Клайв Баркер - Абарат. Абсолютная полночь Страница 34

— Как ты посмела! — закричал Билл с такими нелепо театральными интонациями, что она едва не рассмеялась. — Это священное место!

Теперь к ней вернулись взорвавшиеся под потолком мысли и воспоминания из последнего сосуда. Она почти восстановила свою целостность. Опыт она вернула, но на этом идеи кончились. Она тихо прошептала:

— Диаманда, если ты меня слышишь… пожалуйста, помоги…

Прогуливаясь по берегу Двадцать Пятого Часа со своим бывшим мужем, любовью всей ее жизни (и посмертия) — печальным призраком из номера 19 Генри Мракиттом, — Диаманда услышала зов. Она мгновенно узнала голос.

— Меня зовет Кэнди, — сказала она. — Надо идти. Она в опасности.

Отец стремительно рванулся, схватил Кэнди большими, тяжелыми руками, словно вместо костей в них был свинец, и ударил по лицу.

Кэнди почти рефлекторно переключила свое внимание с искаженного лица Билла на еще менее приятное создание — Больного Смехуна, одного из чудовищ Ифрита, который ходил на задних лапах, и чью шкуру покрывали фиолетово-синие иглы. Она спроецировала образ на пространство за спиной отца, постепенно добавляя к нему детали. Передние лапы с острыми, как бритва, когтями. Голова, которая открывалась, словно гротескный цветок с единственным лепестком, алым и влажным, что вытягивался, обнажая в центре широкую зубастую пасть. Хотя он был создан из пыли, света и воспоминаний, вызванный к жизни силами, которые она вновь обрела, у него было достаточно собственной воли, чтобы направить свою ярость на испуганных глупцов, бродящих среди перевернутых стульев. Он взревел, и разноцветные церковные стекла вылетели из рам.

— Преподобный! — воскликнул Фаттерман. Он пополз прочь от места своего падения и был теперь у самых ног Билла. — Простите ее! Пожалуйста! Вы Божий человек. Призовите ангела. Пусть этот зверь уйдет.

— Ничего там нет, — сказал Билл Квокенбуш, удерживая Кэнди. Его пальцы сомкнулись у нее на шее, сдавив гортань и перекрыв доступ воздуха. — Это всего лишь иллюзия, которую породила моя идиотская дочь.

— Тогда пусть она ее прогонит.

— Ты слышала его, Кэнди? Прогони тварь, — сказал Билл, сильнее сжимая ее горло.

— … не… могу… — прохрипела она.

— Не можешь или не хочешь?

Вопреки своему отчаянному положению, Кэнди умудрилась слегка улыбнуться.

— Тогда прощай, — прозаично сказал отец. Он говорил правду. — Ты мне не дочь. Я не знаю, чья ты такая, но точно не моя.

Он вновь сдавил ее шею. Она боролась за каждый глоток воздуха, но больше не могла дышать. Мысленно она призывала к себе тварь Ифрита. Зверь приблизился. Она увидела, как тот возвышается над головой отца, как внутри вытянутой плоти вокруг его рта бьются вены. Билл заметил отражение зверя в ее глазах, повернулся, и за мгновение до того, как она потеряла сознание, его хватка ослабла. Она вырвалась из его рук и соскользнула вниз по стене, хватая ртом воздух.

Больной Смехун склонился над ее отцом. Из отверстого рта прямо ему в лицо стекала слюна. Вероятно, она была жгучей, поскольку Билл выругался, а затем выпустил в Смехуна свои стрелы с серебристыми наконечниками. Когда они вонзились в зверя, он свернулся и рассыпался, словно дым, но вернул себе форму, как только стрелы пролетели сквозь него.

— Как ты посмела притащить эту заразу в священное место! — заорал он.

Повернувшись лицом к миражу, он пускал в него стрелу за стрелой. Из-за частоты этих выстрелов образ не мог поддерживать свою форму. Отверстий в Смехуне становилось все больше, вещество, из которого он состоял, истончалось и, наконец, полностью рассеялось. Некоторое время все приходили в себя. Не дожидаясь, пока отец вновь на нее нападет, Кэнди заторопилась к дверям.

— Выхода нет! — прокричал он ей в спину.

Она видела, как Билл захлопнул дверь перед Нормой Липник, но это не помешает ей открыть их и выбраться на улицу.

— Да поймайте же ее, идиоты! — заорал отец. — Не выпускайте ее отсюда!

Они видели, на что способен их преподобный, и из слепого страха сделали то, что он велел. Кэнди глядела в пол, но уголком глаза заметила, что люди ее отца приближаются к ней слева и справа. До дверей ей не успеть. Она заставляла свои ослабевшие ноги двигаться, пока те не заболели, но скорости все равно не хватало.

— Тащите ее сюда! — кричал Билл. — Первый, кто ее схватит, получит долю из чаши ее силы. После меня, конечно.

Отец, собиравшийся раздать ее по частям другим так, будто она была его собственностью? Это уж слишком! Она остановилась и развернулась к нему лицом.

— Ты прав! — закричала она через всю церковь. — Я не твоя дочь! Ты меня не знаешь! Никогда не знал и никогда не узнаешь! Я принадлежу…

— … Абарату, — закончила Кэнди во сне.

— Да, она такая, — тихо произнес Шалопуто.

— Это, конечно, прекрасно, — пробормотал Джон Хват, — но я надеюсь, что это не ее последние слова!

Кэнди не стала возвращаться к алтарю. Она знала, что туда ей не добраться. Люди преподобного находились всего в нескольких шагах от нее. Она подняла руки ладонями вверх.

— Если хотите меня взять, — сказала она, глядя на них с откровенным презрением, — то вперед. Но осторожнее. Я кусаюсь.

— Не обращайте внимания! — рявкнул Билл. — У нее нет настоящей силы!

Пятеро из его людей послушались своего пастуха и бросились, чтобы ее схватить. В эту секунду двери содрогнулись, и болты, которыми удерживались на месте металлические задвижки, вылетели из своих гнезд. Через секунду то же произошло с засовами.

Пятеро смельчаков, попытавшихся схватить ее, передумали. Лишь отец Деборы Хакбарт (которая когда-то была подругой Кэнди, а позже стала грозой всей школьной площадки) выступил вперед, чтобы сделать то, от чего отказались остальные. В школе его дочь всегда хвасталась благородным происхождением; отсюда, говорила она, ее изящная фигура и великолепные манеры. Однако если все это у нее и было, то унаследовала она их не у толстого отца, который теперь больно вцепился Кэнди в руку.

Она почувствовала на лице движение воздуха, и знакомый голос произнес:

— Немедленно отпусти ее.

Кэнди посмотрела на дверь, откуда шел голос. Хотя она была закрыта, сквозь нее прошли Диаманда и Генри Мракитт, стоявшие теперь внутри церкви.

— Я сказала, отпусти, — повторила Диаманда. — Не вынуждай меня заставлять.

— Хотел бы я на это посмотреть, — хохотнул отец Деборы.

— Как скажешь.

Она начала шептать; произнесенные слова образовали перед ее лицом клубящееся облако, которое набросилось на Хакбарта по едва заметному движению ее указательного пальца. Через секунду слова уже были на нем, кружась у головы. Свободной рукой он пытался от них отмахнуться, но это не помогло: они жалили его, вызвав у Хакбарта взрыв ругани. Он отпустил Кэнди и начал обеими руками их прогонять.

— Ты должна проснуться! — сказала Диаманда.

— А мама? Я не могу…

— Я о ней позабочусь. Возвращайся в Абарат. Немедленно! Ты нужна там.

Кэнди начала пробуждаться. Она слышала, как Диаманда говорит ей вдогонку:

— Защити их, дитя! Ты единственная, кто может ее остановить.

— Остановить кого? — пробормотала она.

— Войну. Войну между Ночью и…

Кэнди открыла глаза, и последнее слово Диаманды — «Днем», — упало на ничейную землю между снами и пробуждением. Она огляделась и увидела своих друзей — Шалопуто, братьев Джонов, Женеву и Тома.

— Все в порядке, — сказала она. — Я вернулась.

Глава 23

Больше не чужой

Конечно, у всех немедленно возникли вопросы. Где Кэнди побывала? Кто (или что) встретился ей на пути? С чем она так отчаянно боролась в своем сне?

— Это непросто объяснить, — сказала Кэнди. — И я хочу есть. Может, мы где-нибудь поедим, и я вам всё расскажу?

Предложение было поддержано единогласно. Проголодались все.

— Мы пойдем вперед, — сказал Хват, — поищем, где остановиться. Восемь пар глаз лучше, чем одна.

С этими словами он и его братья спустились по трапу на пристань, а остальные неторопливо последовали за ними. Кэнди поразила стоявшая в гавани странная тишина. Хотя пристань не была пустой — на лодках у причала трудились рыбаки, а улицы, что вели в город, заполняли люди, — все говорили очень тихо. Не слышалось ни криков, ни ругани рыбаков, ни смеха и болтовни женщин на рынке. Помалкивали даже большие абаратские чайки, гораздо более шумные, чем их родственницы в Иноземье. На самом деле их, за исключением самых старых, едва ли способных летать, в гавани не было вообще. Они пропали, и единственным указателем на их количество в прошлом являлись белые пятна, усеявшие дамбу там, где они когда-то сидели.