Мартин Райтер - Последние Врата Страница 20

— Да, господин Эйвинд, ведь это всего лишь ваши предположения, — вздохнул Генрих. — Как вы можете знать, что именно имел в виду написавший эти стихи?

— А законы стихосложения? А формы? Уж кому спорить со мной, но только не вам. Все стихи слагаются по определенному принципу, и от этого никуда не деться, — назидательно пояснил Эйвинд, Скальд Ярлов. — Когда вы говорите «годы летят», вы ведь не имеете в виду стайку или рой загадочных зверушек, машущих крыльями, как очумелые? — Старик хихикнул, довольный собственным сравнением. — И все же вы понимаете, о чем речь. Но более сложные сравнения и намеки недоступны людям с ограниченным умишком. К счастью, я таковым не являюсь и потому понимаю эти стихи. Изволите дальше слушать?

Генрих и Олаф кивнули, а Питер сказал:

— Послушайте-ка лучше мою версию перевода этих стихов. Волк Деревьев — это, конечно же, заяц: всем известно, что зайцы зимой от голода сгрызают на деревьях кору. Так вот, ни зайцам, ни злоумышленнику с лопатой — чем лопата не «Древо Щита»? Ручка — деревянная, а металлическая часть формой очень похожа на щит. Так вот, ни им, ни даже пронырливой серой мышиной породе не добраться до мешка с пшеницей или какой-нибудь морковки, зарытой хитрыми и жадными сыновьями крестьянина Ивальди. Как вам такая версия? Не хуже предыдущей, верно? И, главное, такая же убедительная! Вперед, за морковкой!

— Заткнись, Питер, — Олаф показал приятелю кулак, потом повернулся к старику и спросил:

— И что там дальше говорится в стихе? Вы читайте, пожалуйста, а Питера не слушайте. Он вас нарочно дразнит. Что поделаешь характер у него такой. Скверный характер.

Старик Эйвинд бросил на Питера испепеляющий взгляд, потом поднес рукопись ближе к глазам и прочел:

но надает влага

с рогов Эйктюрнира,

слиться с Широкой

Спешащая мчится,

в месте, где Третья

двоих поджидает, —

в мире людей;

кипит Хвергельмир!

— Этого вы, конечно, тоже не понимаете? До чего же дикий народ проживает в Большом Мидгарде! — старик сокрушенно покачал головой. — Эйктюрнир — это же олень на Валгалле, с концов его рогов капает влага в котел Хвергельмир, что находится в темном мире. Из этого кипящего котла берут начало все реки: «Кипящая копьями», «Волчица», «Глотающая», «Бушующая» и другие. Как же после такого тщательного разжевывания, после таких подсказок не понять, что Спешащая и Широкая — это названия рек? — Скальд Ярлов вздохнул. — Даже обидно, что меня пленили такие недалекие, ограниченные господа...

— Генрих, — сказал вдруг Олаф. — Ты ничего не слышал?

— Что? — Генрих рассеянно осмотрелся по сторонам. — Что я должен был слышать?

— Да так, — Олаф сделал вид, что прислушивается. — Мне показалось, что я услышал голоса гномов. наверное, нам пора передохнуть, а старика доверим пока древнерожденным. Пусть посторожат своего доброго друга.

— Нет, нет, я совсем не устал, — поспешно сказал Эйвинд из Норддерфера. — Так вот, в письме идет речь о каком-то месте, где эти две реки сливаются с Третьей. А далее говорится:

Камни лба распознают

по цвету Широкой,

по виду Спешащей,

где кожу Мидгардов

черные альвы

соткали из слова

владыки Хлидскьяльва,

чтоб путь облегчить

Убийце Хрунгнира [1].

По цвету воды в реках, по их виду можно отыскать место, где черные альвы смастерили из колдовства некую дверь...

— А где намек на колдовство? — с иронией спросил Питер.

— Да вот же — «слово владыки Хлидскьяльва». Владыка Хлидскьяльва— это сам бог Один, а Один, как известно всему миру, кроме вас, — отец колдовства. Волшбу частенько называют словом Одина, хотя лично я предпочитаю подбирать иные слова. Достаточно ли вам доказательств моей правоты? — старик Эйвинд победоносно улыбнулся.

— А о чем могут говорить термины «Широкая» и «Спешащая»? — спросил Олаф.

— Широкая — она и есть широкая, тут ничего не отнять, не прибавить: течение плавное, важное. А Спешащая — река бурная, торопливая, и вдобавок ко всему она отличается от Широкой цветом. Да уж, немного найдется в мире мест, где соединяются три реки, разбавляя друг друга окраской вод...

— А камни лба — это рога, — фыркнул Питер. — Большие рога на голове идиотов, которые слушают всю эту ерунду, вместо того чтоб заняться делом.

