Дмитрий Емец - Карта Хаоса Страница 27

Карьера и рост – путь наш прост.

Глава 7

Чимо де Данни

Тайна искусства – в воспроизведении самых первоначальных и непосредственных ощущений и впечатлений.

Когда юноше исполняется шестнадцать, в жизни у него впервые возникает трепетное слово «военкомат». Первым оно звучит в прокуренных устах школьного военрука, который обучает разбирать-собирать автомат за сорок секунд, заставляет записывать в тетрадь факторы поражения и объясняет, в какую сторону следует лечь ногами, когда в километре от тебя вспухнет ядерный грибок. При этом весь класс обычно дико ржет и чешет ногтями лица, распухшие после зверской присыпки, которой обработаны внутри новые противогазы.

Потом отец, которого ты перерос на голову, замучил вечным попрошайничеством и ночным торчанием за компьютером, со включенными колонками, мстительно говорит: «Ну ничего! Займется тобой сержант Мухамеджанов!»

И, наконец, наступает момент, когда среди обычной рекламы, забивающей почтовые ящики, внезапно возникает повестка с просьбой явиться такого-то числа для прохождения медкомиссии. Бумажка обычно напечатана типографским способом и только некоторые слова, включая твое имя, вписаны ручкой, что представляется особенно многозначительным. Тут обычно сразу становится несмешно и радостное школьное желание бесконечно разбирать и собирать автомат улетучивается раз и навсегда.

Первые две стадии – военрука и отца с мифически злобным сержантом Мухамеджановым – Петруччо Чимоданов счастливо проскочил. Точнее, обе эти стадии заместились у него Ареем, который стал и сержантом, и военруком в одном лице. Однако повестки и ему миновать не удалось.

Повестку вручила ему мама, когда Петруччо заглянул домой взять кое-какие вещи и попутно поковыряться ложкой в супе.

– Друг мой! Как председатель гражданской комиссии российского филиала международного общества по обсуждению правильности установки запрещающих знаков в центре Москвы, я считаю, что медкомиссию тебе пройти необходимо! Это будет способствовать твоей внутренней мобилизации и станет дополнительным стимулом для подготовки в высшее учебное заведение! – изрекла она.

Картонные канцеляризмы так въедались в Чимоданову-старшую на службе, что даже дома она не могла расслабиться и отстреливала их, как винтовка новенькие гильзы.

– Слушаю и повинуюсь! – сказал Петруччо, преданно капая на повестку супом.

Глядя на маму Чимоданова и ее сына, всякому становилось ясно, что перед ним два клона. Если папа в славном семействе Чимодановых некогда и существовал, то только как внешний предлог и дань традиции.

– Как ты разговариваешь с матерью, которая тебя родила? – спросила она голосом, от которого все светофоры начинали заискивающе подмигивать желтым.

– Так точно, гражданин председатель! – поправился Чимоданов.

Мать он любил сильной, но несколько шумной и каркающей любовью – той любовью, которой любят друг друга молодой вороненок и ворона. Хотя почему бы и нет? Любовь не имеет бытовых эталонов. У нее один норматив истинности, хранящейся в сердце как в главном хранилище мер и весов.

Можно было, конечно, не идти, прибегнув к помощи одного из тех улыбчивых, с упругим животиком генералов, что вечно прыгали в приемной на Большой Дмитровке, но Чимоданов посмотрел на дату на повестке, подумал-подумал и пошел. Свой любимый боевой топор он предусмотрительно оставил дома. Зато Зудуку пришлось взять с собой, поскольку даже за короткое время пребывания у мамы он ухитрился поджечь тюлевые шторы.

По дороге в военкомат Чимоданов сумрачно размышлял о рабочих вопросах. О службе он думал всегда, даже когда пальцы его ловко размягчали пластилин, изготавливая из него человечков. Отдыхать он не любил да и не умел. Попробуй объясни реке, что она должна не течь, а отдохнуть! Если река согласится, то, сама того не заметив, мигом превратится в болото.

Пиная перед собой случайно подвернувшуюся пластиковую бутылку, Чимоданов размышлял о завале весенного плана, о вконец обнаглевших комиссионерах, тырящих эйдосы с дикой жадностью, якобы забывая их сдавать, и о том, что Арей последнее время ведет себя непонятно. То где-то пропадает, сваливая на них всю работу, то мечется по кабинету, как зверь в клетке. Прежний Арей тоже любил кабинет, но сидел в нем часами неподвижно, точно истукан. Порой, заглядывая к нему, Чемоданову чудилось, что и не мечник это, а просто бездушная кукла – не дышит, не моргает, на вопросы не отзывается. Да и тут ли он вообще, непонятно.

