Александр Мирер - Субмарина «Голубой кит» Страница 24

Значит, вот о чем предупреждали ее три моряка. А сами они, сами-то они — почему они, взрослые, боятся и молчат? Ох, это было трудно понять! Катя хорошо помнила, как они шепотом совещались, и оглядывались, и явно боялись капитана. Она читала где-то: капитан в море имеет право застрелить любого своего матроса, вот они и боятся. Она присела на приступочку, чтобы лучше думалось. Но предупреждение, предупреждение! Игорь ведь послал телеграмму куда следует. Может быть, спуск батискафа уже отменен. Довольно много времени прошло. Сейчас — она посмотрела на свои часики, — сейчас четыре часа пятнадцать минут по местному времени. По дровненскому. Значит, по-московски на два часа меньше. Успели предупредить или не успели?

Что же делать, если вдруг не успели?

По-видимому, только один путь оставался. Уговорить Мака не взрывать батискаф. И поскорее, пока не явился кто-нибудь и не помешал.

Катя приступила к делу немедленно. Она произнесла как могла солидно:

— Слушайте меня, Мак!

— Слушаю, — охотно отозвалась рыба.

— Объект искать нельзя, я запрещаю! Повторите!

Что тут началось! Мак стал метаться по своему аквариуму, а из решетки быстро-быстро затарахтело:

— Не понимаю-непонимаю-маюнепони-нимаюнепо-понимаюне…

В отчаянии она щелкнула выключателем — голоса Мака не стало слышно, он метнулся вниз и пропал. В глазке был виден только «контур объекта», белый контур батискафа, так похожий на тот, что любовно вырисовывал Квадратик. Плакать Катя не могла. Оставалось одно — сидеть и ждать обратного перемещения. Сидеть и ждать, сидеть и ждать — что бывает труднее на свете?

Катя ненавидела это занятие: сидеть и ждать.

Через пять минут она уже вскочила на ноги и прильнула к глазку — не видать проклятой рыбы. В сердцах она захлопнула дверцу. При этом у Мака погас свет. Так и надо, сиди в темноте, а мы еще раз посмотрим приборы. Вдруг найдется такой прибор, чтобы выпустить Мака.

Пусть уплывает! Далеко, куда ему захочется. Чтобы никто не смог его взорвать.

Катя пошла вдоль стола с приборами, присматриваясь к ним заново. Должны быть надписи. Под прибором со скачущими цифрами — есть. Значит, и на других должны быть… Ага! Вот еще табличка. Написано: «Температура тела». Не годится. Собственно, что должно быть написано?

Она пошуршала бумажкой от шоколада в кармане. Завязала бант на правой косе. Уныло заглянула под последний прибор — ничего нет. Что делать?

Она подняла глаза и увидела на столе, у самой стенки, большую книгу в кожаном переплете. Пухлую. Книга стояла, прислоненная к стенке. Рука не доставала так далеко. Пришлось подтащить табурет, чтобы взять книгу.

Наполовину она была написана цифрами, наполовину — чистая. Катя потянулась поставить ее на место и увидела на стене белый квадрат, в нем черный череп и кости. Надпись: «Смерть!»

Раньше этот плакат закрывала книга.

Катя сползла на пол. Огляделась. Зеленая линия зловеще подмигивала ей. Звенело в ушах. Язык стал сухой и шершавый. Все страхи сразу припомнились Кате: и огни Святого Эльма, и паруса, изодранные ураганами за тысячу лет, и сам «Летучий Голландец», мертвый капитан с мертвой командой.

И еще — говорящая рыба за стенкой… подмигивает… Запертая дверь ухмыляется затвором, как перекошенное лицо. Нет! Этого не может быть!

Катя бросилась к двери и повисла на затворе. Она уже набрала воздуха, чтобы заорать, заплакать, и вдруг услышала шум. Крестовина затвора зашевелилась в руках как живая, — кто-то открывал дверь с той стороны, звякал металлом.

Этого Катя не могла выдержать. Она метнулась от двери в угол и втиснулась, как ящерица, между стеной и железным шкафом. Замерла.

Дверь с шорохом отворилась. Густой тихий голос произнес несколько слов. С перепугу Катя не разобрала, что было сказано. Потом звякнул затвор. Дверь запирали за вошедшим. Катя чувствовала, он был здесь…

Через несколько секунд застучала фанера под мягкими шагами. Еще мгновение, и из своей щелки девочка увидела спину вошедшего. Он был худой, высокий, в синем морском костюме и берете. Он полуобернулся — безусый, с длинным подбородком и прищуренными глазами.

Катя неслышно задвинулась поглубже.

Длиннолицый не торопясь подошел к стене с окошечком. Нагнулся к приборам, посмотрел. У зеленой линии покачал головой — наверное, взволнованная рыба дышала чаще обычного… Пощелкал по окошечкам, посвистел. Оглянулся, подобрал табурет. Поставил на место, пожимая плечами. Погасил сигарету о подошву, окурок положил на стол. Открыл глазок и щелкнул выключателем.

