Дмитрий Емец - Ошибка грифона Страница 3

Щенок сосет молоко матери и растет. Если он отказывается сосать молоко, то погибает. Мать не может заставить его сосать. Она может только толкать его носом, массировать языком, возможно чуть покусывать — и все. Остальное — это свободная воля щенка, куда бы она ни вела.

Он, Арей, ощутил в себе перемену еще в Эдеме, еще до близкого знакомства с Кводноном. Началось все с того, что он перестал мысленно разговаривать с незримым, трепетным светом, вдохнувшим в него жизнь. Случилось это как-то совсем неприметно, когда он захотел превзойти всех в полете. Переключился на свои крылья. Зациклился на них. Изучал, как влияет на полет расположение каждого пера. Угол его изгиба, плотность, форма. Ведь даже мелкие, немаховые перья могут изменить характеристики полета, по-разному взаимодействуя с воздухом.

С незримым светом он уже почти не говорил. Все его дары воспринимал как должное. Едва ли не считал, что ему обязаны за то, что он, Арей, позволил произвести себя на свет. И теперь, раз его выпустили в мир, за ним обязаны бесконечно следить, заботиться и восхищаться им.

А как-то утром, в Эдеме, когда воздух был особенно прозрачен и сад дышал свежестью, Арей вновь попытался говорить со светом и понял, что сказать ему уже нечего. Нет в нем ни благодарности, ни терпения, ни радости, ни любви к создавшему его. Он потерял что-то важное, какую-то тонкую настроенность. Между ними просочилось нечто чужеродное, постороннее, непонятное ему самому. Арей ощущал все это без слов. Единой мыслью ощущал, целостно. И было ему от этого душно.

Сейчас Арей летал долго. И кричал долго и безответно. Наконец, охрипнув и устав, полуживой спустился на землю. Усы и бородка были покрыты панцирем льда. Такой же панцирь, состоящий из многих отдельных шариков, был и на его одежде. Арей шагал, слушая, как осыпаются с него шарики льда. Ему хотелось согреться.

Вся долина, примыкавшая к лесу, была в кострах. Сотни костров. Когда смотришь сверху — кажется, будто горит на солнце чешуя огромной рыбы. У каждого костра — стражи, а вокруг, в темном пространстве леса — множество служебных духов, ставших нежитью. Когда-то они подчинялись павшим стражам света и, как управляемые ими духи, покинули Эдем с ними вместе.

А пало их много. Треть всех стражей света и огромное число служебных духов. Кводнон стал бациллой, заразившей остальных. Все, кто мог противиться этому вирусу, устояли. Тот, кто имел в себе нечто родственное Кводнону, был мгновенно охвачен болезнью.

Арей знал, к какому костру ему нужно. Его вело безошибочное чутье. На опушке леса, вздрагивая от ветра, пылал огонь. У костра сидело с десяток стражей. Еще издали Арей узнал среди них Хоорса, Вильгельма, Барбароссу и Кводнона. К удивлению Арея, почти все они держали палки, а у Барбароссы в руках был длинный и прямой ствол ели, заканчивающийся острым сколом. Барбаросса, долговязый, тощий, страдающий оттого, что борода у него красного цвета и растет пучками, демонстрировал этот ствол Хоорсу и Вильгельму.

— А ведь им можно ткнуть! Даже бросить можно! И будет, наверное, очень больно, если попасть! — восторженно говорил он.

— Да! — соглашались Хоорс и Вильгельм, имея на лице такое же детское восхищение.

— А еще можно привязать к палке острый кусок камня! — рассуждал Барбаросса.

— Камень отвяжется! Лучше привязать кость! Ребро какое-нибудь острое! — спорил Вильгельм.

Барбаросса первым заметил Арея и замахал ему рукой:

— Арей! Иди сюда! Смотри, что у меня есть!

«Сейчас будет хвастать палкой», — подумал Арей.

На сосну в руках у Барбароссы он смотрел без всякого интереса. Он вообще не понимал этой тяги к палкам и камням, которая появилась у большинства стражей совсем недавно. Этим дубинам даже слово уже выдумали: «оружие». Но против кого его использовать? Друг против друга? Против зверей и птиц? Но ведь и звери и птицы совсем недавно были друзьями и до сих пор помнят это. Если захочешь, можно подойти к любому льву, велеть ему открыть пасть и ощупать его клыки. И лев будет как кот тереться о твои ноги.

Арей вспомнил, как в мир впервые пришел страх. Кводнон нашел жука. Жук был черный, огромный, с длиннющими усами. Он сидел на ладони у Кводнона и ощупывал ее усами, видимо пытаясь осознать, где находится, и не отыскивая в своем разуме объяснений. Кводнон долго смотрел на него, потом вытащил из костра короткую, заканчивающуюся угольком палочку и коснулся одного из жучиных усов. Ус мгновенно свернулся, образовав у основания плотный комок сгоревшей плоти. Жук подпрыгнул и заметался по ладони, то и дело касаясь сгоревшего усика лапкой.

— Ему больно! — закрывая рукой глаза, воскликнул Вильгельм.

