Вячеслав Запольских - Секретная тайна Страница 4

У девчонок голоса сделались одинаковые, красиво телевизорные, одну от другой в полумраке «калидора ужаса» не отличишь. Так всегда бывает, когда женский пол светски беседует в непринужденной, то есть без посторонних ушей, обстановке.

— Длинное я не буду носить, каблук четыре сантиметра, мне надоел «бульварный», я думаю взять «дачный безлимитный», кофе хорош, когда зерна обжарены в сливках, из мальчиков надо Макарова Диму пригласить. Кого еще? Ну, не Механошина же.

Все трое прыснули. Не соприкасавшиеся доселе направления разговоров сошлись на моей персоне.

— А то он тебя на свой день рождения позовет. В благодарность за оказанное внимание. Будет угощать пластовым тортом и фотографиями из семейного альбома.

Действительно. Все, кого я последние года три зазывал к себе на дни рождения, почему-то не являлись. А Патласова я сам звать перестал, потому что он быстро все съедал, сыто оглядывал наше малоцивилизованное жилище, быстро говорил «Я пошел», а потом по всему подъезду приходилось подбирать фантики от подававшихся к чаю конфет, он сластями незаметно набивал полные карманы.

— К Механошину давно уже никто не ходит, а он, дурак, не понимает, и продолжает приставать со своими приглашениями.

— Это еще что. Ты обратила внимание, он ведь глаз положил на…

— Да? Такой ма-ачо! Весь в гламуре из секонд-хэнда.

Противный телевизорный смех. Но им и этого мало.

— Да-а… Убогая личность. Губы вечно разнюнены. Носки бы хоть когда-нибудь постирал. Представляешь, у них по кухне тараканы бегают.

Я сжал губы и склонился над поилкой. Фонтанчик бил в нос, струйки потекли за ворот. Ладно. Вотинова и Кощеева — пусть. Но с ними еще стоит Полина. Полина Полетаева.

— Грешно смеяться над бомжем, — сказала Полина Полетаева.

Я захлебнулся, фыркнул в фонтанчик и сделал то, чего делать не надо было ни в коем случае.

— Так вы и не смейтесь, — сказал я, выпрямился и пошел прямо на девчонок. Прямо на Полину. Может, у кого-нибудь этот выход из-за кулис и мог получиться эффектным, только не у меня. Физиономия была мокрая и губы, действительно, разнюненные. Девчонки и не подумали расступиться.

— Что еще скажете приятного? — сдавленным голосом поинтересовался я.

Девчонки повернулись спинами. По-прежнему перекидывая от уха к уху сотики и разговаривая одновременно друг с другом и с воображаемыми абонентами, устремились из «калидора ужаса» упругими подиумными походками, потом не выдержали, прыснули и, веселясь, побежали по светлому коридору в класс. Мне тоже нужно было идти туда, прозвенел звонок. Но я не пошел. По лестнице в другом конце коридора спустился на первый этаж, пробрался в раздевалку, схватил куртку и выскочил на улицу. Ранец остался в классе, в парте.

О нем я вспомнил уже дома, в прихожей, когда, не сняв ботинок, сидел на табуретке, смотрел на телефон и очень хотел, чтоб кто-нибудь позвонил. И я б ему все рассказал. Чтоб этот «кто-то» все понял и как-то помог.

Глава третья

Очнулся я посреди ночи от огорчения. Приснившееся так походило на реальность, что снова закрывать глаза не хотелось. Выскользнул из постели. Четыре утра. Тихонько прошел в ванную. Там был спрятан кабытрон. Я не стал его доставать. Просто посидел на краю ванны, каждой клеткой ощущая, что кабытрон — вот он, рядом.

Утром мама обнаружила меня спящим прямо на кафельном полу.

— Лунатик! — удивленно воскликнула она.

Я засмеялся и почувствовал, что замерз.

— Это он специально в ванной заснул, чтобы утром не ходить далеко умываться, — предположил папа, протискиваясь в ванную с электробритвой. Эта антикварная вещь досталась папе от его папы и называлась «Харьков». — О-о… Ай!

Мне удалось поймать антиквариат у самого кафельного пола. Удивительно, как это дедушкиному «Харькову» удалось дожить до внука, при папиной-то ловкости рук. И ног, которые обо все запинаются. И пиджачных рукавов, которые за каждый гвоздь цепляются и рвутся. Впрочем, при должной сноровке следующего поколения есть надежда, что «Харьков» перейдет мне, как фамильное достояние.

В школе я получил разнос от завуча за вчерашний побег и со звонком вошел в класс. Ранец был на месте. Все было на своих местах. Ничего не случилось. У меня был инопланетный кабытрон, а это — главное. Остальное — чепуха.

Уроки бодро катились один за другим. Настал черед «русского».

Елена Николаевна вернула проверенные тетради с диктантом. Я получил, естественно, пятерку.

