Наталья Суханова - В пещерах мурозавра Страница 20

— Он здесь! Он здесь! — кричала Нюня. — Смотрите, смотрите! Фима где-то здесь!

На большом вцементированном в стену камне, куда случайно упал красный свет фонаря, виднелась неровная, но старательно проведенная мелом стрела. Только человек мог оставить такую метку, и этим человеком, конечно же, был Фимка.

Мгновение — и весь отряд стоял у стрелы.

— Он знал, что мы пойдем за ним! — лопотала Нюня. — Он нам путь показывает!

— Гениальный юноша, я всегда это утверждала! — важно повторяла Матильда Васильевна.

— Нет, милые женщины, Фима не знал, да и не мог знать, что мы будем разыскивать его. Но он знал, что муравейник почище египетских лабиринтов и лучше там, где ты уже прошел, оставлять метку с указанием направления. Но главное, главное, Фимка где-то здесь! Ура!

— Ура! Ура! Ура! — откликнулись Бабоныко и Нюня.

Глава 26

Обвал

Он действительно был здесь, на расстоянии какого-нибудь метра от них. Но для существ ростом не больше пяти миллиметров это очень значительное расстояние, да еще не на ровном месте, а в запутанных ходах и переходах — все равно что в подземном высотном доме или, скажем, в карстовых пещерах, куда рискуют углубляться только опытные спелеологи. Не зря на Фиминой книжной полке было несколько книг об этих отважных разведчиках, спускающихся во тьму, в подземные лабиринты.

Фимка продвигался довольно быстро, светя себе фонариком.

Отразившись от стекла, неизвестно как сюда попавшего, но намертво вцементированного в стену, красный свет озарил самого Фиму. Он был в сандалиях, надетых на шерстяной носок, в шортах и шведке. Грудь Фимы перекрещивал патронташ, на поясе висели кобура и тесак в кожаных ножнах.

Каждый, взглянувший бегло на Фиму, удивился бы его боевому виду. Однако более внимательный наблюдатель заметил бы, что в ячейках патронташа находятся не патроны, а… пробирки, заткнутые резиновыми пробками. И если бы такой наблюдатель заглянул в Фимкину кобуру, он бы обнаружил… пульверизаторы, но еще больше удивился бы, узнав, что эти пульверизаторы все-таки оружие. В них находились вещества, убивающие муравьев, усыпляющие их и просто неприятные им. Но усыплять муравьев, пожалуй, не имело особого смысла, применять вещества, неприятные им, было рискованно. Что же касается ядов, то Фима только в крайнем случае согласился бы воспользоваться ими. Не для того он опускался в эту преисподнюю, чтобы вести себя, как какой-нибудь безмозглый гангстер или безответственный губитель живого. Он был разведчиком в мире, почти неведомом, потрясающе сложном и интересном, а главное, очень, очень нужном для людей мире. Даже взрослые не все это понимают, далеко не все, но Фима не зря много читал и много думал о судьбах человечества и Земли. Он знал, что если человечество вовремя не научится беречь живую природу, на которой оно покоится, как на своем основании, не научится сохранять в чистоте и здоровье леса и океан, огромную массу живых существ, человечеству придет конец. Не зря Фимка выписал в дневник слова академика Берга: «Жизнь человечества можно продлить на несколько миллиардов лет. Но если не приложить соответствующих усилий… жизнь на Земле окончится намного скорее, чем некоторые предполагают».

Фимка знал, что уже сейчас в атмосфере Земли кислорода на несколько процентов меньше, чем раньше, а углекислого газа больше, что химические средства, которыми убивают вредных насекомых, убивают и полезных насекомых, и птиц, а понемногу и человека. Между тем живая природа — не только фабрика кислорода, но и кладовая патентов для инженеров будущего.

Научиться понимать и управлять миром насекомых — грандиозная задача, на самых подступах к которой находился Фимка.

Он действительно искал феромоны — вещества, которые выделяют, нюхают и слизывают муравьи. Эти вещества — их запах, их вкус — можно было бы назвать беззвучной муравьиной речью, если бы это хоть сколько-нибудь походило на речь: разговор, рассуждение, беседу. Люди осознают то, что слышат, и выбирают, думают, как поступить. Муравьи же не думают. Их феромоны для них не речь, а приказы, именно приказы, верно запомнила Нюня. И тот муравей, который выделяет феромон, так же мало сознает отдаваемый приказ, как и тот, что его принимает. Муравейник работает, как сердце или печень, — целесообразно, но неосознанно. Вот для того-то, чтобы собрать образцы этих приказов — феромонов, и отправился Фимка в свое опасное путешествие.

