Александр Шаров - Звёздный пастух и Ниночка Страница 4

— Об этом, что ли? — отчаянно вскрикивает встрёпанный человек, хватаясь за поясной солдатский ремень.

— Как знаете, родитель… Ну, мне некогда.

Встрёпанный человек бежит по улице. Руки как положил на ремень, так там и держит.

— Ну и задам я ему, негоднику! — бормочет он, сам себя распаляя. — До конца жизни будет помнить!

— Гуррарум-тумм-пумм! — повторяет Ниночка.

Только она сказала это в третий раз, серая кошка с отгрызенным ухом обратилась в чёрную кошку с обоими ушами и с белой звездой на лбу. Нина подняла её с полу, прижала к груди и что-то шепчет на ухо. Только и слышно:

— Быстрее, милая! Видишь, как Изабелла его накачала… И до чего же он быстро бежит! А мальчик сама знаешь какой. Прибьёт его отец — сердце на всю жизнь в крови. И отец себе не простит. Быстрее, золотая моя!

А встрёпанный человек уже перебегает дорогу. Чёрная кошка со звездой ему под ноги. Он как крикнул: «У, животная проклятая!» и как ударил ногой. Кошка чуть не на ворота взлетела. А сам бежит по двору. Кошка упала на все четыре лапы, догнала встрёпанного — и снова под ноги.

— Так, милая, так, хорошая, так, храбрая… — шепчет Нина.

Встрёпанный человек хотел ещё раз ударить кошку — посильнее, даже ногу занёс, как футболист.

Но не ударил.

— Ну и глупая ты животная! — только сказал он удивлённо и остановился.

Подумал и ещё сказал:

— Да ты, видать, не обычная кошка?!

— Умная! — мяукнула в ответ кошка и не движется с места.

«Это неспроста», — подумал встрёпанный человек. Потоптался он перед кошкой, сел на скамейку посреди двора, задумался.

Как раз весна была. Солнце пригревает, листья на деревьях только выглянули: зелено, светло.

Задумался встрёпанный человек о том, что растёт сын без матери. Да и он — какой он отец… Придёт с завода усталый, завалится спать или к соседу — пару пива сгонять, постучать в «козла». Думает, а ладони лежат на ремне. Взглянул он на них случайно и удивился: «До чего эта Изабелла Людоедовна меня заговорила, и отчество странное у неё… А глаза — страшно взглянуть».

Спрятал он руки в карманы, чтобы не видеть их; даже как будто испугался.

Подумал он: «Совсем не для того мне этот ремень выдали, когда в войну я пошёл в солдаты. И как же я мечтал о моём мальчике, который тогда родился, пока столько лет топал в пехоте — от окопа к окопу, от города к городу. Сколько раз, когда накрывало нас миномётным и орудийным огнём или над головой летели вражеские самолёты, забьёшься в снарядную воронку, ждёшь судьбы, а в голове нет-нет да и блеснёт: „А мальчик останется, что бы со мной ни случилось. И вырастет. Будет счастливым“».

Поднялся встрёпанный человек, побрёл домой. А кошка вернулась к Нине и ничего не промяукала, даже молока не стала пить. Может быть, тоже задумалась о своих котятах, которые неизвестно где мыкают горе.

Задумалась так, что даже не заметила, как Нина сказала «Гуррарум-тумм-пумм!» и она из чёрной снова превратилась в серую кошку, но только с обоими ушами.

Через несколько минут Нина заглянула через стену в комнату встрёпанного человека и видит: они с сыном читают стихи — на соревнование, кто лучше. Мальчик на стул вскочил, руку поднял, как артист, а отец улыбается. Мальчик прочёл: «Люблю грозу в начале мая…» А отец: «Чем осенью бурливее река, тем холодней бушующие волны». Мальчик: «Что такое хорошо и что такое плохо», а отец, словно отвечая ему: «Есть, есть божий суд…»

Потом мальчик сказал:

— Знаешь, папа, а я ведь незаметно четыре стихотворения выучил.

И прочитал четыре стихотворения; ни разу не сбился. С той поры они с сыном жили дружно, — лучше не надо.

…Кошка посмотрелась в Нинино зеркало, промяукала:

— А узнают ли меня котята, если я их отыщу? Они привыкли, что у матери ухо отгрызенное и что мать тощая, грязная, а ты меня вон в какую гладкую превратила.

— Узнают! — рассеянно отозвалась Нина. — Готолоко-роко! Это я ещё могу сделать, чтобы узнали. Кошка выскочила из окна и убежала.

Прошло ещё некоторое время — наступила зима. Раз под вечер сидела Нина у себя в дворницкой и играла с кошкой — белой одноглазой; наработалась она за день — легко ли все дорожки подмести, снег соскрести с тротуара.

Поиграла с кошкой, подняла глаза и видит: Студент идёт мимо окошка дворницкой. Сердце обмерло у Ниночки: ведь она первый раз видела Студента наяву, а не во сне, на земле, а не на небе, так близко.

Идёт Студент медленно, с трудом, будто ноги его увязают в глубоком снегу, — но ведь дорожку эту Ниночка сама только что расчистила и подмела… Идёт он сгорбившись, не глядит по сторонам. Лицо у него такое, будто он месяц ничего не ел, глаза запали.

Вгляделась Ниночка в его глаза и всё поняла. Идёт Студент не куда-нибудь, а в Звёздную палату.

Идёт, чтобы рассказать Учёным Звездочётам всю правду о Нининой сестрице Марципане Людоедовне, которая работает в палате Старшей Хранительницей.

Что это за правда, Нина не знает, но знает, что, услышав её, Марципана так рассердится, что превратит Студента в жабу или в паука.

— Гуррарум-тумм-пумм! — задыхаясь от волнения, три раза шепчет она, превращая белую одноглазую кошку в чёрную кошку с обоими глазами, с белой звездой на лбу, и прижимает её к груди, где часто и сильно колотится сердце, вот-вот разорвётся. Кошка стремглав выскакивает из форточки дворницкой под ноги Студенту.

Студент смотрит на неё и осторожно обходит, чтобы не наступить нечаянно.

Идёт он своей дорогой к автобусной остановке.

А кошка проходным двором — и снова под ноги.

А потом мчится напрямик по крышам и в третий раз бросается под ноги Студенту, когда тот сходит с автобуса.

— Опять ты, киска? — говорит Студент, наклоняясь и заглядывая в зелёные кошкины глаза. — Ты думаешь, я не знаю, кто тебя послал и зачем? Подожди немного, мы погуляем и поговорим; до собрания ещё полчаса.

Он заходит в магазин и покупает двести граммов нарезанной любительской колбасы.

— Кис! Кис! — подзывает он кошку, и они сворачивают в тёмный переулок, где только и свету — два светящихся кошкиных глаза. — Думаешь, я не догадался, кто и зачем тебя послал? — говорит Студент, бросая кошке ломтики колбасы. — Нина послала тебя, чтобы я поберёгся беды и не выступал на собрании. Но разве это беда — сказать правду, даже если придётся пострадать за неё?! Беда — знать правду, а говорить ложь; вот настоящая беда. Это люди всегда помнили: смотри своими глазами, думай своим умом, пиши своей рукой и говори своими словами.

Кошке жалко Студента. На глазах у неё слезы, так что глаза почти не светятся. Она мяучит то, что слышала от Нины:

— А если тебя в паука превратят или в жабу? Как тогда?!

Но он не слышит кошки или слышит, да не понимает; а может быть, понимает, но только думает своим умом.

— Мне пора, киска! — говорит он ласково.

И идёт прямиком к Звёздной палате.

Царские гвардейцы скрестили алебарды — Старшая Хранительница приказала не пускать Студента, — но он поднял руку, и хотя он не был волшебником, простой студент, ну ещё звёздный пастух, и не знал он никаких заклятий, гвардейцы почему-то отвели алебарды, и он прошёл в зал.

Под хрустальным куполом, справа и слева от устланного пурпурным ковром прохода, который вел к золотому помосту, в креслах, обитых голубым бархатом, сидели Учёные Звездочёты в длинных синих хламидах, расшитых серебряными звёздами, в синих колпаках и с телескопами в руках. Сквозь прозрачный купол они смотрели в свои телескопы на тёмное ночное небо и печально покачивали седыми головами.

Старшая Хранительница стояла на золотом помосте рядом с кованым сундуком и говорила пронзительным голосом:

— Да, вы правы, почтеннейшие и учёнейшие Звездочёты, звёзд осталось совсем мало. Во всём виновен глупый юноша, которого против моей воли вы назначили звёздным пастухом. Он забросил тяжёлую дубинку в колодец, звёзды перестали бояться и разбрелись по небу кто куда, так что их и не сыщешь. Давно надо было Студента зажарить и съесть. То есть я хотела сказать — уволить по собственному желанию.

Пока она говорила, Студент по проходу, устланному пурпурным ковром, шёл к золотому помосту.

Учёные Звездочёты укоризненно глядели на него и, перебивая друг друга, говорили:

— Нехорошо, молодой человек, молодой человек! Я прожил сто лет и открыл десять прекрасных звёзд. Где они, о ленивый юноша?

— Стыдно, ужасно стыдно! Я прожил тысячу лет и открыл сто звёзд. Только что я внимательно оглядел всё небо и отыскал всего лишь семнадцать моих дорогих, моих любимых звёздочек.

Студент остановился и, глядя на Учёных Звездочётов, сказал:

— Неужели вы, такие учёные и мудрые люди, до сих пор не догадались, что Старшая Хранительница — ведьма. По ночам она летает на метле, собирает звёзды в мешок, чтобы продать на царский монетный двор. Звёзды — там, — сказал Студент и протянул руку в сторону кованого сундука, стоявшего на золотом помосте. — Прислушайтесь!