Клайв Баркер - Абарат. Абсолютная полночь Страница 59

— О, моя добродетель! — пробормотала она. — За каждым углом — новое отчаяние. Счастье — лишь краткий миг, но о нем слышали все. А боль — это целый мир. — Закончив свою спонтанную элегию, она повернулась к ближайшему черепоглаву и позвала: — Эй, солдат!

— Я, Императрица?

— Да, ты. Как твое имя?

— Хемош, сшит швеей Мезбади, госпожа.

— И где же твоя мать?

— Мертва, Императрица. Погибла на «Полыни».

— А. Ну что ж, Хемош, сын Мезбади. Видишь то несчастное создание у двери?

— Ребенка, госпожа?

— Да. Принеси его мне. Его страдания причиняют мне боль.

— Вы хотите… взять ребенка, госпожа?

— А что тебя удивляет? Прежде, чем стать императрицей, я была матерью, Хемош. И буду матерью после того, как умру, поскольку в моей утробе станут рождаться черви.

— Без вас мне жизни нет, госпожа. Ваши слова разбивают мне сердце.

— У тебя нет сердца, Хемош. Ты лишь грязь, живая грязь.

Хемош выглядел смущенным.

— Не понимаю, императрица. Если у меня нет сердца, то почему меня так тревожит звук детского плача?

— Не знаю, и мне все равно. Я — Императрица, а ты — ничто. Повинуйся.

Хемош кивнул и положил копье на землю. Он сделал пять шагов назад, склонив голову, затем развернулся и начал карабкаться по мусору к двери, где хныкал ребенок.

Звук, который он издавал, очень напоминал человеческий. Но младенец не был человеком. Его глаза располагались друг над другом, рот сместился вбок. Голова была длинной, узкой и выглядела еще длиннее из-за высоких и острых, как у настороженного кролика, ушей.

— Тихо, малыш, — сказал Хемош, поднимая ребенка. Оказавшись на руках, младенец заплакал чуть тише. Хемош мягко покачал его, и плач смолк.

— Вот.

Повернувшись, он собрался вернуться по руинам к дороге, но Императрица проговорила:

— Не трудись нести его сюда. Убей его там, где стоишь.

— Убить его? — переспросил Хемош.

— Да, солдат. Убить.

— Почему?

— Потому что я так сказала.

— Но ведь он уже замолчал.

— Ты споришь со мной, солдат?

— Нет. Я только хотел…

— Да! Ты споришь!

Императрицу охватила внезапная ярость.

Она спустилась с руки; ее платье было столь плотно увешано куклами, что когда она оказалась на земле, трон с высокой спинкой перевернулся. Она посмотрела на копье Хемоша, и то мгновенно откликнулось на ее молчаливый приказ. Поднявшись в воздух, оно повернулось и указало своим острием на заплаточника с младенцем, который все еще плакал в его тени.

— Госпожа, прошу. Я не хотел вас оскорбить. Я лишь…

Больше он сказать не успел. Копье пронзило его и младенца, и оба они тотчас замолчали.

Смерть заплаточника по имени Хемош и безымянного ребенка не прошла незамеченной. Руку окружали одиннадцать заплаточников, восемь из которых видели эту сцену. Но видели ее и многие жители Коммексо, которые пришли, чтобы своими глазами посмотреть на разрушительницу их города. По мере распространения слухов росло и число тех, кто утверждал, что своими глазами видел, как копье убило младенца и солдата. Некоторые из этих новых «свидетелей» приукрасили жестокость и злобность Императрицы. Один утверждал, что та призвала к себе душу младенца и заточила ее в куклу, пришитую к платью. Впрочем, эти добавления были еще в пределах достоверности. Но слухи ширились, становясь все более невероятными. Ходили истории о том, что легионы Императрицы восстали против нее. До гигантских размеров выросли рассказы о том, что мертвый солдат вернулся в мир живых. Однако свидетелей этих чудес, разумеется, не было.

Подобные слухи плодили новых врагов Императрицы. Теперь ее враги были повсюду. От них необходимо было избавиться. Пришло время казнить те несколько тысяч, кого она уже арестовала. Если эти ее враги смолкнут раз и навсегда, она вполне может ожидать, что Те, Кто Ходит За Пределами Звезд, будут довольны. В конце концов, разве она не достигла всего, чего хотела? Теперь она была Императрицей всех Часов, и Абарат лежал у нее под ногами.