— Молодец, Механошин, — сказала Елена. — Я всегда верила в тебя. Но вот других похвалить не могу. Макагонова — три с минусом. Ума не приложу, как можно было написать слово «винигрет» через «е»? А «привелегия» — через «и». А «элексир»!

— Винегрет пишется через «е»! — отличница выползла из-за парты. — Я перед диктантом специально в орфографическом смотрела.

— Посмотри еще раз и убедись.

Макагонова с ужасом взглянула на Елену Николаевну, потом полезла в портфель, вытащила словарь, пролистнула несколько страниц и покраснела как-то свекольно.

— Вчера было через «е», — выдавила она.

— Возможно, — сказала Елена Николаевна. — Вчера Волга впадала в Аральское море, а винигрет писался через «е».

Наповал. Макагонова вползла обратно за парту и окончательно запунцовела.

Но злорадного восторга от своих фантазий я почему-то не ощутил.

— Так как насчет Афанасьева?

Дима Макаров сидел на краешке подоконника и нажимал на кнопки мобильника. Трубка была необычная, таких мне раньше видеть не приходилось. Хоть и рекламно тоненькая, но широкая. И сервисов, наверно, с полсотни — разве что функция забивания гвоздей не предусмотрена.

— Афанасьев имеется. Три тома, издавались в позапрошлом веке с шестьдесят пятого по шестьдесят девятый год.

Дима продолжал нажимать на кнопки. На экранчике размахивал руками лилипутик, ведущий прогноз погоды.

— Что за модель? — спросил я.

— Модель хорошая, — рассеянно произнес Дима. — С интернетовским телетюнером. И функцией видеосвязи. Мечты товарищей Стругацких сбылись стараниями господ японцев. Так как насчет Афанасьева?

— Я уже сказал, Афанасьев имеется.

Дима оторвал взгляд от своей игрушки и устремил его на меня.

— Стресс — путь к развитию сердечно-сосудистых заболеваний, — внимательно изучив мою физиономию, сообщил он. — Что с тобой сегодня?

— Пятерку, может, за диктант получил. Вот и радуюсь.

— Радости на твоем лице маловато. Да и сомневаюсь я насчет пятерки. Три, скорее всего… Так что ты там говорил насчет Афанасьева?

Я повернулся и стал уходить.

— Ладно, считай, что я тебя окликнул, — великодушно сказал Макаров мне в спину. — Я не гордый. Тем более, что интерес имею. Хочу, понимаешь, напроситься к тебе в гости для детального знакомства с библиотекой, в которой обнаруживаются издания девятнадцатого века. Торт с собой приносить?

— Лимонный, — потребовал я, обернувшись.

— Заметано. Попьем чаю. Побеседуем на модную тему о летающих тарелочках.

Макаров опять уткнулся в свой видеомобильник. У меня в груди похолодело.

Вы обращаете внимание на то, как движутся ваши ноги во время ходьбы? Не обращаете, просто идете, и все. А если вздумаете руководить собственной ходьбой, то ноги сделаются чужими, и вы будете переступать, как робот.

«Случайность. Про тарелочку — это случайность».

Я допереступал до своей парты и сел. Хотелось поднять глаза на Макарова, наблюдает он за моей реакцией, или нет. Нарочно стал смотреть в другую сторону. В другой стороне оказалась Полина Полетаева. Она почему-то в этот момент глазела на меня. «Обложили! — внутренне усмехнулся я. — Кольцо вокруг Старого Бизона смыкалось. Чахлая трава прерий пахла безнадежностью».

Я напружинил свои расшатанные нервы и уставился Полине в глаза, не отводя взгляда. Сразу стало припекать холодным карим пламенем. «Чего уставился, ничтожество? — презрительно спрашивали ее глаза. — Нравлюсь, что ли? Закатай губу обратно». Еще немного, и у меня, как всегда, зальются краской шея и щеки.

Я полез в ранец, достал бумажник с подмигивающей японкой и бросил его на парту. Вытащил и положил рядом учебник физики, тетрадку. Порылся зачем-то в карманах. Только после этого щелкнул никелированным замочком и извлек купюру.

Инопланетяне, похоже, отказались от долларов: сто евро. И таких бумажек здесь в плотной пачке ого-го.

Я посмотрел банкноту на свет, аккуратно сложил ее вчетверо и засунул в нагрудный карман. Бумажник небрежно бросил обратно в ранец и раскрыл физику.

Мимо просквозили легкие шаги Полетаевой. За моей спиной она остановилась и заговорила о чем-то с Кощеевой. Время от времени (я это спиной чувствовал) она бросала взгляды на меня. «Амеба ты одноклеточная, — зло протелепатировал я. — Отрезок одномерный. Кратчайшее расстояние от наживки до поклевки. Лучше вон димочкиным видеомобильником и часами „роллекс“ заинтересуйся. Потому что ты мелко плаваешь, Полетаева».