Нэнси Фармер - Дом Скорпиона Страница 22

— Знаю… Раньше он слушал… меня…

Матту стало неловко. Выходило, что, начав играть на пианино, он лишил Фелисию той невеликой доли внимания, какую она получала от других.

— Когда-то я была… знаменитой пианисткой и… выступала с концертами.

— Я слышал, как вы играете.

— Слышал?! — Глаза Фелисии распахнулись чуть шире. — Ах да! В музыкальной комнате. Я была гораздо лучше… пока со мной… пока у меня…

— Не случился нервный срыв, — сухо закончил за нее Матт. Запинающаяся речь женщины действовала ему на нервы.

— Но я пришла… не поэтому. Я хотела… хотела…

Матт терпеливо ждал.

— …помочь тебе, — закончила Фелисия. Снова наступило молчание. Матт пытался сообразить, в какого рода помощи он, по ее мнению, нуждается. — Ты очень… огорчил Марию… Она всю ночь плакала.

Матт поморщился. Какое Фелисии до этого дело?

— Она хочет… увидеться с тобой.

— Ладно, — сказал Матт.

— Но она… разве ты не понимаешь? Отец не пустит ее… сюда. Ты должен сам…

— Должен что?

— Пойти к ней, — вскричала Фелисия с таким жаром, какого Матт от нее никак не ожидал. — Пойти сейчас же! — Этот всплеск энергии, казалось, полностью истощил ее силы. Ее голова поникла, глаза закрылись. — У тебя нет чего-нибудь… выпить? — прошептала она.

— Селия не держит алкоголя, — ответил Матт. — Позвать горничную?

— Не надо, — вздохнула Фелисия, собралась с силами и встала. — Мария ждет… тебя… в больнице. Это… очень важно. — С этими словами Фелисия направилась к двери и, как привидение, окутанная слабым ароматом корицы, побрела по коридору.

Больница была далеко не тем местом, куда Матт ходил особенно охотно. Это серое лишенное окон здание располагалось поодаль от других построек усадьбы, посреди песчаного пустыря, поросшего густым сумахом,[19] длинные лозы которого устилали землю ковром необычайно длинных и острых колючек, способных проткнуть даже ботинок.

Матт брел по пустырю. Серая коробка больницы дрожала в знойном мареве. В раскаленном воздухе витали странные, тревожащие душу ароматы. Матта насильно водили сюда дважды в год, чтобы сделать болезненные, унизительные анализы.

Он сел на ступеньку и проверил сандалии — не вонзились ли колючки. Мария, наверное, ждет его в приемном покое. Там было не так уж плохо — мягкие кресла, журналы, автомат для продажи прохладительных напитков… По лицу Матта катился пот, рубашка прилипла к телу. Он открыл дверь.

Мария сидела в кресле и держала на коленях раскрытый журнал. Ее глаза покраснели и припухли.

— Почему я вообще должна с тобой разговаривать?! — с ходу заявила она.

— Ты же сама меня позвала… — Матт прикусил язык. Ему хотелось помириться с девочкой, а не возобновлять ссору. — Ты это здорово придумала.

— Нет, это ты меня позвал! — возмутилась Мария. — Неужели не мог придумать места посимпатичнее? Здесь мурашки по коже бегают…

У Матта в голове тотчас же задребезжал тревожный звоночек.

— Я тебя не звал. Нет-нет, погоди! — вскричал он, видя что Мария сделала попытку встать. — Я очень хотел тебя увидеть! Я думаю… думаю… что на дне рождения вел себя как последняя свинья.

— Думаешь? — презрительно спросила Мария.

— Ну хорошо, я был последней свиньей! Но нечего было отбирать у меня подарок.

— А что мне еще оставалось делать? Подарок не принесет радости, если вручен в гневе…

Матт снова прикусил язык: сердитые слова так и рвались наружу.

— Это самый лучший подарок в моей жизни.

— Неужели?! Даже лучше, чем шикарная машина, которую тебе подарил Эль Патрон?!

Матт сел рядом. Девочка отодвинулась как можно дальше.

— Мне очень понравилось, как ты завернула ириски.

— Знаешь, сколько времени я решала, какую бумагу выбрать? — голос Марии задрожал. — А ты их развернешь и выбросишь…

— Не выброшу, — пообещал Матт. — Я их разглажу и буду хранить всю жизнь.

На это Мария ничего не сказала. Просто сидела, глядя себе на руки. Матт придвинулся немножко поближе. Честно говоря, ему до ужаса нравилось, когда она его целовала, пусть даже она целует Моховичка в тысячу раз чаще. А вот он еще никогда ее не целовал, но можно попробовать сейчас, для начала…

— Отлично. Вы оба здесь!

Матт вздрогнул — в дверях стоял Том.

— Как ты нас нашел? — прорычал он.