— …пони-нимаюнепо-понимаюне-аюнепониим-онимаюне-онимаюне…

— Мак, замолчи! — густым басом проговорил длиннолицый.

Мак замолчал, отчаянно хрипя дыханием.

— Ты — карающий меч судьбы! — сказал длиннолицый. — Ты — чудо инженерной биологии!

Право же, в его голосе была нежность. Катя подсматривала из угла, стараясь не дышать.

— Какие приказания, — послышался металлический голос рыбы.

Она успокаивалась, хрипы становились все реже.

— Атакуй изображение! — коротко приказал человек и через секунду добавил:

— Ты молодец, карающий меч судьбы!

— Жуткий молодец, — отозвался Мак.

Длиннолицый еще раз покачал головой, раскрыл кожаную книгу, сверился с ней, хмыкнул. Выключил микрофон и принялся рассматривать зеленую линию, бормоча:

— Возможно, возможно… Не могу поручиться, с какой стати я скажу «жуткий молодец»? Возможно, он теряет устойчивость. Проверим… — Послышались щелчки переключателей и снова бас:

— Устойчивость в норме… Спросить у него? Он слишком взволнован… Не-ет, я так не говорю, не-ет… Стоп! Где шоколад? Крысы не едят обертку. Печать на двери была цела… Стоп, капитан!.. Ганс не мог говорить с рыбой, зато молодцы могли подделать печать… Молодцы!

Капитан медленно покачал пальцем у себя перед носом, бормоча:

— Жу-уткие молодцы, жуткие… — И внезапно он подобрался, шагнул вперед и присмотрелся к чему-то на столе.

На проводах висел Панька!

Катя бессознательно рванулась — схватить мышонка — и задела локтем за гулкое железо. И еще быстрее капитан обернулся и направил на нее пистолет.

22. БАБУШКА ТАНЯ

В эту самую минуту Любаша Теплякова бежала в проходную. К теще начальника, Татьяне Григорьевне. А бабушка Таня не умела ждать. Точь-в-точь, как ее внучка. Пока Любаша бегала, Татьяна Григорьевна металась по вестибюлю, как рысь по клетке. Игорь стоял у кошелки, упрямо наклонив голову. Увидав гонца, Татьяна Григорьевна подхватила кошелку. Игорь не шелохнулся.

— Де он? Идет?! — не своим голосом крикнула бабушка и тут же погрозила Игорю:

— Молчит! Деревянный ты. Где ж у тебя сердце?

— Он скоро, — залепетала девушка, — скоро освободится. А директор, сам директор…

— Ско-оро? Дире-ектор?!

Бабушка разжала руку — кошелка брякнулась об пол. Горестно звякнул термос. Со стремительностью ястреба Татьяна Григорьевна ринулась на прорыв — мимо смешливой вахтерши.

— Мамаша, нельзя! — выкрикнула вахтерша и в растерянности нажала кнопку вызова начальника караула.

Он был на посту, бравый Евграф Семенович, и попытался задержать Татьяну Григорьевну. Куда там! Бабушка отпихнула его могучей рукой и широким шагом пошла по двору. Люба застучала каблучками следом, отругиваясь от Евграфа Семеновича:

— Поймите, дядя Евграф, у Гайдученко с дочерью несчастье!.. Мало что не положено! Поймите, некогда пропуск оформлять. Ну я сейчас выпишу — задним числом, Яков Иванович подпишет…

Про Игоря в горячке забыли, хотя без него, собственно, все предприятие лишалось смысла — он один знал, в чем дело. И, конечно, первой спохватилась бабушка Таня.

— Де хлопчик? Геть! Ступай за хлопчиком! — Она закричала на самого начальника караула, так что он засомневался даже и сделал шаг назад.

— Я сбегаю, сбегаю! — заторопилась Любаша. — А вы, дядь Евграф, проведите их в лабораторный корпус. Ну пожалуйста!

И — чудо! — начальник караула махнул рукой и произнес:

— Пройдемте!

Об этом чуде будут долго вспоминать в институте. Как теща Гайдученки заставила самого Евграфа Семеновича, служаку, провести ее к зятю. Как всегда, лавры будут отданы победителю, и все забудут о Любашиной миротворческой роли. Между тем охрана института — дровненские пенсионеры — очень гордилась Любкой Тепляковой, дочерью покойного Павла Теплякова. Из дровненской молодежи одна Люба была физиком-теоретиком, и уже была объявлена защита ее кандидатской диссертации. И караульный начальник махнул рукой, поправил орденские колодки и произнес:

— Пройдемте!.. Скажи вахтеру там… я разрешил пропустить мальца.

Вчетвером они подошли к дверям Проблемной лаборатории. Бабушка решительно отодвинула сотрудника Егорова, а Игорь посмотрел на него злорадно: не хотел помочь, на вот тебе! Увидав начальство, желтолицый вахтер сделал шаг вправо, освобождая проход, но тут уж Евграф Семенович решил, что старуха заходит слишком далеко, и уперся: