Джеймс Дашнер - Дневник загадочных писем Страница 2

Не дождавшись ответа, она продолжила:

— Ты скоро узнаешь, что госпоже Джейн не нравится, когда над ней смеются.

— Э-э, — пробормотал Норберт, — кто… кто такая госпожа Джейн? — Сказав это, он почувствовал себя идиотом.

— Я, несчастный заика. Ты тупой?

— Нет, мэм, у меня все в порядке со слухом.

— Да не глухой, слабоумный ты апрельский сугроб, а тупой. Ладно, неважно. — Она подошла на шаг поближе, положив свои руки в перчатках на стойку прямо перед Норбертом. Ее глаза смотрели прямо в его, не мигая, и гипнотизировали. — Теперь слушай, почтальон, и слушай как следует. Понятно?

Норберт попытался выразить свое согласие, но смог издать только блеянье. Поэтому он кивнул.

— Хорошо. — Она распрямилась и сложила руки на груди. — Я разыскиваю толстого краснолицего старичка, уродливого, более раздражающего, чем прожорливая мышь на сырной фабрике. Я знаю, что он сюда вошел всего несколько минут назад, но я не уверена, что я в правильной Реальности. Ты его видел?

Норберт призвал на помощь всю свою силу воли, чтобы сохранить безразличное выражение лица. Он заставил себя сконцентрировать взгляд на лысой голове Лимонной леди и не глядеть на коробку, стоящую на шкафчике у его ног. Он не имел ни малейшего представления, что происходило между этими двумя людьми, но все инстинкты говорили ему, что Мастер Джордж был на светлой стороне, а госпожа Джейн — на лысой. В смысле — он моргнул — на темной.

И кстати, что за странная фраза про правильную реальность? Норберту оставалось только поражаться, что двое настолько интересных людей посетили крошечное почтовое отделение с разницей в полчаса.

— Твой язык съел белый медведь? — хмыкнув, осведомилась госпожа Джейн, бросив взгляд на значок с его именем. — Норби? Ты вообще тут?

Норберт проигнорировал свое бьющееся сердце и ответил:

— Нет.

— Что именно — нет? — спросила женщина. — Нет, ты не тут, или нет, ты не видел человека, которого я ищу?

— Мэм, вы — мой первый посетитель за день, и я никогда в жизни не видел человека, подходящего под ваше описание.

Госпожа Джейн нахмурилась и поднесла палец к подбородку:

— Ты догадываешься, что госпожа Джейн делает с лжецами, а, Норби?

— Я не соврал, мэм, — ответил Норберт, изо всех сил стараясь выглядеть спокойным. Ему не очень-то нравилось врать этой внушающей ужас женщине, и скрещенные под столом пальцы не спасут его, если она это выяснит. Но что-то подсказывало ему, что если эта злобная дама хотела помешать намерениям Мастера Джорджа, каковы бы они ни были, то письма должны быть разосланы, несмотря ни на что. А это зависело от Норберта Джонсона.

Дама отвела взгляд, как бы задумавшись над тем, что она сделает дальше:

— Я знаю, что он что-то замышляет… — прошептала она едва слышно, явно обращаясь уже не к Норберту. — Но в какой Реальности? У меня нет времени прочесывать их все!

— Мисс Джейн? — окликнул ее Норберт. — Могу я…

— Госпожа Джейн, льдинка с ушами.

— О, хм, я ужасно извиняюсь, я всего лишь хотел узнать, нуждаетесь ли вы в каких-либо услугах почты.

Эта гадкая женина долго глядела на него, ничего не говоря. Потом ответила:

— Если ты мне соврал, я выясню это и вернусь, Норби. — Она сунула руку в карман пальто, нащупывая что-то невидимое глазу, но тяжелое. — И тебе это не понравится, обещаю.

— Нет, мэм, говорю вам…

Он остановился на середине фразы, потому что произошла самая странная вещь за день.

Госпожа Джейн исчезла.

Она в буквальном смысле растворилась в воздухе. Как в фокусе, пуф — и нет ее. Была здесь — и исчезла.

Норберт уставился на пустое пространство по ту сторону стойки, осознавая, что для описания его теперешних ощущений потребуется словечко посильнее, чем «ошеломленный». Наконец он потряс головой и потянулся за коробкой с письмами Мастера Джорджа.

— Надо отослать их до вечера, — сказал он, хотя некому было его услышать.

Глава 2. Очень странное письмо

Аттикус Хиггинботтом, которого с самого детского сада называли только Тиком, стоял, скрючившись и борясь с клаустрофобией, в своем собственном темном шкафчике. Больше всего на свете он хотел отпереть замок и выйти наружу, но ему надо было выдержать еще пять минут. Это было установлено специальным вердиктом Большого Босса Джексонской средней школы Дир-парка, Вашингтон. А приказы Билли «Козла» Купера выполнялись неукоснительно. Тик не осмелился бы ослушаться.