Добрые сутки бродил он в мрачных, как средневековые подземелья, темницах муравьев, освещаемых лишь его красным фонариком. Но на нем был отцовский патронташ — и это было так, словно его обнимала родная отцовская рука.

Когда ему становилось все-таки страшно, он пел любимую отцовскую песню:

Смелый к побе-еде стремится,смелого лю-убит народ…

Отец его тоже, между прочим, был невысокого роста, а никогда ничего не боялся, и все его любили, особенно мама и он, Фимка.

Фимка вспоминал случай, который приключился однажды с его отцом. Отец шел ночью безоружный по пустынной дороге, и за ним следом брел голодный волк. Отец рассказывал эту историю, когда Фимка был еще совсем маленький, и Фимка все время перебивал его и задавал глупые вопросы:

— А почему он шел за тобой? Может, он соскучился?

— Он хотел есть, — говорил отец. — Вот представь, что ты пять дней совсем ничего не ел и вдруг запахло хлебом. Ты выходишь на запах и видишь: перед тобой по воздуху плывет хлеб.

— Почему же тогда он тебя не съел? — спросил Фимка и сам испугался своего вопроса.

Но отец не обиделся. Ему и самому было, наверное, интересно, почему его не съел голодный, но еще сильный волк.

— Наверное, волк знал, что я его не боюсь.

— А ты правда его не боялся?

— Правда. Человек ведь не боится, пока не испугается. А не пугаться можно научиться. И не только можно, но и нужно.

— Ну, а почему волк-то знал, что ты не боишься?

— Это всегда знают: и люди, и животные. Животные даже лучше, чем люди.

— Все-все животные? — спрашивал маленький Фимка. — Все-все? И даже совсем глупые?

— Все-все, — говорил папа. — Кроме самых маленьких, может быть, да и то не потому, что они глупые, а потому, что мы для них так велики, что уже не существа, а просто подвижные материки.

И вот теперь Фимка шел по огромному подземному муравейнику и мысленно разговаривал с отцом, который его обнимал своим патронташем.

«Помнишь же, — шептал Фимка, — помнишь же, я тогда совсем не понимал, как это можно научиться не пугаться. А теперь понимаю. Потому что я во что бы то ни стало должен принести людям муравьиные приказы — феромоны. Когда у людей будут самые разные приказы, они научатся управлять муравьями. А может быть, потом люди вообще научатся управлять насекомыми, понимаешь?».

«Ты задумал, — говорил папа, — очень большое, очень важное дело».

«Ну, что ты, — смутился Фима и, чтобы перевести разговор на смешное, вспоминал: — Если бы ты видел, что я два раза наделал в доме. Один раз я прогнал всех муравьев. А потом, наоборот, устроил нашествие».

«Так ты, оказывается, уже знаешь муравьиные приказы?»

«Ну, что ты, это же примитивные, грубые методы. Это не их приказы. И действуют эти методы только короткий срок. Это почти такое же варварское средство, как какой-нибудь хлорофос. Понимаешь, папа?»

«Понимаю, сынок. Но почему ты именно нынче решился?»

«Мама ждала от меня разговора. Я не смог бы ей врать. А пустить — она бы ни за что не пустила меня».

«Но записку-то можно было написать, прежде чем пить эти свои уменьшительные таблетки? Эх, Фимка, Фимка!»

«Я же не думал, что они так быстро подействуют».

«Ну, ладно, старичок, возвращайся поскорей и успокой маму. А пока будь осторожнее, хорошо? В этих домах муравьиных столько паразитов прячется — и пульверизатор вынуть не успеешь!»

«Ну, что ты, папка, они же тоже с бухты-барахты…»

Фимка не успел докончить мысль. Ему показалось, что отец схватил его и дернул назад, под каменный навес. В ту же минуту потолок в тоннеле обрушился, и перед Фимкой выросла стена.

Только под навесом еще оставалось немного места.

Глава 27

Пещеры Мурозавра

— Подождите, — сказала вдруг Нюня. — Мне кажется, я что-то слышала.

— Мне тоже показался Фимочкин голос, — заявила Бабоныко.

Людвиг Иванович поднял руку, и все прислушались, но ничего не услышали.

— Поменьше бы языками чесали, балаболки, — ворчливо заметила бабушка Тихая. — Ако сороки! Ако сороки! «Ах, интересно!», «Ах, ужасти!» Будуть ужасти, как за язык муравль жевалом прихватить!

— Не жевалом, а жвалом, — поправила, содрогаясь, Нюня.

— Как начнеть жевать, небось, и вспомянуть не успеешь, как оно называется!

— Думаю, нам показалось, — решил Людвиг Иванович. — Мы слишком хотим, слишком ожидаем услышать Фимкин голос. Однако подумайте, с кем ему здесь разговаривать?