Карри - То, что меня не убьёт...-1 Страница 22

«А ты не боишься, помогая им? Ведь они могут про тебя милиции рассказать?»

Бабушка рассмеялась:

— Ну, расскажут. Во-первых, кто им поверит? Об этом мы заботимся постоянно, искореняя суеверия совместно с государством. Во-вторых, когда припрёт, милиционер тоже придёт ко мне, и постесняется об этом болтать, а если станет — смотри пункт первый. В-третьих, ну придут они ко мне с вопросами и упрёками, а я им: виновата, дурила наивных граждан с целью наживы, простите, больше не повторится. В-четвёртых — всегда были мы, к кому люди приходили в случае нужды, они привыкли, мы — часть их мира, им, как детям, и чуточку страшно, и любопытно, а потому они нас берегут, как реликвию своего прошлого, и это правильно, это уже в генах. Потому что мы действительно их защищаем, тебе ли не знать?

«Значит, ты не станешь меня учить».

Бабушка опять засмеялась, на этот раз весело, будто солнечные зайчики по кухне разлетелись.

— Ты невнимательно меня слушала? НЕЛЬЗЯ ничему научить. Каждый учится сам. Ты же, к примеру, не научишь меня исчезать и появляться? Научи, я буду очень стараться.

Миль растерялась. Действительно. Как объяснить бабушке, что надо дождаться, когда тени станут выпуклыми, а остальное — стёртым, и нырнуть в складку тени?

Она кивнула. Бабушка тоже.

— Вот. Сделаем так: смотри и пробуй, я буду рассказывать, что и как я чувствую и делаю, а ты примеряй к себе и прислушивайся, не ответит ли что-то внутри тебя, не шевельнётся ли. Так ты узнаешь о себе, на что ты способна, на что — нет. Судя по всему, с тобой самоподавления не произойдёт. Да, моя хорошая?

Макраме и другие ниточки

Если что и шевелилось, так волосы на затылке. От восторга. Сколько Миль ни присматривалась, как ни вслушивалась в себя, основной реакцией на бабулины чудеса были мурашки вдоль спины, холодок в груди да замирающее дыхание.

— Это ещё не значит, что в тебе нет Дара — просто во мне нет того, что спит в тебе. Как способности к рисованию, понимаешь?

Миль понимала. Но так хотелось зажечь огонь щелчком пальцев или создать заклинание из переплетений красивых ниток. Зато обе с удивлением обнаружили, что банальная яичница-глазунья, приготовленная внучкой, иногда оказывается настолько вкусной, что бабуля не может от неё оторваться, а на следующий раз — поролон поролоном, разве что подсоленый. Многочисленные пробы показали, что, если Миль хочет, то и голубей с размоченного ею хлеба согнать невозможно, хоть пинками расшвыривай — вплоть до потери обожравшимися птахами способности к полёту. Миль долго фыркала, глядя на их нахохлившиеся тушки, сонно таращившиеся на неё своими маленькими глазками. Потом вмешалась бабушка. Птиц пришлось собрать и временно разместить на чердаке — самим бы им ни в какую было не взлететь, а оставлять на радость дворовым кошкам стало жаль. На чердак же кошкам являться запретила бабушка, а её запрет пушистым охотникам нипочём было не одолеть.

И вот когда она творила этот запрет, у Миль на миг закружилась голова. Но и только.

— А и достаточно для начала, — объявила бабушка. — У всех это начинается по-разному. Главное, что хоть что-то как-то. Впрочем, — задумалась она, — может и ничем закончиться. Будем двигаться дальше.

И они двинулись. Как сказала бабушка — методом научного тыка. Двигались и зиму, и весну, и лето. Без особых успехов.

— Зато ты вязать учишься, — поддержала внучку Мария Семёновна, разглядывая её очередную попытку сплести заклинание. И записала Миль в кружок макраме: макраме как раз вошло в моду, оно мелькало всюду в виде кашпо, штор и салфеток, представительницы, в основном, прекрасного пола носили его как украшение и — Миль только глазами вслед хлопала — вполне легальные амулеты и обереги. Бабушка в ответ на её удивление многозначительно улыбалась и пожимала плечами:

— Да, вроде бы не верят. Но носят. И обрати внимание — некоторые из их висюлек вполне действенны. Потому что выполнены компетентным человеком не ради красоты, а пользы для. А спроси мастера, что это за «колыбель для кошки» или «клятва цыганки» — пополнишь свой культурный багаж сведениями об элементах народного творчества.