Он поглядел сквозь вентиляционные отверстия в металлической двери, досадуя, что сквозь них можно было увидеть только грязную белую плитку коридоров.

Звонок с последнего урока прозвенел целую вечность тому назад, и Тик знал, что большая часть учеников уже покинула школу и теперь ждет автобуса или идет домой. Кое-кто, правда, до сих пор слонялся по коридорам, и один такой как раз остановился около клетки Тика, хихикая.

— Надеюсь, до ужина ты выберешься, Тик-так Фигиботтом, — сказал мальчик. Потом он пнул шкафчик: эхо от удара ввинтилось в уши Тика. — Козел послал меня убедиться, что ты ее не сбежал. Хорошо, что ты еще здесь. Я вижу твои свинячьи глазки. — Еще один пинок. — Ты ведь не плачешь? Осторожно, сопли могут попасть на твой Тошношарф.

Тик изо всех сил зажмурился, заставляя себя не обращать внимания. Если он молчал, обидчики в итоге уходили. Тогда как если он им отвечал…

Мальчик снова хихикнул и ушел.

На самом деле, Тик не плакал уже очень давно. Как только он смирился с судьбой человека, которого все задирают, его жизнь стала куда легче. Хотя безразличие Тика и доводило Билли до крайней степени бешенства. «Может быть, в следующий раз я притворюсь плачущим, чтобы Козел почувствовал себя великим злодеем», — подумал Тик.

Когда из коридора перестали доноситься какие-либо звуки, Тик протянул руку и открыл замок шкафчика. Он с громким щелчком открылся, и дверца стукнулась о соседний шкаф. Тик вышел наружу и принялся разминать затекшие руки и ноги.

Его меньше всего волновал Билли и его шайка тупых хулиганов: была пятница, родители купили ему на тринадцатилетие новейшую игровую приставку, к тому же, осенние каникулы были на носу. Он был совершенно счастлив.

Оглядевшись, чтобы убедиться, что поблизости нет никого, могущего отравить ему жизнь, Тик поправил свой полосатый красно-черный шарф, который он носил, не снимая, чтобы спрятать уродливое лиловое пятно на шее — уродливое, неправильной формы родимое пятно, похожее по размеру на след от стакана. Эту штуку он ненавидел в себе больше всего на свете и, как бы родители ни пытались его отговорить, прятал ее под шарфом каждый день, даже летом, когда ткань пропитывалась потом. Теперь, когда зима вступала в свои права, люди перестали странно смотреть на его замотанную шею. И только кучка дураков по-прежнему шутила про Тошношарф.

Он углубился в коридор, направляясь к выходу, ведущему на улицу, по которой Тик ходил домой. Он жил недалеко от школы, что было очень удачно, поскольку все автобусы давно ушли. Он завернул за угол и увидел мистера Чу, преподавателя естественных наук, выходящего из учительской с сумкой в руках.

— Это же мистер Хиггинботтом! — сказал долговязый мужчина, широко улыбаясь. — Почему ты еще здесь? Хочешь получить дополнительное домашнее задание? — Его прямые черные волосы почти доставали до плеч. Тик подумал, что его мама непременно сказала бы, что мистеру Чу нужно подстричься, но Тику казалось, что он выглядит круто.

Тик рассмеялся:

— Нет, мне кажется, вы достаточно нам задали. Хорошо, если я к понедельнику сделаю хотя бы половину.

— Хм-м, — ответил мистер Чу. Он протянул руку и похлопал Тика по спине: — Насколько я тебя знаю, ты все сделал к концу большой перемены.

Тик сглотнул. Ему было стыдно признавать, что его учитель был абсолютно прав. «Ну да, я ботаник, — подумал он. — Однажды это сделает меня дико чертовски невероятно богатым». Тик был рад, что он хотя бы не выглядел как карикатурный заучка. Его каштановые волосы не были жирными, он не носил очков и обладал крепким телосложением. Единственным его недостатком было это родимое пятно. И, конечно, тот факт, что он был неуклюжим, как одноногий пьяницы. Но, как утверждал его отец, этим он не отличался от своих ровесников и через несколько лет должен был перерасти свою неуклюжесть.

У Тика почему-то не получалось найти общий язык со своими ровесниками. Ему было сложно разговаривать с ними, не говоря уже о том, чтобы дружить. А ему хотелось иметь друзей. Очень хотелось. «Бедный, бедный я», — подумал он.

— Судя по тому, что я не слышу остроумного ответа, а в твоих руках нет ни одного учебника, я прав, — сказал мистер Чу. — Ты слишком умен для седьмого класса, Тик. Тебя надо перевести на пару лет повыше.

— Чтобы меня еще сильнее задирали? Нет, спасибо.