Этот же Арей был другой. Сквозь обычную снисходительную расслабленность уверенного в себе хищника проступало нечто иное, искаженное, словно кто-то упрямо пытался играть на безнадежно испорченном инструменте. Нет, это был не зарождавшийся внутри свет, невозможный для него в принципе, как невозможна ночь на солнце, а, скорее, общая неудовлетворенность мраком, с одновременной неспособностью вырваться из его сетей. Зло не может быть пищей даже тому, кто как будто им владеет. Чем больше пьешь зло, тем больше жаждешь, пока все внутри тебя не превратится во всепожирающую черную дыру. Суккубы и комиссионеры тоже ощущали изменения в Арее, но, не вдаваясь в подробности, реагировали на это единственным, чем отзывались вообще на всякие перемены во внешнем мире, – воровством.

– Ах, нюня моя! У хозяина такая зашкаливающая энергетика! Как же я восхищаюсь такими мужчинами! – заламывая пальцы, заявил вчера суккуб Хнык.

– «Зашкаливающая» энергетика в розетке! Про нашего шефа правильнее сказать, что он бодрый субъект, склонный к повышенной бегательности, – поправила Улита, недоверчиво шлепая Хныку печать на регистрации.

Суккуб тоже сдал на три эйдоса меньше, чем положено было по графику, свалив все на людей, якобы ставших равнодушными к высокому и бескорыстному чувству.

– Эгоисты проклятущие! Никто даром любить не соглашается! Все только себе требуют, высчитывают как калькуляторы! Первостатейнейшие запретные удовольствия жуют вяло, как коровы, да еще и кефира не дают! Не могу же я, в конце концов, разорваться!! Помяните мое слово, грешить становится немодным! – хлюпал он.

Устав слушать нытье, Улита запустила в суккуба чернильницей и заверила Хныка, что если через неделю он притащит так же мало эйдосов, то немодным окажется не только грешить, но и торчать без дела в человеческом мире.

Как-то в кабинет Арея просочился Тухломон. Он бережно положил на стол несколько завернутых в бумажку эйдосов, слезящимися внимательными глазками посмотрел на портрет и произнес витиеватую речь, суть которой сводилась к тому, что он очень любит деток и очень осуждает политику мрака, запрещающую почтенным стражам заводить семьи, в то время как самый жалкий африканский колдун может жениться столько раз, сколько ему это будет интересно.

В следующий миг он уже стекал со стены, отброшенный на нее жестоким ударом. Не теряя и секунды, Тухломон лужицей пластилина вытек в приемную. Там он кое-как встряхнулся, принял прежнюю форму и, объяснив Улите, что восхищается хозяином, а ее саму уважает как специалиста и человека, испарился.

– Доносить пошел! – пробормотала Улита, хорошо знавшая комиссионерское племя.

Ведьма была очень недовольна. Раньше только собой, а теперь еще и шефом, поведение которого вызывало у нее недоумение. Чего, например, стоило настоятельное требование найти девушку, о которой ровным счетом ничего не было известно: ни имя, ни внешность, ни даже сколько ей лет!

– Это даже не иголка в стоге сена. Ну хоть что-нибудь о ней известно? Кто ее родители? Вкусы? Привычки?

– Ничего, – чуть помедлив, кратко ответил Арей.

– Тогда как мы будем искать? Не тащить же нам в резиденцию всех девушек подряд!

– Тащить никого не надо. Просто делайте всё, как делается, а там как получится.

Улита окончательно запуталась.

– Хорошо, шеф! Не хотите, чтобы этим занимались комиссионеры – ваше право. Но скажите хотя бы, где искать. Щас устроим подробную карту!

Ведьма сунула палец в бульон и принялась с увлечением рисовать на столе.

– Здесь Арктика, здесь где-нибудь Мурманск и Архангельск. Здесь ниже Уральские горы… Здесь тоже, допустим, Уральские горы… И тут пусть тоже будут Уральские горы… Ну а там уже все сплошная Сибирь!

– По такой карте только ракеты наводить! Альтернативная география! Примерно до Владивостока у тебя выстроились сплошные заборы из Уральских гор, – ехидно сказал Петруччо.

Арей не проявил к карте интереса.

– Ищите для начала в Москве. Достаточно, если каждый из вас будет без особой цели шататься по городу часа по три в день, – приказал он, подумав.

– И это всё?

– Да. Всё. Если эта девушка такая, какой я ее себе представляю, она сама найдет вас или меня.

И вот теперь Чимоданов шагал в военкомат, попутно поглядывая по сторонам и делая вид, что отыскивает таинственную девушку Арея.