Вадим Чирков - Кукурузные человечки Страница 23

— А когда фотки? — спросила Нинка, сразу сделавшись обыкновенной.

— Я тебе из города пришлю, — пообещал Славик, пряча молстар в карман, — я их там сделаю.

После этого они пошли к Кубику. Он стоял перед холстом и что-то бормотал, не видя и не слыша ничего вокруг.

Гости постояли-постояли и, переглянувшись, потих-о-онечку вышли из комнаты. Половицы под их ногами пели кузнечиками. На крыльце вздохнули: оф!

Было солнечно, зелено, просторно, ветерок шевелил листьями яблони в саду и они чуть шелестели.

Петух взлетел из-за забора, уселся на него и, утвердившись, покосился на радужный свой хвост — все ли такой же он яркий, не изменился ли, не приведи бог (имеется в виду куриный бог). И заорал на весь свет: ку-ку-ру-узы-ы-ы!.

Ребята сбежали с крыльца.

Всякого-другого в этот день было еще много — и хорошего, и чепухи, о которой не стоит рассказывать. Но об одном мы все-таки поведаем. Нинка, все больше к Славику добрея, — нашла подружку! — разоткровенничалась и открыла ему самую тайную свою тайну.

Для этого она завела его в сарай, где у них на стенах покрывались ржавчиной разные инструменты и пилы. Их давно никто не брал в руки.

— А знаешь, — шепотом заговорила Нинка, — знаешь, где мой папка?

— Где? — так же шепотом спросил Славик, косясь на ржавую косу.

— Мамка говорит всем, что он деньги уехал зарабатывать, а он от нас совсем уехал.

— Куда?

— А кто его знает! Уехал, и все. И писем не пишет. Мамка теперь без мужа. Она и на работе-то пропадает, чтобы о папке не думать. Понял?

— Да. — Славику стало ясно, почему заржавели инструменты. — И что теперь будет?

— Папки у меня больше нет, вот что. У тебя есть?

— Есть.

— А у меня нет, — повторила Нинка и понурилась. Но вскоре подняла голову. — Слышь, Слав, ты бы женился на мне, а?

— Ты что! — Славик соскочил с колоды, на которой сидел. — Мы же еще…

— Дак не сейчас же. Ты за мной из города в деревню приедешь и увезешь с собой. Я все умею делать — и картошку жарить, и яичницу, и пельмени лепить. И полы мою…

— У нас паркет, — буркнул Славик.

— Я и стирать могу, не то что некоторые, и гладить даже… — Видимо, Нинка боялась, что не все вспомнит, а после будет поздно. — И штопать…

Славик растерялся. Еще никто в жизни не делал ему предложения. Он смотрел на Нинку (она была ничего в эти минуты — большеглазая, ждущая ответа), смотрел и не знал, что ему сказать.

— Ладно, — неожиданно для себя дал он согласие. Тут же, однако, поправился: — Посмотрим.

Но Нинке и этого было довольно. Она соскочила со своей колоды и побежала к двери. Встала в солнечном прямоугольнике (волосы одуванчиком) и крикнула весело:

— А еще знаешь, что я умею? Я зла подолгу не таю — у меня карахтер такой! А ты не злопамятный? Пошли на улицу!

Драка

Хоть бы пожар, что ли, в Михайловке случился, думал Славик, выходя на улицу и всматриваясь в оба ее конца.

Никого из мальчишечьего народа за весь день он возле своего дома не видел. Будто все собрались в одном месте и готовятся к бою. Штаб разрабатывает план сражения, разведчики рыщут в расположении противника, на НП сидят самые зоркие.

Славик не хотел об этом думать, но приходилось. Вот и пытался представить, что в данный момент происходит. И все время трогал аппаратик в кармане джинсов. Глазастая Нинка это заметила.

— Потерять, видать, боишься? Дай мне. Я не потеряю.

— Пусть будет у меня. Там один-два кадра осталось — вдруг что-то интересное увижу?

— Лучше бы меня еще сфотал. Что у нас может быть интересного?

Гонцы явились, когда Славик и Нинка были во дворе. Они учили Полкана давать лапу, а тот не понимал, чего от него хотят, и на всякий случай лаял, требуя, однако, за это печенья. Бабушка вышла на крыльцо и позвала:

— Идите ужинать.

В этот самый миг у калитки возникли двое и поманили его к себе

— Ба, я сейчас.

Гонцы были Васек и Юрчик. Васек прошептал, оглядываясь на бабушку и насторожившуюся Нинку:

— Слышь, они скоро будут. Пойдешь?

— Пойду, — сказал Славик. — Ба! — крикнул он, для храбрости громче, чем нужно: — Я ребят провожу и вернусь.

Бабушка ему поверила, а Нинка — нет.

— Куда это вы его зовете? — спросил она и направилась к калитке. Славик увидел в ее глазах взрослую тревогу. — Я тебя, Васек, знаю, от тебя ничего, кроме плохого, не дождешься.

