Лев Успенский - КУПИП Страница 20

Вдоль маминого лба пробежали морщинки.

— Н-нет, ничего я еще не сообразила, капитан ты недопустимый. Как же это так? Если бы тебе газ сверху накачивали, я бы поняла. А то ведь ты и в воду хочешь с газом лезть, с баллоном-то. И из воды вылезать опять с тем же газом? Так ведь ты его из того же баллона напустишь. Почему же ты вдруг легче станешь? То тебя с газом вместе ко дну тянуло, то вдруг — всплывешь? Профессор, он, по-моему, что-то выдумывает.

Но, как на беду, профессор в этот миг весь ушел в изучение раковин. Он скреб их, ломал, растирал, нюхал. Ему было не до маминых вопросов. Он проворчал что-то невразумительное, не то: «закон Архитрава!», не то: «закон Магомета!».

Капитан же Койкин преисполнился вдруг необычайной важности.

— Ну, мама, — без всякого снисхождения процедил он наилучшим профессорским баберическим тоном. — Познания твои в объеме шестого класса средней школы довольно неудовлетворительны. Пиши лучше в «Костер», мама; запроси хитроумных ленинградских ребят. Пусть они разрешат наш спор: поднимусь я или не поднимусь? Да, пусть они разрешат — иначе где же их хитроумие? А теперь — спать! Спать мама! Бабер! Спать. Шляфен. Дормир.

И все пошли спать.

Наступил день, следующий за посадкой дирижабля. Утро вспыхнуло сразу горячей красивой зарей. Как ни торопилась мама, солнце в этих широтах поднималось быстрее, чем она. Какао еще не закипело, печенья «Мария» и «Альберт» еще не были раскупорены, а огромное тропическое светило уже взлетело над горизонтом, как великолепный ослепительный стратостат.

Капитан Койкин первым после мамы выбрался из своей палатки: Не сказав ни здравствуй ни прощай, он незамедлительно поднял такую волну в зеленых, ласковых водах внутренней лагуны, что разбудил весь экипаж дирижабля. Испуганные воздухоплаватели заметались по каютам, уверенные, что приближается тайфун.

Однако, искупавшись, добрый моряк смирнехонько сел на песок возле костра. Выражение его глаз тотчас стало столь умильным, что мама подумала-подумала, да и поставила на огонь еще одну, самую большую кастрюлю.

— Вот-вот, мама! — одобрительно пробормотал капитан. — Вот-вот! Правильно! Бункеровка, так бункеровка. Грузиться, так грузиться. Да и пора, брат ты мой мама! Скоро мы пойдем с тобой за жемчугом! Нырять буду для твоего удовольствия. Считаю своевременным разбудить членов Купип. А? Зарядочку-то сделать? Потом ты с ними — чистописание или что у вас там… Потом Баберище чем-нибудь этаким хитроумным с ними подзаймется… Потом…

Но мама отрицательно закачала головой.

— Не надо! Не надо! Не буди! Пусть их спят, глупые, достопочтенные. На сегодня не будет занятий. Сегодня день-то какой? Забыл? 31 декабря! Новый год ведь встречать будем. Сегодня я им позволю до самой полуночи не спать. Так пусть хоть с утра высыпаются.

— Ну что ж, и то дело! — согласился покладистый Койкин. — Это отлично. А я, и верно, — забыл, что сегодня Новый год. Да что — новый! У нас теперь, мама, каждый месяц новый. Неделя каждая — опять новая. День! Клянусь швартовом, штирбортом и шлюпкою! А впрочем — я пошел…

Он и впрямь пошел готовиться к предстоящим водолазным работам. Несколько минут можно было наблюдать, как он хлопотливо таскает какие-то предметы из купипских палаток в свою лодку, не упуская, однако, при каждом таком походе случая хоть на миг окунуться в воду. Но после второго или третьего оборота он вдруг поднял из лодки голову и прислушался: «Что это? Мама зашумела!»

— Койкин! — взволнованно звала мама. — Койкин! Иди скорей сюда!.. Да скорее же, тихоход ты несчастный!.. Смотри, смотри! Это что еще за новости?.. Я скоро с ума тут сойду!..

Быстро подоспев на выручку, славный капитан проницательно, как подобает моряку, осмотрелся вокруг, но не увидел нигде ничего подозрительного. Тем не менее мама, стоя над дымным костерком, широко открытыми глазами вглядывалась в розовый песок возле собственных сандалий.

— Ну что? Что случилось-то? А? — окликнул ее Койкин.

— Тень! — трагическим шопотом прошипела мама. — Смотри: тень! Ты видишь тень, капитан?

— Тень? Вижу тень! Обыкновенная тень. От дирижабля… Да что это с тобой, мама?

— Обыкновенная? Ну, нет! Хороша обыкновенная! Обыкновенная тень… Койкин, а мне это не мерещится? Обыкновенной-то тени как, по-твоему, полагается итти? Простой, солнечной тени? А? Разве не справа налево? Вон оттуда сюда. Я нарочно тут и костер развела. Вот, думаю, солнце будет подниматься, меня и накроет тенью. Все честь-честью. А она — смотри: уходит! Да нет, ты посмотри, посмотри, капитан! Ах, батюшки, что же это такое? Солнце-то, солнце шиворот навыворот идет… Ах, буди скорее профессора… Ух, ужас какой!