— На самом деле мы понятия не имеем, что испытывает жук. Не исключено, что наслаждение! — заметил Кводнон и потянулся палочкой ко второму усу. Все стражи стояли рядом и, вцепившись друг в друга, смотрели, как Кводнон касается второго усика. Потом Вильгельм зарыдал и убежал.

— Неправда! Ты знал, что ему больно! — крикнул он издали.

— Допустим, я догадывался! — признал Кводнон. — Но я хотел проверить свои ощущения. Будет ли мне так же приятно причинять кому-то боль, как это было в первый раз? Нужно все испытать, все попробовать.

Теперь Барбаросса бегал вокруг Арея, показывал ему палку и делился впечатлениями, как можно ее использовать:

— Если на меня кто-то нападет, я ему ка-а-ак дам!

— А кто на тебя нападет-то? — спросил Арей, и Барбаросса озадаченно замолчал. Такой вопрос, как видно, не приходил ему в голову.

— Ну кто-нибудь… — буркнул он разочарованно. — Можно же попросить кого-нибудь напасть! Ну в шутку!

— Вильгельма! Он тут главный злодей! — сказал Арей.

Застенчивый Вильгельм зарумянился как девушка и сдул со сгиба руки ночного мотылька. Касаться его пальцами он не рискнул, чтобы не повредить пыльцу.

Арей вспомнил, что и палку первым додумался взять именно Кводнон. Когда Арей спорил с ним, Кводнон вдруг мелко ощерился, схватил с земли дубину, принесенную кем-то для костра, и замахнулся двумя руками.

— Если ты еще раз скажешь мне «нет!», я вот этой вот штукой двину тебя по голове! — крикнул он в запальчивости.

Помнится, все стражи, разинув рты, с изумлением уставились на Кводнона. До этого ни у кого и в мыслях не было, что можно кому-то угрожать или, тем более, ударить. Кводнон почувствовал, что сделал что-то не то. Смутился. Отшагнул от Арея. Пугливо разжал руку. Палка выпала. Это была часть древесного корня, расширявшаяся к стволу и похожая на палицу.

Хоорс присел на корточки, разглядывая то, что выпало из руки Кводнона.

— Любопытно! А ведь этой штукой действительно можно сильно стукнуть! — заметил он. — Тут получается рычаг, а массивное окончание делает его опасным! Вот, смотрите, я сейчас ударю этим рычагом хотя бы по дереву!

Сказано — сделано. Полетела кора. Вильгельм бросился к сосне. Стал гладить ее, дышать на место со сбитой корой.

— Перестань, Хоорс! Что ты? — в ужасе воскликнул он. — Дерево же живое! Ему больно!

Хоорс смущенно бросил палицу в костер. Казалось, все благополучно забыто, но через неделю Арей обнаружил, что Барбаросса ходит с дубиной и говорит всем, что хромает. Но когда начинаешь выяснять, на какую ногу и что случилось, — злится и грубит. Еще через день палка появилась у Кводнона. Хорошая палка, в его рост, и даже, кажется, из красного дерева. А еще примерно через месяц Арей шел по лесу и услышал какой-то непонятный звук.

Он остановился. Прислушался. Звук повторился. Казалось, кто-то рычит и плачет одновременно, кусая себе руки. Арей пошел по направлению звука и в овраге обнаружил Хоорса. Хоорс сидел на корточках рядом с мертвым оленем, и спина его содрогалась от рыданий. Рядом лежала палка с веревкой и валялся окровавленный камень. Видимо, камень был привязан, но отвязался, потому что на веревке и сейчас еще были узлы.

Другие олени подходили к оврагу и, не спускаясь в него, издали чуяли кровь. В их повадках Арей замечал нечто новое: беспокойство, недоверие, страх. Услышав шаги Арея, олени оглянулись на него и, шарахнувшись, унеслись. И это тоже было непонятно. Раньше Арея никто не боялся.

— Что случилось? — спросил Арей.

Хоорс повернул к нему голову. Руки у него были в крови. Видимо, пытался помочь умирающему животному.

— Олениха… — прохрипел он. — Олениха!

— Она поранилась? Налетела на сук? Такое бывает! — утешил его Арей.

— Она не поранилась. Я ее убил, — крикнул Хоорс.

Лицо его скривилось. Арей ожидал новых рыданий, но Хоорс внезапно расхохотался. Он хохотал и бил по земле окровавленными кулаками. И в хохоте его, помимо горя, было и что-то новое, страшное, чему Арей пока не находил определения.

— Как это — «убил»? — не поверил он.

— Так!!! Шел по лесу с этим вот и думал, как испытать мое новое оружие. Искал какое-нибудь трухлявое дерево. А тут олениха!.. Она сама подошла! Первая! Стала нюхать мне руки. Я говорю ей: «Уйди!» Она не ушла! Я ей снова: «Уйди!» Лижет руки, пристает, попрошайка! Тогда я размахнулся, ударил — и камень на палке поразил ее точно в голову. Я не знал, что будет такая сила! Правда, не знал! Но мощь-то, мощь! — В страдающих глазах Хоорса вспыхнуло что-то новое. — Если найти камень с дырой, он не отвяжется, как этот…