— Как же ему не знать, где мы? Ведь это ты попросил его привести меня сюда, — сказала Мария.

— Не говори глупостей, — сказал Матт. Наконец-то у него в голове начала вырисовываться складная картина происходящего. Том сделал вид, что передает Марии его, Матта, послание, а Фелисия то же самое — только с точностью до наоборот — проделала с Маттом. Наверняка они сговорились! Матт никогда не считал Фелисию способной на подлость, но, видимо, он плохо ее знал.

— Я тут подумал, что вы были бы рады кое-что увидеть, — сказал Том. Его лицо было открытым и приветливым. Синие глаза блестели, как у невинного младенца. У Матта руки чесались вывалять его в сумаховых колючках.

— Здесь? — с сомнением спросила Мария.

— Это как Хеллоуин, только в сто раз круче. Самое мерзкое и уродливое существо — такого вы еще не видали. Спорим, вы оба наложите в штаны.

— Я видала такое, от чего у тебя глаза бы повылазили, — презрительно фыркнула Мария. — Тэм Лин показывал мне, как ловить скорпионов, а однажды пустил тарантула погулять у меня по руке.

Матт подивился храбрости девочки. Тэм Лин показывал ему то же самое, и с Маттом едва не случилось именно то, о чём предупреждал Том.

— Это куда хуже, — настаивал Том. — Помнишь тот Хеллоуин, когда ты думала, что за дверью ходит чупакабра, а Матт подложил тебе в кровать куриные потроха?

— Ничего я не клал! Это сделал ты! — вскричал Матт.

— Ты угодила в них прямо рукой, — продолжал Том, будто не слыша Матта. — И визжала так, что чуть не оглохла.

— Это было так гадко, — Мария поморщилась.

— Это сделал не я! — повторил Матт.

— Так вот, это гораздо гаже, — ухмыльнулся Том. — Боюсь только, что у вас, извините за выражение, кишка тонка…

— Она не хочет! — воскликнул Матт.

— Не решай за меня, чего я хочу, а чего нет! — Мария упрямо насупилась, и у Матта упало сердце. Он прекрасно видел, что Том замышляет какую-то гнусность, только не понимал какую.

— Пойдем отсюда. От него одни неприятности. — Матт попытался взять Марию за руку, но девочка сердито вырвалась.

— Слышите? — Том открыл дверь, ведущую из приемного покоя в глубь больницы. У Матта засосало под ложечкой. Слишком хорошо он помнил некоторые из этих палат.

Лицо Тома сияло от радости. Именно в такие моменты он был всего опаснее. Как говаривал Тэм Лин, если не знаешь Тома, можно подумать, что он — ангел, несущий тебе ключи от врат небесных. Но Матт знал Тома очень, даже чересчур хорошо…

Издалека послышался жалобный стон. Он то замирал, то снова разрастался…

— Это что — кошка? — спросила Мария.

«Если да, то она не просит молока», — подумал Матт. В этом стоне-мяуканье слышались такой ужас и отчаяние, что волосы вставали дыбом на голове. На этот раз он всё-таки схватил Марию за руку.

— Здесь проводят опыты на кошках! — вскричала девочка. — Пошли! Помогите мне спасти их!

— Давай сначала спросим разрешения, — возразил Матт. Ему ужасно не хотелось входить в эту дверь.

— Какое разрешение?! — бушевала Мария. — Ты что, не понимаешь? Взрослые не видят в таких опытах ничего плохого. Надо унести кошек — папа мне поможет, — и врачи даже не узнают, куда они подевались.

— Они достанут других…

Звук раздавался снова и снова: у Матта от него мороз подирал по коже.

— Так всегда говорят, когда не хотят ничего делать! Не надо никому помогать! Они всегда найдут новых нелегалов, чтобы обратить в рабство, или новых бедняков, чтобы морить голодом, или новых кошек для опытов! — Мария распалялась всё больше и больше.

— Давай сначала поговорим с твоим папой… — снова попытался уговорить ее Матт.

— Не могу больше ни секунды слушать, как мучается эта кошка! Вы идете со мной или нет? Если нет, я пойду одна!

— Я пойду, — сказал Том.

Это решило дело. Матт не мог допустить, чтобы Мария пошла с Томом и увидела те ужасы, которые он для нее приготовил, одна.

Мария стремительно зашагала по коридору, но постепенно сбавила шаг. Крики звучали всё ближе и отчетливее. Матт держал девочку за руку. Рука у нее была влажная и холодная, но и у него, наверное, такая же. Звук уже не так сильно походил на кошачье мяуканье. Он вообще ни на что не походил, но в нём, несомненно, сквозила страшная боль. Он то поднимался до пронзительного визга, то затихал, переходя в жалобный стон, как будто существо, издававшее эти звуки, смертельно устало.