и они, кувыркаясь, вымётывались за грани квадрата.

Андрей бросал биты сильно, но не метко. Ярослав злился, но и горячась, всё же наверстывал упущенное другом. Иван, к удивлению старших, бил по городкам, пожалуй, не хуже Андрея. Правда, мальчонке разрешили играть с полукона, с расстояния вдвое меньшего, чем для остальных.

Юрию Игоревичу пришлось не очень-то легко. Но всё же старик выиграл и был этим очень доволен. В душевой, пофыркивая под сильными струями воды и энергично растирая тело, он пригрозил:

— В следующий раз дам три фигуры вперёд.

Обедали на открытой веранде. Мелкими глотками отпивая фруктовый коктейль, Юрий Игоревич поинтересовался, как сегодня молодежь отдыхала. Он недаром, хотя и в шутку, назвал их бездельниками. Учебное время в школах кончилось. Через несколько дней все они должны были лететь в юношеский лагерь на Памире.

Ярослав рассказал, что с утра отливал корпус для домашней справочной картотеки, читал, затем играл в водное поло. Рано сидела над своей серией музыкально-световых миниатюр, потом занималась на стадионе художественной гимнастикой. Андрей сказал, что дежурил в школьной фонотеке, а потом просто сидел и размышлял.

Крылов слушал их с внимательным и улыбчивым прищуром. Ему нравилась мальчишеская непосредственность Ярослава: паренёк не скупился на лишние слова и мимолетные эмоции, с подробностями рассказывая, как и почему перегрел пластмассу для корпуса и как потом, во время игры, нырнул и, увлёкшись красивой ракушкой, подвёл свою команду. Рано сложнее: в ней проступает уже зрелость, она учится сдерживать свой темперамент и её порывистость мягчает от доброй и туманной, ещё не раскрытой женственности. Наверное, она очень талантлива, эта девочка; надо послушать и посмотреть её последние миниатюры, ведь прошло не меньше года, как он познакомился с первыми вещами… Андрей, как всегда, на слова скуповат; он не очень-то любит рассказывать о своих увлечениях. Вот и сейчас чувствуется: не «просто сидел и размышлял», а что-то задумал, но, пока замысел не оформится до конца, едва ли расскажет.

— Странный у нас мальчик Андрей, — с какой-то особой, иронической и вместе с тем покровительственно-нежной улыбкой сказала Рано. — Ему, наверное, нравится быть непохожим на других.

Юрий Игоревич опустил глаза. Ему не хотелось, чтобы ребята заметили сначала удивленный (как совпали мысли!), потом прихмурившийся взгляд. Помолчав, дед сказал:

— Мы все непохожи друг на друга. А странные мальчики и девочки — это не так уж плохо. Те, кто придумал когда-то первое колесо, кто изобрел иглу, разработал теорию относительности, создал единую теорию поля, — все они были, наверное, «странными» и задумчивыми.

Анна Александровна решила переменить тему: зачем смущать Андрея?

— Никто не сообразил, — спросила она, — из чего приготовлено жаркое?

Все отложили вилки: ребята — задумавшись, Юрий Игоревич — с ожиданием наблюдая за ними.

— Да, — сказала Рано, — оно какое-то… оригинальное.

— Из рыбьей печёнки, — определил Ярослав.

— А ты, Анд, что скажешь?

— Я никогда не задумываюсь, что я ем.

— А я зна-аю! — радостно пропел Иван.

— Ну ещё бы ты не знал! — ласково усмехнулся Юрий Игоревич. — Эта «печёнка» растет у нас на плантации. Но — тут Яр прав — в воде. Совершенно новый вид водорослей, недавно выведен. Пойдем гулять — покажу. Хороший сюрприз нашим тихоокаянцам. — Он говорил о своем сыне и его жене, родителях Ярослава, которые работали сейчас в одной из тихоокеанских глубоководных экспедиций. У деда была такая привычка — понарошку смешно коверкать слова. Тихоокаянец — тихоокеанец.

— А что сообщают наши? — повернулась Анна Александровна к Андрею. — Хорошо им отдыхается?

— Отлично, — буркнул Андрей, не поднимая головы от тарелки.

И всё же минуту спустя Рано вернулась к прежней теме.

— Юрий Игоревич, — её большие, широко распахнутые глаза смотрели настороженно-строго, — вот вы говорили о «странных» и задумчивых. Это, наверное, правильно. Но я хотела вас спросить… Как-то с подругами мы зашли в проекционный зал Музея истории и посмотрели два фильма. Очень старые, им, наверное, больше ста лет. Изображение плоское и серое. Люди в смешных и неудобных одеждах. Машины неуклюжие, громоздкие, угловатые. Но не в этом дело — это всё понятно, — я о другом. Я подумала вот что. Середина двадцатого века, грозного века могучих революций и жестоких битв. Советский Союз только что пережил опустошительную, хотя и победную войну — Великую Отечественную. Разрушены многие города. В воздухе носится атомная пыль от бомб. Где-то в лесах и пустынях стоят ракеты со смертоносным грузом. Нацеленные, всегда готовые взлететь. Так ведь было? А люди — в фильмах они спокойные и весёлые — не говорят ни о войне, ни об атомной пыли, а говорят о своей любви, о каких-то бригадах, о мелких житейских делах… Я, видимо, слишком многословна? Я хочу понять: вот тогда, в начале социалистической эры, когда наши предки творили такие великие дела, — какими же они были сами, эти люди?