Жаклин Уэст - Книга секретов Страница 21

Олив взобралась по источенным жучками ступеням и огляделась в знакомой комнате, заставленной башнями из коробок и пыльной, полуприкрытой чехлами мебелью. Румяный солнечный свет пробивался сквозь чердачное окно, сверкая в развешанных по кругу зеркалах и отражаясь в маленькой, явно отслужившей свое пушке. Олив выглянула из окна. Резерфорд до сих пор ждал на заднем дворе, неодобрительно глядя на дом. Он стоял слишком далеко, поэтому Олив не могла быть в этом уверена, но ей показалось, что Резерфорд перевел глаза на чердачное окно. Он несколько обмяк, словно надутый неделю назад воздушный шарик, а потом наклонился, поднял свою книжку и исчез в увядающих зарослях сиреневой изгороди.

Олив почувствовала неожиданный укол разочарования. Но прежде чем это разочарование успело перерасти в полноценную боль, ее застал врасплох мягкий звон от удара стекла о дерево где-то в темноте справа от нее.

– Эй? – позвала она. – Харви?

Лавируя между старой вешалкой для шляп и креслом, которое выглядело так, будто выплюнула начинку, Олив на цыпочках прошлась по комнате, пытаясь определить источник звука.

Еще один стук раздался ближе.

– Да, я за тобой слежу. Я знаю, что ты замышлял, – пробормотал голос с легким британским акцентом.

Олив выглянула из-за заплесневевшего портновского манекена. Там, всего в нескольких футах от нее, неподвижно сидел Харви. Он пристроился на краешке занавешенного мольберта Олдоса и глядел на что-то внизу, на что Олив не было видно.

– Агент 1-800? – окликнула она.

Харви подскочил и обернулся. Он спрыгнул на пол и встал между мольбертом и Олив.

– Агент Олив, – отозвался он, коротко и сухо кивнув.

– Я тебя уже несколько дней не видела, – сказала Олив. – Где ты был?

– Я на задании, – сообщил Харви. – Слежка. Тайная безопасность. Хирургическое… устранение.

– Ой, – сказала Олив. – Видел что-нибудь новое?

Харви скосил один глаз.

– Возможно, – ответил он. – Но куда большую угрозу может представлять именно то, чего я не видел. Если ты понимаешь, о чем я.

– Не понимаю, – призналась Олив и опустилась на пол лицом к коту.

Харви отодвинулся, сохраняя дистанцию.

– Труд секретного агента непрост, – тихо сказал он. – Держать свои уши чистыми, свой рот открытым, а глаза запечатанными.

– Уверена, – согласилась Олив.

– А еще есть вопрос доверия, – продолжил Харви. Он поднял блестящие, как стекло, глаза к потолочным балкам. – Кто доверится коту, которого не существует? Кто поверит хоть слову кота, вся жизнь которого – тайна?

– Хм-м, – отозвалась Олив, которая знала, что Харви и не ждет ответа.

– И кому можем доверять мы, если никто не знает нас? – Харви вновь перевел взгляд на Олив. – Представь себе шахматную партию, в которой все фигуры одного цвета. – Его глаза дико засверкали. – Ты не можешь знать наверняка, кто на чьей стороне. Двойные агенты. Тройные агенты. Четвертные агенты, – кошачьи глаза распахивались чуть шире с каждым словом, – додекаэдрические агенты.

– Похоже, тебе это и правда нравится, – заметила Олив.

Долю секунды Харви удивленно смотрел на нее.

– Я… – Он напрягся всем телом. – Это… прошу извинить меня, Агент Олив. Я должен вернуться к своим обязанностям.

Олив нехотя поднялась на ноги.

– Наверное, мне не стоит путаться у тебя под ногами. Если ты занят.

– На самом деле, – заявил Харви, снова пятясь к мольберту, – если ты посетишь эту зону в будущем, ты можешь меня и не найти.

Олив нахмурилась.

– Почему нет? А где ты будешь?

– Ага, – сказал Харви и поднял бровь. – Где я буду? Вот в чем вопрос. Я буду везде и нигде. Невидимый и неделимый. Никаким двойным агентам со мной не справиться.

– Ох, – проговорила Олив. – Тогда… наверное… пока?

– Пока, – тихо сказал Харви.

Олив спустилась по лестнице и торопливо вылезла из картины, чувствуя себя одиноко как никогда.

Больше ни одного из котов она не видела до самой поздней ночи. И то, что Олив увидела тогда, отнюдь не заставило ее чувствовать себя менее одиноко.

16

После полуночи, когда все в доме спали, Олив проснулась от кошмара. Ей снилась шахматная доска, все фигуры на которой были вырезаны из фиолетовых мелков. На потолке спальни переплетались волнообразные тени ветвей ясеня; одна веточка тихо постукивала по оконному стеклу. Сперва Олив подумала, что этот звук ее и разбудил. Но пока она лежала и прислушивалась, до нее донеслось кое-что еще.