— Ха-ха, как смешно! — ехидно буркнул старик. — У некоторых болванов точно вырастут на лбу рога, а «Камни лба» не имеют к рогам никакого отношения. Это глаза. Их можно назвать еще «камнями бровей» или «век», а можно и «самоцветами». Всякую обыденную вещь можно назвать другим, не заезженным именем. Но только для итого надо иметь голову на плечах и хоть что-нибудь в этой голове! — старик вдруг заметил недовольное лицо Олафа и торопливо продолжил:

Признаки Тайны

мудрый отыщет —

клубок из звуков

мучением лука

начертан ясно!

Тут также нет ничего сложного, — объяснил Скальд Ярлов. — «Клубок из звуков» — это не иначе, как письмо, так как звуки-буквы чертятся рукой...

— Чем? — спросил Генрих.

— Не ногой же! Один из кеннингов руки — «мучение лука»... Хорош, хорош, — старик уважительно покачал головой. — Парень, что написал эти стихи, скажу вам, хорош. Какие кеннинги! Какие хейти! Сразу видно, что он хорошенько хлебнул крови Квасира.

— Полный бред, — прошептал Питер, незаметно для скальда покрутив пальцем у виска. — Если раньше я подозревал, что мы связались с сумасшедшим, так теперь я точно уверен — этого старикана надо в психушку скорей сбагрить. Я думаю, что он оттуда и сбежал.

— Мастер! Талант! — все никак не мог успокоиться Эйвинд из Норддерфера. — Он, должно быть, не один, он, верно, сделал добрый десяток глотков крови Квасира...

— Эй, послушайте, — Питер не выдержал и вдруг рассмеялся. — Пока вы объясняли про Волка Деревьев и драконов с серой спиной, я еще терпел. Когда вы приплели рога, я уж и позабыл, чьи именно, я и это выдержал. Моих сил хватило даже на то, чтоб выслушать ваши объяснения про черно-буро-малиновых альвов, которые вышивают словами Хве... Хме... — вот черт! — даже не выговорить... Но больше я выносить этого не могу. Уж извините. Ну, подумайте, вы ж не ребенок, в самом деле. При чем здесь вампиры и кровь какого-то Квасира? А? Вы что же, нас за полных идиотов держите? Вы бы, дедушка, еще графа Дракулу в свои объяснения вплели.

— Такой граф мне не известен, — растерянно покачал головой старик. Чем он знаменит?

— О мамочка! простонал Питер. — У меня сейчас голова расколется от всего этого кошмарного стихоплетства. Знаете, я лучше вздремну... Вы можете мучить себя и дальше, если хотите, а меня разбудите, пожалуйста, когда что-то прояснится.

Питер улегся на мягкий уголок, подогнул под себя ноги, закрыл глаза.

— Но только имейте совесть, по пустякам меня не будите, — пробормотал он.

Скальд Ярлов пренебрежительно повернулся к Питеру спиной.

— Я знаю многих ярлов, графов и герцогов, но Дракулу я не знаю, — сказал он Генриху. — Он побеждал драконов?

Генрих покачал головой:

— Говорят, что он был вампир.

— О боги! — вздрогнул старик. — И многих он обескровил?

— Он был не настоящий вампир, — ответил вместо Генриха Олаф. — Это сказочники превратили его в вампира, а в жизни он был всего лишь очень жестокий человек. А кто такой Квасир?

— Вы и этого не знаете? — глаза старика Эйвинда округлились.

— Ладно, не будем об этом, — махнул рукой Олаф. — Вернемся лучше к нашим баранам...

— Так вы пастухи! — от радости глаза Эйвинда из Норддерфера заблестели. — Тогда не удивительно, что вы ничего не знаете.

Олаф поморщился.

— Вам, видимо, не успел никто рассказать... — начал он, но старик не слушал его:

— Подумать только! Меня, Эйвинда, скальда, которого приглашают к себе с величайшей радостью знатнейшие ярлы Малого Мидгарда, и вдруг пленили глупые пастухи!

— Но раз вам никто не рассказывал, так я нам объясню, — как ни в чем не бывало, спокойным голосом продолжал Олаф. — Мы пасем гномов. Рано утром мы выгоняем их из пещер на болота — собирать руду, а вечером гоним обратно к кузницам. Прибыльное дело, я вам скажу, пасти гномов. Много добротных мечей и топоров имеет хороший пастух...

Радость мгновенно погасла в глазах Скальда Ярлов. Он недоверчиво, с несчастным видом уставился на Олафа.

— Па... па... гномов? Пасти... Но как? — промямлил он.

— А вы думаете, они почему слушают Генриха? То- то и оно. Генрих самый богатый пастух в Регенсдорфе. У него пять сотен гномов в стаде...

— П... пять сотен?! — Старик затравленно оглянулся, как будто испугался, что в окна запрыгнут вдруг разом все пятьсот гномов.

— Не волнуйтесь, их здесь нет, — успокоил его Олаф. — Но если хотите посмотреть или не верите, так мы сейчас только кликнем...

— Я верю. Клянусь богами, я верю, — пробормотал Эйвинд из Норддерфера.