И Миль, хоть и не очень хорошо, но освоила несколько простых узлов и могла предъявить всем желающим ажурный поясок из грубой серой бечёвки, изготовленный-таки ею лично. Попутно научилась навскидку определять замеченные у встречных модников вплетённые в кулоны и браслеты «узы верности», «везунчика», «отскочь», «утоли печаль», «отразику», (он же «щит»), «семижилье», «недотрогу», «сети судьбы», «подорожную грамоту»… Самой ей сплести подобные узлы пока не удавалось. Симпатичная полненькая преподавательница этого искусства хитроплетения, ведущая занятия в местном Доме Культуры, утешала неумех уверениями, что на всё нужно время, терпение и старание.

— И капельку таланта, — со скромной улыбкой добавляла она, каждый раз при этом кому-то подмигивая. Её ученицы — дамы всех возрастов — переглядывались, недоумевая, кому это.

Бабушка, в последнее время повеселевшая, хохотала, сжигая рассказ внучки:

— Знаю я, кому она мигает! На ней заклятие — выявлять наделённых Даром и сообщать, срабатывает каждый раз, как она подмигнёт! Самой-то Дара только и хватает узлы правильно вязать. Вот ей и помогли, только всё зря, я тебя давно от таких сюрпризов прячу. Так что учись как следует — лучше неё узлы никто в городе не вяжет.

Миль старалась и даже получила от администрации желанную характеристику — тетрадный листок, исписанный с одной стороны размашистым почерком, внизу скреплённый подписями директора Дома Культуры и руководительницы кружка, а также фиолетовой круглой печатью. Миль, само собой, характеристику прочла и узнала, что, оказывается, у неё «трудный характер, девочка требует особого подхода, но трудолюбива и упорна в достижении результата, любит ласку».

Бабушка была тоже удивлена.

— Кто бы мог подумать, что эта Марина Егоровна столь проницательна. За характеристику ей, впрочем, спасибо, сойдёт — у нас теперь есть с чем явиться на комиссию, а что касается характера… так у кого он в вашем поколении не трудный.

Неподатливые узлы пришлось зарисовывать, а вот бабушкины комментарии к ним — запоминать, потому что встречались среди названий «последний вздох», «покаяние», «обет», «поводок», «удавка» — вещи настолько серьёзные, что Миль бы не рисковала учиться им, если б не одна их особенность: как ни вывязывай такой узел, как ни соблюдай все условия, а без наличия, во-первых, Дара, а во-вторых, действительного намерения узел останется не более, чем красивым наглядным пособием и просто не сработает. Например, «последний вздох» следовало начинать только в том случае, если не было никакого другого способа донести до людей свою волю — и только находясь на пороге смерти. При этом послание необязательно было проговаривать вслух, достаточно, вывязывая, о нём думать, но, закончив, непременно полагалось смочить его в своей крови. Тогда тот, кто первым коснётся узла после смерти автора, становится выразителем его воли, а если ещё и исполнителем, то и наследником всего, что умерший ему оставлял в благодарность… Поэтому второе название узла — «завещание»…

Сложно? А то. А в «бумеранг», к примеру, требовалось вплести волосок того, кого ты задумал лишить жизни, но не стоило забывать, что умрут непременно оба — и, если жертва окажется сильнее и как-то выкрутится, то автор узла обречён. Бабушка в ответ на недоумение Миль сказала, что иногда люди шли на такое, как на последнюю возможность уничтожить врага.

— Но «бумеранг» хотя бы обратим, — успокоила бабушка, видя испуг девочки. — Если предполагаемая жертва ещё жива, а убийца одумался, он должен сжечь узел на своей ладони… или на другом участке тела. Тем самым он останавливает заклятие. В истории были и такие случаи.

И Миль поняла, почему Марина Егоровна, показывая эти узлы, вскользь заметила, что их рекомендуется выполнять только из шёлка, на худой конец — из хлопка. Не поняла лишь, зачем вообще учат такому всех подряд.

— Разве всех? — повела бровью бабушка. — Припомни-ка, у скольких человек хоть что-то получилось?

И Миль припомнила, что из всего кружка эти узлы удалось запомнить только ей. И не только запомнить, но и зарисовать. Остальные в это время занимались кто чем: кашпо довязывали, штору, поясок, бусины в кулон вплетали, болтая впоголоса… А Марина Егоровна, тем не менее, всё распиналась, вздыхая временами. И не замечала, что Миль старательно следует её инструкциям, с каждым занятием совершенствуя свои навыки.

— Для неё ты просто посредственная, но старательная девочка, у которой мало что получается. Она рассказывает всё, что знает, в надежде, что у кого-то проснутся скрытые способности, и он спросит её о запретном, выдав себя — а кто-то хоть заикнулся?

Миль отрицательно качнула головой.

— Ну, вот видишь. Учись спокойно. Она хорошо учит тех, кто к этому стремится.