Капитан Койкин открыл было рот, хотел запротестовать, возмутиться, но вгляделся в движение тени и недоуменно передвинул свой пробковый шлем козырьком на глаза: да, сомнений не было! Солнце, вынырнув из моря правее пальмы, поднялось теперь уже довольно высоко и впрямь стояло гораздо левее ее стройного, чешуйчатого ствола.

— Вот тебе и на!.. — изумился видавший виды мореплаватель. — Действительно, мамочка, ничего себе штучки! Это называется — залетели! Клянусь!..

Он сделал шаг к баберовской палатке — большая черная мангуста была нашита на ее полотнищах, — но дверь палатки приоткрылась сама.

— Дорогая товарищ мама! — тотчас же торопливо сказал подернутый приятной утренней хрипотцой бархатный профессорский бас. — Всеми уважаемая гражданка мама! И ты, мой бравый капитан! Окюн пер! Кейн ангст! Ничего страшного! Перед вами обыкновеннейший географический феномен. Элементарный факт. Азы науки! Да, да! Просто я забыл предупредить вас. Но вы — наблюдательный человек, превосходная наша мама! Значит, вы заметили, что солнце доныне двигалось над вами всегда слева направо? Вот так?

— Ну еще бы, профессор! — все еще взволнованно и в некоторой растерянности оправдывалась мама. Как же не заметить? Само собой. Бывало утром как встану, сейчас оно у меня взойдет — где тебе? Почти над Октябрьским вокзалом. А потом, глядишь — вот оно, уже правее, над Обводным… Мне из окна все видно… вся астрономия…

— Ничего, ничего, мама! — профессорская рука успокоительно легла на мамино плечо. — Это ничего не значит. Ровно ничего. Па дю ту. Нихтс!

— Ни бум-бум! — убежденно произнес Койкин.

— Вот именно: ни бум-бум… — подхватил профессор. — То есть как это, впрочем, ни бум-бум? Это на каком же языке «ничего» значит — «ни бум-бум?» — вдруг запнулся он. — Я вовсе не говорил: ни бум-бум. Может быть, это ты — по-зулусски, Койкин? Объяснись! Что ты хотел выразить этими словами?

Но капитан столь небрежно махнул рукой — э, мол, пустое! — что Бабер, успокоившись, продолжал:

— Будьте уверены, дорогая мама: это тут так и должно быть. Мы напрасно (о, совсем напрасно!) думаем, что солнце всегда и всюду ходит слева направо по небу. Это не так! Да, не так! Это неверно! Это столь же неверно, как если бы я стал бессмысленно утверждать, будто солнце всегда встает на востоке! Или что оно садится только на западе. Это же чушь! Нет, не ахайте, не ахайте, дорогая мама! Не надо ахать! Я не сказал ничего странного! Подите сюда. Я вам все объясню на ухо. Я только не хочу, чтобы это слышали члены Купипа. Это — недопустимо! Невозможно! Отнюдь! Они должны дойти до этого сами. Лица старше 15 лет, к сожалению, часто бывают невеждами в области географии. С этим, увы, приходится мириться! Но члены Купипа обязаны знать эту науку назубок!..

Тут Бабер склонился к мамину уху. Капитан Койкин хотел было тоже прислушаться к объяснениям, но, повидимому, сообразил, что его возраст превышает указанную профессором цифру, и скромно удалился к своей лодке. Должно быть, объяснения оказались блестящими. Ибо несколько минут спустя совершенно успокоенная мама торопливо накрыла герметическими крышками одни свои кастрюли, слила в термосы содержимое других и вдруг тоже бегом припустилась туда же, к надувной капитанской лодке. Два или три мощных взмаха весел, окрик капитана… И вот они уже скрылись из глаз за излучиной берега…

В тот же миг из палатки снова вышел профессор Бабер с блокнотом и карандашом в руке и через очки с досадой оглядел берег.

— Уехали! — огорченно сказал он. — Жаль! Очень жаль! Ах, как жаль! Да! Прискорбно! А я хотел записать это странное выражение. Как, бишь, он сказал? «Ни дзынь-дзынь?» Нет, как-то иначе! Вероятно, это язык каффров. Или, может статься, древневерхненемецкий… Они близки между собой в некоторой степени, все эти первобытные языки!..

Мама и Койкин отсутствовали в тот день довольно долго; их всецело увлекло стремление добыть для экспедиции побольше жемчужных раковин. Они не видели, поэтому, как просто и легко растолковали хитроумные члены Купипа профессору Баберу кажущуюся странность в движении солнца. Дело, по их словам, объяснялось тем, что стоянка экспедиции лежала на этот раз в южном полушарии Земли. Только этим. Солнце в праве ходить тут шиворот навыворот. Оно и ходит. Койкин и мама не присутствовали и при торжественной церемонии называния островов, проливов, рифов и бухт архипелага Устрицына; только позднее капитан нанес их все на прилагаемую здесь карту. Без них профессор произвел и свои астрономические наблюдения; выяснилось при этом, что через пролив, отделяющий остров Мамы, тот, на который опустился дирижабль, от соседнего, более возвышенного, густо поросшего тропическим лесом острова Бабера, как раз и проходит один из самых замечательных меридианов земного шара. Но, главное, в их отсутствии знаменитый ученый, собрав вокруг себя всех членов Купипа, долго и заботливо сговаривался с ними о чем-то и наконец, повидимому, к общему восторгу, договорился.