Дмитрий Емец - Стрекоза второго шанса Страница 48

– И долго мы будем ждать?

– Это Макар!

– Я догадался. Где крылья?

Макар вскинул голову.

– Я не могу сейчас говорить! – прошептал он.

– Ты достал? Она у тебя?

– Да, но все выходы из ШНыра перекрыты…

– Плохо.

– Почему плохо?

– Объясняю просто. Ты в цепочке. Нет стрекозы – мое начальство дает по мозгам мне. Я даю по мозгам своим ребятам. Они дают по мозгам тебе. Закон цепочки.

– Но ШНыр закрыт!

– Это не моя проблема!

Макар хотел ответить, но на него упала тень. Он вскинул голову. Перед ним стояла Рина. С ней рядом Сашка откусывал от снежка, как от яблока. Очень мрачно откусывал.

– Ну пока, бабуля! Я тебя тоже люблю! Чмоки-чмоки! – торопливо крикнул Макар, сбрасывая звонок.

– Приятно, когда человек любит свою бабушку! – порадовалась Рина.

– Любовь к бабушкам – это мощно! – согласился Сашка. – Особенно когда бабушек любят за сараем, сидя на корточках и пряча голову между колен!..

Макар тревожно переводил взгляд с одного на другого.

– Подслушиваем, да? Неймется сволочам, да? – завопил он.

– Да, неймется. И голос у бабушки почему-то мужской! И кошек она предлагает скотчем обматывать! – с сожалением добавила Рина.

Макар запоздало сообразил, что у его телефона слишком громкий динамик. Если тщательно не прижать его к уху, слышно будет в пяти шагах.

– Она охрипла! Ты поняла, тупица! Охрипла она! – заорал он, действуя по обкатанному опытом принципу: громчи ори – сойдешь за потерпевшего.

Сашка перестал откусывать снежок и шагнул к Макару. Тот попятился.

– Не ори на нее! – сказал Сашка голосом, в котором улавливалось явное желание членовредительства.

– Так на нее же! Не на тебя!

– Воспринимай нас как двухголовое существо. Как Тяни-Толкая, – сказал Сашка, и Рина невольно задумалась, кто из них тянет, а кто толкает.

Продолжая что-то выкрикивать, чтобы не терять накрутки, Макар обернулся. Он сам себя загнал в угол. Место для схватки было неудобное. За его спиной громоздился старый шифер и стояли двухметровые железные столбики-трубы с двумя перемычками. Макар попытался схватить один из столбиков, но он был слишком громоздкий и вдобавок примерз к земле. Тогда он запустил в Сашку куском старого шифера. Уклоняясь, тот подался чуть вбок.

– Отвали! Порву! – заорал Макар и рванул мимо Сашки по глубокому снегу.

Тот успел сгрести его за ворот, сбил с ног и прыгнул на спину. Макар, матерясь, рванулся. Его лицо было под снегом. Он дышал снегом, кусал снег. Ощущал, как трескается обледеневшая корка и осколки ее забиваются ему за ворот. Оттолкнувшись ладонями от земли, Макар вывернулся. Сбросил Сашку, рванул рукав шныровской куртки и, задействуя магию, коснулся пылающего льва. Вновь метнулся к железной трубе, которая прежде казалась слишком тяжелой, и оторвал ее как соломинку. Занес над головой. Отчаянно завопил: «Уйди! Убью!» – криком пытаясь разбудить в себе злость. Злость пробудилась, но все равно как-то не до конца. Не так, как хотелось бы! Макар чувствовал, что ударить Сашку не сможет, и потому вместо «Уйди! Убью!» стал кричать «Не подходи!» и материться. Сашка отпрянул. Карман Макара зацепился за торчащий из стены кусок железной арматуры. Смешно и жалко вывернулась подкладка. Что-то скользнуло по ноге Макара. Закладка, с помощью которой он проник в подземную комнату Митяя Желтоглазого! Макар запоздало сообразил, что пряча ту, другую, закладку, об этой он совершенно забыл! Не узнать закладку было невозможно. Особенно тому, кто когда-то своими руками утащил ее из точки «Запад».

– Царевна-лебедь! – воскликнула Рина.

Сашка и Рина бросились к закладке одновременно. Рина успела первой, и рукав ее куртки точно пламенем охватило. Это засиял проголодавшийся сирин, получивший, наконец, то, что было ему нужно.

Макар так и стоял с занесенной над головой трубой, издавая ненужные никому и никого не пугавшие вопли. От ворот пегасни к ним уже бежал Ул. Чуть позади полуудивленно-полугрозно хромал Кузепыч. Это был конец. Макар не стал дожидаться, пока они добегут. Он бросил в Ула трубу – высоко бросил, с запасом, чтобы не попасть, схватился за своего сирина и телепортировал. Ему было все равно: размажется он о защиту или нет. Говоря по правде, Макар даже не подумал об этом.