Стоя у своего драгоценного трона среди разрушенных улиц Коммексо, Императрица разогнула большой палец и мизинец левой руки — едва заметный жест, который, тем не менее, был увиден и понят наблюдателем на корабле, висевшем высоко у нее над головой. В брюхе огромной машины открылась шестигранная дверь, и из нее пролился яркий свет. Она почувствовала силу этого света, который начал поднимать ее вверх. Хотя она редко получала удовольствие от передачи силы кому-то другому, это было исключением. Находиться в захвате Подъемного Луча было крайне приятно. На несколько секунд она с удовольствием вручила ему свое тело, раскрыла руки и повернула ладони к небесам, пока Луч поднимал ее к Буреходу.

Находясь в паре метров от внутренностей корабля, она услышала идущий снизу крик. Она не сомневалась, что крик должен был привлечь ее внимание. Ничто столь необычное и странное не могло не иметь целей или намерений. Он быстро превратился в нечто большее, чем просто единый возглас — в литанию множества криков, дробное бормотание причитаний, перешедших в возмущенный вопль.

Понять его смысл было нетрудно. Граждане Коммексо хотели, чтобы она запомнила: пусть их город теперь во тьме, его жители собираются выжить в это смутное время, ни о чем не забывая и храня свою ярость. Их крики означали, что они найдут ее и закончат то мрачное дело, которое она начала.

На случай, если криков было недостаточно, они продемонстрировали последнее доказательство своей злости. Из темноты выступило две сотни человек, появившись в небольшом круге света, где своей очереди на подъем дожидалась мумифицированная рука. И прежде, чем он начался, люди набросились на трон Бабули Ветоши, собираясь окончательно добить то, что уже было мертво.

Глава 55

Внизу

Кэнди погрузилась в сон. Сделав долгий, медленный выдох, она позволила своему сновидческому телу выскользнуть вместе с дыханием и через слои досок и смолы проникнуть во внешний слой корабельной краски. Разумеется, корабль был красным, и как это здорово — быть красным! Быть цвета огня, крови, маков и заходящего солнца.

Она выплыла из корабля-тюрьмы со сновидческой легкостью, освободившись от всех телесных ограничений, и в этой свободе воссоединилась со всем самым важным, что в ней было. Всем истинным, настоящим и правильным.

Она в последний раз посмотрела на корабль-тюрьму, где ее возвращения дожидалась вторая тюрьма — тело. Ближайший остров был едва заметен, и на его берег накатывали волны с яркими белыми барашками.

Корабль-тюрьма приближался к своей цели. На северо-восточной стороне Окалины была построена временная гавань, освещенная рядами кислотных огней, едва не гаснувших под резкими порывами ветра. Там стояло еще два корабля, как две капли воды похожих на тот, который Кэнди только что покинула. Корабли использовали примитивные приспособления гавани. Она видела ряды заключенных, с которыми явно не церемонились: одни из них прихрамывали, другим помогали более крепкие товарищи, а заплаточники Императрицы били их дубинками, чтобы те пошевеливались; жестокость наслаивалась на жестокость, и пленники молили о суде Высших Сил, которые, по мнению Кэнди, вряд ли собирались вмешиваться.

Она бросила свою ярость в воздух, где та метнулась вправо, влево, словно ссорящиеся птицы, и упала назад в Изабеллу, которая подхватила ее и унесла вниз. Внизу было темно, однако ее присутствие привлекло миллионы светящихся существ; крошечные живые огоньки притягивались к ее бесформенной анатомии и создавали яркий покров, который уходил в лишенные света глубины, словно усыпанный драгоценными камнями плащ.

Спуск требовал от нее усилий, но это оказалось нетрудно, когда альтернативой было увиденное на Окалине. Конечно, она туда вернется. Но не сейчас… Позже.

Мама, прошу, еще десять минут, прежде чем ты велишь мне уйти. Всего десять.

Море ей не перечило, и она увлекала свое светящееся одеяние все ниже и ниже.

Здесь такой свет был редкостью и привлекал любопытных. Многих из этих существ она видела в своей тарелке или на рыночных прилавках. Но виды, которых она ела, скоро уступили место другим, которые с удовольствием сами бы ей закусили; многие из них были родичами тех, кто водился в Иноземье, хотя воды, где они обитали теперь, изменили их облик. Акула-молот стала меньше похожа на молот и больше на топор; величаво проплывший под ней кит был окружен яркими стаями маленьких рыбешек, которые, казалось, подталкивали его вперед.

А она продолжала свой спуск, все отчетливее понимая, что скоро ей придется вернуться на корабль, в свое тело.

Еще хотя бы пару минут, умоляла она.

Внизу виднелись коралловые рифы; они казались мертвыми, побелев от пепла, вырывавшегося из отверстий — внешних жерл горы Галигали. И в этот момент, за секунды до того, как ей надо было возвращаться на корабль, Кэнди явилось видение. Перед ее мысленным взором возникло дерево, отгоняющее сумрак — живое дерево с лимонно-белыми цветами и идеально голубым пологом листьев. Однажды она слышала о нем стихотворение.