Дмитрий Емец - Таня Гроттер и проклятие некромага Страница 25

– Нет.

– Жаль. Тогда ты наверняка знала бы их историю. Теренций был сильный светлый маг, но вечно падал духом. Малейший удар судьбы, даже не удар, так, щелчок, и он рыдал три дня. Разумеется, наступил момент, когда ему это надоело. Он решил приготовить эликсир абсолютной силы, бодрости и счастья. Тридцать лет он отдал этому эликсиру. Перепробовал десятки тысяч вариантов – все тщетно. Наконец Теренций понял, что жизнь его прошла напрасно и приготовить эликсир невозможно. Он отчаялся и проглотил ядовитую пилюлю. Он так никогда и не узнал, что раствор из его последней колбы, который он не процедил, потому что думал, что это бесполезно, и стал знаменитыми каплями бодрости Теренция…

– Всего шаг отделял его от победы, когда он опустил руки, – сказала Таня.

– Вот именно, – кивнула Медузия.

Дверь, скрипнув, открылась. Таня подумала, что никогда ее не выпроваживали с такой непринужденностью.

Когда Таня оказалась в своей комнате, часы как раз пробили два. Полировка контрабаса была чуть теплой. Струны обиженно загудели, когда Таня коснулась их смычком. Таня села на контрабас и скользнула в окно. Луна расплывалась по промокашке туч светлым пятном, скорее белого, чем желтого оттенка. Больше всего она походила на яичницу.

«Я скажу ему: «Уходи!» Просто одно слово. Пронесусь над крышей и скажу», – решила Таня.

После разговора с Медузией она ощущала себя значительно увереннее.

Бейбарсов полулежал у главной вентиляционной трубы, из которой смутно тянуло запахом ванили, и что-то читал при лунном свете. В его позе было столько снисходительного спокойствия, столько уверенности, что она придет, что Таня испытала странную смесь обиды и гнева. Нацелив смычок, Таня бросила контрабас вниз и пронеслась в десяти сантиметрах от его лица. Если бы он сейчас встал, контрабас снес бы ему голову.

– Уходи! – крикнула Таня, делая крутой разворот, по технике близкий к драконбольному перехвату мяча.

Бейбарсов лениво поднял на нее глаза.

– Тебе не идет, когда ты злишься! Ты становишься смешной! – сказал он.

Таня растерялась. Она ожидала совсем других слов.

– Бейбарсов! Не заговаривай мне зубы! Я говорю: уходи! – крикнула Таня.

Она вновь промчалась мимо Бейбарсова, в последний момент резко перебросив тело вправо и скользнув под днище. Тут прямо по курсу выросла труба, и Тане, чтобы не разбить контрабас, пришлось совершить экстренную посадку на крыше. Бейбарсов лег на спину и, закинув руки за голову, смотрел на нее снизу вверх.

– Вот мы и спешились! Согласись, что так лучше, чем летать туда-сюда, – сказал он.

Таня с досадой оглянулась на контрабас, который так некстати подвел ее. Ей хотелось сразу заговорить о главном, но она медлила. Ей мешал взгляд Бейбарсова. В нем были насмешка и страсть. Это был взгляд черной пантеры, которая лежит на ветке и смотрит на приближающуюся лань. Смотрит спокойно, почти доброжелательно. Однако когда лань окажется рядом, ее не пощадят.

– Ты бросил Зализину! Это жестоко! – зачем-то сказала Таня.

Бейбарсов усмехнулся.

– Ни один цирк не работает круглосуточно. Клоуны тоже должны отдыхать, – сказал он.

– Ты давно в Тибидохсе?

– Можно и так сказать, – таинственно отвечал Глеб.

– Ты хочешь сказать, что сразу, как бросил Зализину, прилетел сюда?

– Примерно. Но я отлучался… У меня были кое-какие мелкие дела, – туманно ответил Бейбарсов.

«Разумеется. Украсть у Магщества зеркало, едва не попасть в Дубодам и ухлопать трех боевых магов!» – с досадой подумала Таня.

– Где ты прячешься?

Глеб покачал головой.

– Не могу сказать. Они способны воздействовать на твое сознание. Во сне, во время тренировки – в любую минуту, когда ты не будешь готова и не сможешь сопротивляться.

Выносить взгляд Бейбарсова было чудовищно сложно. Самое большое негодование растворялось в его спокойствии. Таня впервые сталкивалась с человеком, которому было до такой степени плевать на ее настроение, сопротивление, негодование – на все. Он видел цель и шел к ней: по эмоциям, по желаниям, по чужой воле, по чему угодно. Таня кипела. Разве это любовь, когда с тобой не считаются? В любовь, как в шахматы, играют всегда вдвоем. Если же кто-то стремится переставлять фигуры за тебя – это уже совсем не то.

– Там, у Серого Камня – был ты? – спросила она резко.

Таня ожидала молчания или лжи, однако ничего подобного. Бейбарсов согласился неожиданно легко.

– Глупо отрицать очевидное. Я. Славное получилось свидание, не находишь? – спросил он спокойно.

– Ты притворялся Ванькой! Ты был в теле Ваньки!!! Ты… ты…

Бейбарсов поднес палец к губам, сказал: «Тш-ш!», и Таня ощутила, что у нее замерзли десны. Ей пришлось торопливо шевелить губами и языком, чтобы способность говорить вернулась. Проклятый некромаг!

– Ты горячишься, – спокойно сказал Глеб. – Во-первых, никем я не притворялся. Во-вторых, я был в своем собственном теле. Зачем мне тело Валялкина? Я же не дух, который захватывает тела.

– Я думала, что ты Ванька!!!

– Правильно. Ты воспринимала меня как Ваньку. Серый Камень мне немного помог. Но это был не Ванька. Это был я. И целовал тебя тоже я, – улыбаясь, сказал Бейбарсов.

Таня вскинула руку с перстнем.

– Только попытайся дотронуться до меня хоть пальцем, я тебя убью! – закричала она.

– Зачем так зло? Разве я опасен? Я тихий и мирный, как сытый вампир, – сказал Бейбарсов и скрестил на животе руки. – Но даже если бы я перестал быть тихим и мирным, ты все равно не выпустила бы искру.

– Почему?

– Мы с Ванькой теперь одно целое. Ну или почти одно целое. Если ты возьмешь нож и ударишь меня, такая же рана появится у Ваньки. Правда, у меня она зарастет быстрее, потому что я некромаг. Моя боль – его боль. Зато и моя радость – его радость. Если ты обнимешь меня сейчас, Ваньке тоже будет приятно, хотя он и не поймет, по какой причине, – пообещал Бейбарсов.

– ГАД!

Искрис фронтис врезался в крышу в полуметре от головы Бейбарсова. В последний миг Таня опомнилась и отклонила перстень.

– Негодяй! Вор!

Глеб дернул плечом и сел. Таня почувствовала, что задела его.

– Что ты знаешь об этом? Я же не таскаю у тебя мелочь из карманов и не распускаю слухи. Просто я хочу добиться тебя – вот и все. В любви важнее не порядочность, а эффективность.

– Это бред! Чушь! Предательство!

– Смесь бреда, чуши и предательства можно выразить одним словом – жизнь. Представь на минуту, что твоя бабушка досталась бы не твоему замечательному дедушке, а какому-нибудь Толе Петрову, которого она в действительности любила. Тебя бы не было на свете – вот и все дела. Конец демагогии.

– Saeculi vitia, non hominis.[5] Какой еще Толя Петров? Почему я о нем ничего не знаю? Э-э? По-моему, ей нравился какой-то чернявенький маг. Все плакал у нас на свадьбе, и она плакала. Не помню его фамилии, но точно не Петров! – сердито проскрипел перстень Феофила Гроттера.

Заметив, что Бейбарсов улыбается, Таня сунула руку в карман. Да, так она не сможет держать Глеба на прицеле, но зато дед перестанет болтать и уснет.

– Perfer et obdura, labor hic tibi proderit olim,[6] – донесся из кармана зевающий голос Феофила, мягко перешедший в храп.

– Я тебя ненавижу, – сказала Таня.

– Это хорошо, что ненавидишь. Ненависть и любовь – один и тот же фантик, только покрашенный с разных сторон в разные цвета. Я бы испугался, если бы ты меня презирала. А ненависть – это уже кое-что! – со скрытой болью произнес Бейбарсов.

Он достал зубочистку и теперь гонял ее из одного угла губ в другой.

– Ты изувечил боевых магов! Напал на них как… как некромаг! – беспомощно сказала Таня.

Она только что поняла, что не может злиться на Бейбарсова, и ощущала растерянность. Состав с испепеляющими словами, которые она припасала для Глеба весь день, пошел под откос. Хитрые партизаны покуривали в кустах и паковали в рюкзаки запасные детонаторы.

– Ну извини, – сказал Глеб. – Видишь ли, меня держали под прицелом, а в Дубодам мне не хотелось. Вот и пришлось обойтись без церемоний. Если бы меня не выцеливали, я использовал бы магию помягче.

– Ты украл зеркало Тантала! Скажи еще, что тебя заставили! – крикнула Таня.

Бейбарсов посмотрел на луну. Темные зрачки некромага не отражали света.

– Не все так просто, как кажется, но и не так сложно, как мы того боимся. Истина всегда где-то между двумя берегами, – сказал он.

Тане, которая с недавнего времени ощущала Бейбарсова так же хорошо, как Ваньку, почудилось в его словах нечто такое, о чем Глеб и сам предпочитает не думать. У всякого человека в каждый конкретный момент жизни есть хотя бы одна такая болевая точка.

– Зачем ты взял зеркало? Чтобы обречь меня на бесконечный выбор между тобой и Ванькой? – спросила она.

– А что, ты уже выбрала? – спросил он.

– Бейбарсов, – произнесла Таня тихо, скрывая раздражение. – Я повторяю вопрос: зачем ты взял зеркало? Ты же не вор. Или все-таки вор?