Кавалерия пришла через пять минут, вызванная по кентавру Улом. Вскоре появился и Меркурий. Кавалерия стояла, держа на ладони похожий на уголь камень из точки «Запад». Как и у остальных, ее сирин сиял от близости заряжающей закладки.

– Телепортации возможны. Новость хорошая. Сможем восстановить. Периметр. Ведьм Белдо ожидают. Сюрпризы, – сказал Меркурий.

Кавалерия кивнула, но в ее кивке не было радости.

– Мы думаем, что стрекозу украл Макар! А в сейф проник с помощью закладки с точки «Лебедь»! – громко сказал Сашка.

– Вы так думаете или вы это знаете? – с особым упором на «вы», спросила Кавалерия.

Она смотрела не на Сашку, а на снег, словно он был достоин ее взгляда в гораздо большей степени. Край тонкой косички дрожал, точно хвост у гневающейся кошки. Точно так же дрожали и пальцы.

Рина не впервые замечала, что Кавалерия больше злится на того, кто осуждает или кто охотно приносит плохие вести, чем на того, кто совершил сам проступок. У самого скверного дела могут быть благородные мотивы или неизвестные оправдания. У осуждения – едва ли. Рина это смутно понимала, а Сашка пока нет. Он попытался влезть с какими-то объяснениями, но Рина незаметно наступила ему на ногу.

– Простите, – сказала она поспешно.

– Прощаю! – отрезала Кавалерия. – Как исключение. Кстати, на ноги молодым людям лучше не наступать. Практика показывает, что у них очень непрочные пальцы!

Меркурий Сергеич пыхтел в бороду. Усы окутывались паром дыхания.

– Надежда есть. С осколком закладки. Он телепортировать. Не смог бы. Закладка еще где-то. В ШНыре, – сказал он и присел на корточки, оглядывая оставленные Макаром глубокие следы. Из одного из следов вылезла пчела – крепкая, бодро шевелящая усиками. Очень живая и деятельная пчела для того, кто покинул ШНыр навсегда. Все сели на корточки и стали смотреть на ползущую пчелу. На снегу она казалась особенно яркой.

– Ну отчего так? Отчего к одним людям пчелы прилетают, а к другим нет? – с болью спросила Рина.

– Могу предположить. Начальные дары неравномерны. Некоторым дано увидеть и почувствовать что-то, а другим нет. К тем, кому дано, и прилетает пчела.

– Почему?

– Не знаю. Это моя гипотеза. Возможно, другие не сумели бы защищить то, что увидели бы и почувствовали.

– Но ведь многие срываются, гибнут, уходят!

– Да, срываются, гибнут, уходят. Но все равно имели шанс защитить, а другие не имеют. А уже за один этот шанс нужно платить.

Глава 24

Клетчатый чемодан Лианы Григорьевой

А помнишь? Голубой весной однажды

Я привела тебя в свою планету.

Но испугался ты озер оранжевых,

Лесов янтарно-фиолетовых.

Не понял ты зверей доверчивых,

Еще никем – никем не пуганных.

Ты, чужеземный человече,

Не стал моей планете другом.

Вечером с запасного телефона Артурыча Долбушин позвонил своей заместительнице Лиане Григорьевой и договорился с ней о встрече. Лиане он верил. Ну насколько вообще мог кому-то верить. Больших нагрузок их дружба не выдержит, но Тиллю она его не продаст. Спускаясь в лифте, Долбушин оглядел себя в исцарапанном зеркале и остался доволен. Узнать его будет непросто. Шапка «здравствуй, лыжник!» натянута на самые брови. На подбородке редковатая щетина. Синяя «Аляска» Артурыча делает фигуру мешковатой. Зонт тщательно упрятан в футляр от спиннинга. На непоместившуюся ручку нахлобучен желтый пакет. Примерно так выглядит выбравшийся в город разведенный математик, забывший в московской квартире у бывшей тещи недописанную докторскую диссертацию.

Кафе, в котором Долбушин встретился с Лианой, располагалось недалеко от метро и представляло собой нечто среднее между столовой и чебуречной. Официантки имели могучие плечи и, судя по виду, занимались когда-то регби или хоккеем. Зубчики вилок были заклеены древними макаронами. Такие вилки невозможно отмыть, потому что прежде их надо распутывать. Стаканчики одноразовые. Шторы пахли табаком так сильно, что для дымного охмурения можно было не курить: просто понюхать штору и радоваться жизни. В углу тусовались странные личности. Долбушин поначалу решил, что это шпионы Гая, но, как вскоре стало понятно из их громкого перешептывания, это были учащиеся ветеринарного техникума, которые пронесли с собой бутылку водки и тайком разливали ее по стаканчикам. Лиана Григорьева сидела на одном из десяти имевшихся в кафе стульев и, скрестив на груди руки, тревожно озиралась.

– Здравствуй, вечно одинокая женщина! – сказал Долбушин, подходя к ней.