Это было похоже на голос. Но голос не принадлежал ни ее матери, ни отцу. Чей он, она толком не поняла.

Олив отпихнула от себя одеяло и спустила ноги с кровати, стараясь шуршать как можно меньше. Затаив дыхание, она спрыгнула с кровати и на цыпочках подошла к двери. Когда Олив приоткрыла ее, петли скрипнули. Она постаралась открыть дверь как можно медленней и ровно настолько, чтобы можно было выглянуть в щель.

Коридор заворачивал за угол в двух направлениях. Один конец вел к лестнице, и в том числе к закрытым дверям родительской спальни. В другой стороне были лиловая, синяя и розовая спальни, двери которых Олив было не видно. Слабый лунный свет отражался от перил, превратив лестничную площадку в клетку из теней. Рамы картин блестели, словно затонувшее сокровище на дне океана.

Звук вроде бы доносился слева, из одной из пустых гостевых комнат. Половицы глухо скрипнули, когда кто-то вышел оттуда в коридор. Олив могла бы увидеть, кто это, только целиком высунув голову из двери, так что вместо этого она замерла в ожидании, прислушиваясь каждой клеточкой своего тела. И снова ей послышался чей-то приглушенный низкий голос, но слов было не разобрать.

Кто-то тихо заскулил. «Ш-ш-ш!» – зашипели в ответ.

Олив от души желала, чтобы на сердце у нее была кнопка «пауза». Оно билось так громко, что она почти ничего не могла расслышать. Тем не менее до нее донесся глухой удар и следом за ним скрип, как будто кто-то спрыгнул на дряхлые половицы. И затем воцарилась тишина.

Олив застыла, вцепившись в дверную ручку обеими руками и отчаянно вытаращившись в щель. Она так долго стояла, ничего больше не слыша, что почти убедила себя в том, что ей все показалось. Может, это доски скрипели оттого, что дом понемногу оседал, или у родителей в спальне был включен телевизор. Особняк умел сбить с толку – Олив хорошо это знала, – умел так разносить эхо по пустым комнатам, что перестаешь понимать, откуда что доносится, далеко это или близко, и что существовало на самом деле, а что было лишь порождением твоего собственного страха.

Но затем Олив увидела, как по полу скользнула чья-то безмолвная тень, сплющенная и размытая, как все тени в лунном свете, но определенно кошачья… Кот подходил ближе, и тень становилась темнее. Ее черный контур мог принадлежать кому угодно – вернее, кому угодно из рода кошачьих, но вскоре перед глазам Олив предстала голова вполне конкретного кота.

Его рыжий мех был омыт лунным светом. Пышные усы блестели. Он приближался, и вскоре Олив уже могла различить мохнатые лапы, лоснящийся мех и длинный, подергивающийся хвост, толщиной с бейсбольную биту.

Горацио.

Кот бесшумно прошел мимо ее открытой двери. Он повернул на лестницу, сошел по ступеням и канул во тьму.

Лишь через несколько минут сердце и легкие Олив снова вспомнили, как работать нормально. «Мы ничего странного не видели, – разъясняла им Олив. – Это обычное дело, что Горацио патрулирует дом по ночам. Может, он разговаривал с Харви, или с кем-нибудь на картине, или сам с собой. Может, вообще никто не разговаривал».

Олив осторожно прикрыла дверь, заглянула под кровать и снова забралась в постель. Затем она натянула одеяло до подбородка и попыталась понять, почему ей хотелось спрятаться от Горацио, ее друга… и почему вид Горацио, беззвучно скользящего по темному коридору, наполнил ее странным, басовитым звучанием ужаса.

17

Утро понедельника свалилось на Олив, как сковорода на ногу.

К этому Олив готова не была. Половина ее мозга упорно крутилась вокруг странной, похожей на сон сцены в темном коридоре, когда на какое-то время Олив показалось, что она стала свидетельницей чего-то важного и требующего осмысления. Остальная часть путалась весь учебный день, слишком погрузившись в оцепенение, чтобы замечать, как идет время.

На уроках математики и английского языка Олив не слышала ничего, кроме звонка. На обеденной перемене она поспешно проскочила мимо столовой, где, насколько она знала, ее должен был ждать Резерфорд, и нырнула в медпункт, сказав, что у нее ужасно болит голова и ей надо полежать (что было не так уж далеко от правды). Естественные науки[10] запомнились мутным вязким пятном. Наконец, после урока истории, нагнавшего на Олив крепкий сон, она позволила потоку школьников пронести себя по коридорам в кабинет рисования.