— Иди ты! — отмахнулся от девчонки Васек и потянул Славика за рукав. — Пошли.

— Не пущу! — завопила Нинка и схватила "жениха" за другую руку.

— Ты что? — зашипел на нее Славик. — Они меня просили, чтобы я им каратэ показал. Отпусти сейчас же!

— Он же у нас тренер, — совестил Нинку Юрчик, — его люди ждут, а ты держишь за штаны, как маленького.

Еле Нинку уговорили: она осталась во дворе. Мальчишки втроем вышли на улицу. Славику — он шел посередине — хотелось оглянуться, но он себя пересилил.

Михайловцев ожидали на плоской низине близ дороги, на рукодельном стадионе. Здесь стояли двое кривоватых футбольных ворот без сетки. Неподалеку протекал ручей, заросший тростником и рогозом. Ребят было человек двенадцать. Четверо по очереди били по воротам, которые защищал вратарь. Остальные собрались в кучу и с жаром о чем-то разговаривали. Гонцы подвели Славика к ним. Мальчишки обернулись

— Вот он — надежда нации, — объявил Васек, подталкивая Славика вперед.

Генчик недоверчиво, будто до этого не видел, осмотрел его.

— Надо будет тех ребят предупредить, чтобы не кашляли сильно, — сказал он, — а то сдует с поля до драки, потом ищи его в камыше.

Общество дружно заржало.

— Слушай сюда, — перешел на деловой тон Генчик. — У них Митяй первым пойдет, а от нас я выйду. Если он меня свалит, ты попробуешь его своей каратушкой. Если я его — начнется свалка. Тогда смотри, кому помочь, понял?

Славик кивал и… завидовал Генчикову мужскому, какому-то солдатскому бесстрашию. О драке, где его могут свалить наземь ударом кулака, он говорил спокойно, как о футболе! И все егоровцы такие. Неужели никто из них не боится? Те пятеро даже футбола не бросают, хотя через десять минут нужно будет выйти на свалку. Вот бы и ему так…

Малявка Юрчик тоже не боялся. Он ходил от одного к другому, что-то говорил, смеялся, размахивал руками, показывая, как будет драться.

Егоровцы снова сгрудились вокруг Генчика; Славик стоял чуть поодаль, один. Генчик оглянулся, увидел его, подошел.

— Не трусь, горожан! — И хлопнул Славика по плечу. — Позапрошлый раз мы их, в прошлый — они нас, теперь наш черед побеждать! — У Генчика не было верхнего зуба, и Славику ужасно хотелось спросить, сам ли он выпал или выбили в драке.

Хотел спросить, но не успел, потому что с дерева у дороги донеслось:

— Иду-ут! Иду-ут!

Бойцы повернулись лицом к противнику. Вратарь, поймав последний мяч, аккуратно прислонил его к стойке ворот и отряхнул руки. Пятерка футболистов присоединилась к своим.

Через каких-то десять минут с дороги вниз скатилась группа. Тоже примерно, человек из двенадцати.

Михайловцы приближались, и вот один из них стал группу опережать.

— Митяй, — прошелестело среди егоровцев, — Митяй.

Славик вгляделся и понял, почему Митяя выставили вперед. Роста он был небольшого, но с широченными плечами. Шел он набычившись, кулаки сжав, круглую голову с коротехоньким белесым чубчиком в плечи спрятав. Это был таран. Сейчас он ударит в стену егоровцев, и та рухнет…

Генчик — высокий и тоже широкоплечий, но, конечно, не такой, как Митяй, — оторвался от своих и пошел Митяю навстречу. Славик перестал дышать.

Кто-то больно толкнул его в спину.

— Забыл, что тебе говорили? Иди! — Славик узнал по голосу Юрчика.

Сделав шаг на непослушных ногах, наш каратист обо что-то споткнулся и чуть не упал. Все-таки к заводилам приблизился, встал неподалеку.

— Тебе в прошлый раз мало попало, что ты опять вышел? — так начал баталию Митяй.

— У тебя, видать, тоже короткая память, — ответил Генчик.

— У меня, может, память короткая, да руки длинные.

Пока оба бойца не сделали ни одного угрожающего движения.

— Раз длинные, значит, укоротим, — пообещал Генчик.

— Это кто же мне руки-то будет укорачивать?

— Найдется человек.

Митяй не на шутку заинтересовался последним сообщением Генчика — он словно бы даже удивился:

— Уж не ты ли?

Генчик не стал скрывать секрета:

— Может, и я. А что, думаешь, не подойду?

— Шурши отсюда, кулек целлофановый! — с презрением отмахнулся Митяй.

— Ты лучше сам ложись, пока тебя не уложили, жертва гербицидов! — не остался в долгу Генчик.

Славик, завороженный этой словесной пристрелкой, совсем забыл о своей роли.

Митяй чуть помолчал, пристальнейше оглядывая противника, и произнес следующие замечательные слова: